Как Из Да́леча, Дале́ча, Из Чиста́ Поля... (СИ) - Тимофеев Сергей Николаевич. Страница 39

Тут Алешка рот разинул и уже больше не закрывал, пока Оглобля речью не запутался, ну, не забыл, то есть, вконец, об чем говорит. Спросил травы от какой-то хвори, и быстрей вон бежать, пока знахарь не спохватился и новую речь не завел.

Это, конечно, хорошо, что баенник имеется. Если Оглобля для красного словца не соврал. Только это все равно погоды не делает. Потому что как Тугоркана в баню заманить - по-прежнему непонятно. Не силком же его волочь. Еще и время нужное подгадать, и чтоб князь не воспротивился. Не придешь же, не скажешь: так, мол, и так, хочу степняка с обдерихой посватать. Коли шкуру и не сымет, может, шуганет, чтоб впредь неповадно было.

Никак у Алешка задумка не выходит, ан и выбросить ее из головы не получается. За малым дело, а вот поди ж ты, никак не дается. Случай помог. Поистине, где найдешь, где потеряешь, где услышишь слово, а где и обмолвишь...

Трепался это Алешка с одним из гридней, во дворе теремном, ни о чем. Тот возьми, да и помяни, что князь нонче в баню собирается. Алешка и ляпнул, без всякой задней мысли, что, мол, сам-то собрался, а степняка не зовет. Потому, мол, не достоин чести такой. Для смеха ляпнул. Посмеялись, разошлись. Мимо же них, по случаю, один из прихвостней Тугоркановых пробегал. Заслышал, что про хозяина его речь идет, приостановился, наклонился, будто выронил что-то, а у самого уши нараспашку - что твои ворота. Язык чуточку самую знает, только и хватило, чтоб понять - хозяина его не в полной чести держат, какой-то баней не одарили. Она - только князю. А чем Тугоркан хуже? Вон, поглядеть, весь Киев под ним. Он в терем и поспешил, и нашептал хозяину на ухо об услышанном.

Как тот взъярился!.. О чем речь идет, понятия не имеет, а туда же. Глазищи выкатил, жрать перестал, набычился, мало морда кровью не треснет. Толмач за ним никак не поспевает, рукой только махнул, - лается, дескать, сильно, как чего вразумительное скажет, так и перетолмачу. Из тех же, кто за столом, никто ничего понять не может. Виданое ли дело, чтоб степняк из-за бани осерчал?

А как узнали - так и непонятно, то ли смеяться, то ли плакать. Тугарину так сказано было, что пар да веник молодость возвращают. Что даже почтенные старцы себя после бани двадцатилетними молодцами ощущают. Тот и решил, - не иносказательно, а вправду такое говорится. Тем паче, его сопровождающий своими ушами слышал - такая честь только для князя. Ну, может, еще для кого, кто к князю особо приближен. И вот поди, разобъясни ему, что вроде и правда сказана, - ну, насчет молодости, - а вроде и не совсем. А уж про то, что честь эта всяким самому себе оказывается, - лучше вообще не заикаться. Наверняка подумает, коли разубеждать стали - значит, точно, скрывают что-то. И потому дешевле будет в эту самую баню его свести.

Кому свести? А тому, кто все это своим языком и затеял. Прибьет того степняк, едва с него первый пар кожу сымет да как веничек пройдется, - степняки к тому не привычны, - тем и кончится. Вперед наука - языка не распускать. Не тому, кого прибьют, конечно, - ему уже все равно будет, - другим. А кто распускал? Понятное дело, Алешка, и еще с ним кто-то. Тот удрать успел, Алешке же, по понятным причинам, такое поручение на руку. Еще и то на руку, князь согласился, чтоб как Алешка скажет сделать, так сделано и было. Отчего ж не согласиться? Однова его Тугарин там прибьет... Надо новое место присмотреть, а эту потом сжечь. Кто в ней париться станет, после степняка?

Алешка же велел веничков дубовых принесть, дровишками, опять же, дубовыми, печку-каменку истопить, как знак подаст, а до тех пор - ни-ни. Ну, кваску с ледника, водички оттуда же - само собою. Золы побольше. За толмачом следить, чтоб не убежал куда, чтоб хозяину своему толмачил слово в слово то только, что Алешка ему говорить будет, и чтоб не проговорился, в баню, мол, ночью не ходят. А когда и ходить, ежели днем сплошные заботы? Ночью же - в самый раз, когда все дела покончены, и ничто не отвлекает. Алешка толмачу для верности бревно показал. Ежели, мол, что не так из-за тебя пойдет, станет хозяин твой серчать, я тогда тебя этим самым бревном и приголублю. На самом же деле, он его дверь снаружи подпереть приготовил. Не толмачом, понятно, - бревном. Раззадорит баенника, шмыгнет за дверь и как раз подопрет. Пущай там, внутри, сами разбираются... А коли что не так пойдет, коня своего заранее приготовил. Оружие, доспех, одежду, припасы к седлу приспособил. До конюшни в любом виде добежать можно, за город ночью выскочить - тоже, ан потом без всего, если не озаботиться заранее, туго придется.

Наконец, изготовившись, повелел Алешка растапливать. Девок теремных с вениками послали дорогу от крыльца до бани мести. Не потому, чтоб от этого прок какой был, а для видимости почести гостю. Те метут, песни поют, - заслушаешься. Разодетые, разрумяненные, жаль только, в темноте того не видно.

Дождался Алешка, как вызвездило, сказал - можно степняка вести. Сам внутри прохаживается. Слышит, идут. Только было изготовился, распахнулась дверь, и прется этот самый Тугарин во всей своей красе, то есть в полном доспехе и при оружии. Оторопели оба. Смотрят один на другого, рты разинувши, с глазами, что твои блины. Степняк, - ему не сказали, что ли? - почетной встречи ожидает, а тут - только Алешка, из всей одежды у которого, кроме веника, нет ничего. Алешка же - и откуда такое чудо выискалось, в баню одетым прется? Сунулся к толмачу, - он из-за плеча хозяйского выглядывает, - тот и говорит, что, мол, все честь по чести разъяснил. Что, мол, здесь, как у них в Степи, моются иногда. Того не учел, что степняки, они же в реку целиком погружаются, даже вместе с конем...

- Вот только коня здесь еще и не хватало, - буркнул Алешка. - На том спасибо, что пешего привел... Ты ему по-человечески скажи, доходчиво. И что одежонку его никто не украдет, пусть не беспокоится. А то, может, он по себе о других судит... Нет, - тут же спохватился, - этого как раз говорить ему не надо. То есть, про одежду скажи, а про себя не надо...

Залепетал толмач, и видит Алешка, у Тугарина этого глаза каждый как блин были, а стали как по два.

- Еще про то растолкуй, обычай этот древний, предками нашими завещанный. Коли хочет при своих летах молодость вернуть, милости просим обычаю следовать не прекословя. Что скажу, то пусть и делает. Коли же чем недоволен останется, так вот он я, весь перед ним. Никуда не денусь. Наградить захочет, - спасибо скажу, покарать - и то приму.

Видит Алешка, толмачат степняку, а тот все одно сомневается. Подвох ищет. Привык у себя в Степи к жизни коварной. Что жизнь в Степи коварная, это Хорт сказывал. Он, правда, и сам толком не знает, однако врать не станет. Отошел в сторонку, махнул веником. Смотри, мол. Никого тут кроме меня нету. Да и из оружия - только веник. Что ж ты за богатырь такой, коли голого с веником боишься? А тот, на самом деле, если и боится, то колдовства какого. Он, для верности, толмачу первому велел идти, а сам, даже и раздевшись, нож кривой огромадный прихватил. Пояс повязал, на него нож повесил. Потом все же снял, как глянул. Толмач - за оглоблей спрячется, так и не сыщешь, да и Алешка не шибко в плечах раздался. Посчитал, должно быть, и без ножа, ежели что, пришибет.

Показал ему Алешка, чтоб на верхнюю полку ложился, а сам думает - коня и без коня в баню вперло. И размером, и запахом, и цветом. Шкура у него, небось, за его-то года так выдубилась, ничем не взять. Мог бы в болоте сколько хочешь просидеть, ни пиявкам, ни комарам такую не прокусить. Однако ж натянута, не свисает нигде, и жилы - что твои канаты. Здоровяк, чего уж там.

Толмача на нижнюю полку определил, обмакнул веник в кипяток, зацепил квасу и плеснул на камни раскаленные. Зашипел квас, поднялся терпкий пар, поднялся к пяткам степняка и к загривку пополз. Размахнулся Алешка, и ка-ак шарахнет для начала Тугоркана веником по тому месту, где спина кончается, а ноги начинаются. Только было собрался пошерудить ветвями дубовыми вдоль степняцкого тела, а тот заверещал, соскочил и ка-ак в ответ ахнет Алешку в ухо. То есть ахнул бы, кабы размах был. А так въехал кулаком в стену, мало баню не развалил. Шарахнулся Алешка в сторону, кричит толмачу, чтоб разъяснил, что к чему. Что для молодости надобно, чтобы старая шкура слезла, а новая на ее место наросла. И для того должно степняку лежать смирно, а не драться по поводу и без. Развалит ненароком баню по бревнышку, а тут народ. Как он в таком виде пред народом представится?