Печать бога (СИ) - Теоли Валерий. Страница 9
С его точки зрения, стихи, написанные лаврасскими поэтами, были исключительно вульгарным маранием бумаги. Важное уже было давно написано, ничего нового придумывать они либо не желали, либо не могли. Посоветовались бы с ним, что ли, создателем совершеннейшей лирическо-философской поэзии. Он бы научил, показал путь истинный! Творцу должны быть посвящены стихи, исторгаться они должны душою, а не холодным, скользким разумом. Знавал магистр настоятельницу одного известного монастыря, сочинявшую великолепные образчики истинной поэзии, Лазарию ди Шизо. Её произведения занимали добрую половину шкафа в кабинете преподобного. Названия говорили за себя: "Свеча под Солнцем", "За Господа и Королевство", "Обиженная помолюсь". Замечательные строчки её стихов постоянно всплывали в памяти, будоража воображение ди Сави:Душа моя подобна арфе,Что извлекает разный шум.Шум тот молитвою зовётся,Его я повторяю там и тут.
Естественно, магистр был бы рад забыть бессмертные творения матушки Лазарии, однажды прочтённые ею во время застолья у Великой Магистрессы, да никак не получалось. Он безуспешно пробовал заглушить воспоминания крепчайшими амнезийными снадобьями, в результате чего забыл, кто он, собственно, такой, чем занимается и вообще где находится. Слава Всевышнему, тайное лечение, произведённое Мудрейшей, вернуло ему память. С тех пор он боялся дотрагиваться до книг словоохотливой настоятельницы, опасался также с ней встречаться.
Преподобный лениво перелистывал книгу. Единственный в ней прок, и то сомнительный, он усматривал в её существовании. Авторов было у книги порядочно, половину из них магистр знал лично, о второй половине просто слышал. Взять того же Виктора Сандини, довольно известного в Башне Небесного Ведовства. Он предоставил малюсенький трактат о каком-то абсолютно незнакомом иноземном еретике, промышлявшем, насколько понял магистр, придумыванием героических баллад. Зачем еретик этим занимался, ди Сави не понял, и поставил соответствующую запись на полях, гласившую: "Глупый еретик! Глупые баллады!" Язык трактата тоже не удовлетворял великомудрого магистра, был чересчур неграмотным, без упоминания работ преподобного или, на худой конец, Магистрессы. Ну, не соображаешь, как правильно писать трактаты, приди, спроси совета! Лентяй, сущий лентяй, чтобы не сказать хуже. В общем, ранее магистр был о послушнике лучшего мнения.
Вальден ди Сави считал себя остроумным человеком. Остроумие его изливалось на поля сборника нескончаемым потоком. Кроме того, он полагал себя значительного таланта поэтом. Кто внушил ему данную мысль, оставалось секретом, иначе орда обиженных острым пером затоптала бы доброго советчика. Нынче магистру попался трактатик некоего Анри Белуа, посвящённый искусству помещения демонов в бутылки. Широкая душа преподобного, прочитавшего труд, сразу породила (очевидно, без участия разума) шутливый стишок:У расписчицы бутылокКругленький такой затылок!
Под "расписчицей бутылок" подразумевалась, конечно, одна монахиня, загонявшая демонов в оные сосуды посредством росписи бутылок изнутри определёнными символами.
Ох, разучились ныне писать трактаты. Одно только внушало надежду: последние страницы сборника занимал труд о целебных настойках, дорогих сердцу ди Сави.
Магистр испустил тяжкий вздох облегчения, отложив книгу. Откровенно паршивая поэзия вызывала желание написать нечто светлое, умное, вечное. Тогда преподобный утруждал себя нагнуться и извлечь из верхнего ящика стола толстенный фолиант, исписанный его творческим наследием. Он писал жадно, мало, коротко, чем страшно гордился. Стихи перемешивались с глубокомысленными изречениями, подчас сам ди Сави путал их. Он неторопливо, важно обмакнул гусиное перо в чернильницу, поднёс к листу дорогой рисовой бумаги, подержал так некоторое время, раздумывая. Наконец, с кончика пера сорвалась капля, расползлась чудовищной кляксой на чистой странице. Смятение овладело магистром, он издал гортанный возглас, обозначающий неудовольствие, и принялся размазывать кляксу, придавая ей форму священного зверька северо-восточных варварских племён - белки.
- Хе, чернильная белка, - буркнул он довольно.
Симпатичная белка подмигивала одним глазом; другого, равно и половины уха, задней лапы и хвоста у неё не было. Преподобный аккуратно, мелким корявым почерком вывел очередной бриллиант собственной необъятной мудрости: "Белки по весне голодные. Их нужно кормить. Тогда они жиреют. Но нельзя перекармливать - сдохнут". И добавил: "Я вышел из себя. Когда я вошёл обратно, там никого не было".
Распираемый гордостью и удовольствием от собственной мудрости, магистр любовался записью. И так её рассматривал, и эдак, и с каждым разом она ему нравилась больше и больше.
Процесс самолюбования прервали грубейшим образом. Задребезжали стеклянные вставки витражей в оконных ставнях, словно их кто-то настойчиво порывался выбить. Ди Сави болезненно скривился. Он сидел в кабинете, расположенном под крышей Башни Святого Ведовства, на головокружительной высоте. Изящное стрельчатое окно всегда было закрытым; магистр отличался крайней чувствительностью к переменам погоды. Залезть сюда снаружи без сверхъестественной помощи не представлялось ему возможным.
- Кто там ломится? - вопросил он возмущённо.
Отчётливое хлопанье десятков крыльев послужило ответом. Магистр нехотя встал, опираясь о массивный посох с навершием в виде распустившей хвост белки из червлёного золота, воззвал к силе бога Гортиила, дарующего силу узреть неведомое, пригляделся подслеповатыми глазами к витражам. С той стороны отбивался от стаи ворон полуголый совиный голубь, сжимающий в лапе свиток. Ага, почта! Преподобный, дёрнув ручку шпингалета, распахнул ставни.
В кабинет ворвались струя свежего весеннего воздуха и раздуваемые прохладным ветром клочья чёрных вороньих перьев, а также ввалился в плачевном состоянии внешности полуживой почтовый птах. Вмиг продрогший магистр поспешно затворил ставни, накинул горностаевую мантию, висевшую рядом, и склонился над необычным посланцем. До сего дня он видел совиных голубей, путешествуя по Священной Тролльской империи. Врали тролли насчёт их выносливости, врали. Стоп, что за свиток? От кого, интересно?
Магистр потянул прекрасной работы ленточку, узел развязался, будто сам собой. Очнувшийся почтальон громогласно ухнул, ди Сави чуть не упал от неожиданности.
- Бедная птичка! Ты, верно, проголодалась. Дать тебе хлебушка?
Магистр взял со стола кусочек белого хлеба, предложил его птаху, деликатно держа пищу двумя холёными розовыми пальцами. Совиный голубь долго и пристально смотрел на подношение. Преподобный то ли не знал, то ли забыл, что перед ним плотоядная птица, признающая лишь мясо. Ну, в крайнем случае, живую плоть вроде сочных отростков, называемых людьми "пальцами".
От истошного вопля преподобного содрогнулась башня. Магистр стучал головой совиного голубя по столешнице, пока тот не отпустил лакомый кусочек, затем опять открыл окно и размашистым пинком послал хищного птаха в свободный полёт.
- Треклятая тварь! - ныл ди Сави, срочно вспоминая короткую целительную молитву богу Аскиилю.
Под воздействием святой силы рана стремительно затянулась. Магистр, в конце концов, смог обратить внимание на свиток. На ленточке полыхали зелёным огнём слова: "Матушка Лазария любимому рецензенту Вальдену ди Сави, преподобному магистру Ордена Мудрости". Ниже, крошечными буквами: "Осторожно! Не вскрывать ни при каких обстоятельствах!"
- Охотно верю, маленькая проказница, - усмехнулся магистр надписи и, сорвав печать, развернул пергамент.
Башня вздрогнула от основания до крестоподобного золотого шпиля на крыше.
Краткий миг пергамент пребывал в руках преподобного, скалясь единственным причудливым иероглифом, затем осыпался серым пеплом.
- Как, значится, тебя зовут, сынок?