Женщина-кошка - Асприн Роберт Линн. Страница 20
Эдди Лобб занимал угловую квартиру, и часть окон не была видна с ее точки обзора. Хотя и не было оснований предполагать, что они защищены меньше, чем те, что она рассмотрела, Селина чувствовала себя обязанной — ради своего второго я — проверить и их тоже. По стенам зеркального здания было невозможно передвигаться в вертикальном направлении, но она могла с большой осторожностью перемещаться по горизонтальным карнизам. Селина перелезла через бортик и продвинулась футов на двадцать, которые были необходимы ей для лучшего обзора. Она зацепила нейлоновый трос за вентиляционную башенку, завернула за угол и едва не свалилась вниз.
Третье окно от угла, которое показалось ей наиболее заманчивым для проникновения в квартиру Эдди, было широко открыто. Не то, чтобы очень широко, но достаточно широко для того, чтобы сигнализация не сработала.
Дилетант сразу же кинулся бы вперед. Селина же тщательно разработала маршрут Женщины-кошки: по заднему фасаду здания на крышу, через карниз, затем вниз, к окну. Она подавила возбуждение. Нечего сейчас думать о полночи, когда опять придется карабкаться по зеркальной стене.
Она сдерживала эмоции, даже шагая по тротуарам к дому.
Давно уже — слишком давно — ей не хотелось чего-либо с такой силой, как добраться до Эдди Лобба. Это желание придавало ей силы, но радости приносило немного.
Целый час Селина осматривала костюм Женщины-кошки, от гибких, амортизирующих подошв до остро отточенных когтей и крошечных разрезов, в которые при необходимости можно было высунуть кончики пальцев. Все было в прекрасном состоянии. Она оделась, положила в потайной карман на бедре набор отмычек — хотя и не собиралась ими пользоваться — и направилась к Кистоуну.
Дождь кончился; небо прояснилось. В Ист Энде было тише, чем обычно, но за пределами трущоб многие уже выходили на прогулку. Женщина-кошка, насколько могла, выбирала дорогу по крышам и переулкам, но кое-где была вынуждена открыто перебегать улицы.
— Смотри, мамочка, большая кошка!
Вселенная живет по строгим законам. Один из них гласит, что взрослый человек не замечает ничего необычного, пока это не случится во второй раз.
Это же правило дает возможность другому взрослому человеку переходить улицу в облегающем кошачьем комбинезоне, не будучи замеченным. К сожалению, в примечании ко всем вселенским законам сказано, что они не распространяются на детей. Даже если бы малыш заорал прямо ей в ухо, Женщина-кошка едва ли расслышала бы его лучше. Она обернулась, пронзила любознательного младенца убийственным взглядом, и одним прыжком скрылась в ближайшем проулке.
— Мамочка!
Ребенок испустил вопль, взбудораживший весь квартал. Женщина-кошка нырнула за батарею мусорных баков и замерла. Ее барабанные перепонки еще трепетали, когда малыш сделал глубокий вздох и довел свой крик до ультразвукового диапазона. Несмотря на это, Женщина-кошка слушала спокойную беседу его родителей.
— Герб? Герб, ты видел это?
— Что, дорогая?
— Я не знаю — такая большая черная… штука — пробежала вот здесь и прыгнула в проулок.
Селина Кайл сжалась. Она подняла ноги и уперлась ими в нижний край бака. Она закрыла глаза и спрятала открытую часть лица. Она постаралась, чтобы даже мысли ее стали невидимыми.
— У Тимми опять фантазии. Ты же знаешь, как у него бывает.
Голос мужчины слышался ясно. Семья стояла у входа в проулок. Селина напряженно прислушивалась к звуку шагов. Наконец, она поняла, что шаги удаляются. Выпрямив позвоночник, Женщина-кошка посмотрела в небо. Оно было темным, словно где-то там в вышине перегорели пробки. Надвигались облака; звезды исчезли. Но квартал был встревожен. Если кто-то ее увидит, это случится уже во второй раз. Поэтому она осталась в укрытии, не рискнув испытывать судьбу. Ноги у нее затекли, потом онемели. Прошел час, а может, два или три.
Наконец, невинные тупицы вернулись в свои дома с двойными запорами, и уличный шум изменился. Женщина-кошка потянулась, вылезла из-за мусорных баков и принялась разминать онемевшие члены. Она вышла из проулка и продолжила свой путь, опять не привлекая внимания. Взобраться по стене ничего не стоило, и она без происшествий добралась до карниза. Все окна в квартире Эдди были задернуты шторами. Женщина-кошка задержалась у каждого, прислушиваясь, пока не добралась до открытого. Оно выглядело так подозрительно заманчиво, что она дважды проверила, нет ли там каких-нибудь дурацких ловушек. Прижимаясь к стене и готовясь чуть что удрать на крышу, Женщина-кошка просунула в окно ступню. Ничто не нарушило тишину квартиры, но она все же подождала немного. Могла сработать бесшумная сигнализация внизу или в миле отсюда в офисе какой-нибудь секретной службы. Она дала им возможность принять меры прежде, чем проскользнуть в окно и беззвучно приземлиться на пол комнаты.
Теперь она была отгорожена от помещения тяжелыми занавесями. Снова подождала; все было тихо. Раздвинув занавеси, Селина наконец шагнула в комнату и оказалась в спальне; здесь было три двери. Открытая вела в ванную. Две другие были закрыты. Из-под одной пробивался слабый свет, под другой было темно. Решив, что темная дверь, по всей видимости, ведет в туалет, Женщина-кошка подошла к другой. Медленно повернув ручку и приподняв ее, чтобы облегчить нагрузку на петли, она осторожно открыла дверь. Догадка оказалась верной.
Осматривая слабо освещенный коридор, она заметила еще закрытые двери.
Затем коридор загибался за угол и — снова догадалась она — вел в гостиную, где и был оставлен свет. Селина прислушалась. Она определила все уличные шумы, бормотание голосов — живых и телевизионных, — проникающих сквозь стены. Она различила лязг тросов лифта и журчание воды из протекающего крана. Этот последний звук был самым громким и единственным звуком, возникающим в квартире Эдди Лобба, и этого было достаточно, чтобы убедить ее в том, что она может действовать.
Хотя Селина Кайл из месяца в месяц жила тем, что наводила Женщину-кошку на наркодельцов в городских трущобах, ее второе я как-то само собой забиралось в неохраняемые квартиры и прихватывало плохо лежащую собственность. Сначала она брала все, что нравилось, но потом убедилась, что ее личный вкус не очень-то ценится на черном рынке. Ошибки и неудачи научили ее тому, что «хорошая вещь» — как правило неприметна и уныла.
Одноцветные изделия ценились больше, чем сияющие всеми цветами радуги; поделки из витого или кованого металла стоили дороже, чем ярко раскрашенные статуэтки. Короче, если Селине что-то казалось уродливым, Женщина-кошка знала, что это стоит взять. Именно такая непостижимая противоречивость искусства и помогла убедить ее заняться наркодельцами с их наличностью.
Женщина-кошка предполагала, что квартира Эдди Лобба набита электронными игрушками, но вряд ли там попадется что-либо интересное для нее в личном или профессиональном плане. Но, войдя в гостиную, она поняла, что ошибалась. Похоже, они с Эдди Лоббом были родственными душами.
Зажатый между потолком и диваном, вытянувшись почти во всю длину комнаты, огромный тигр крадучись обходил свои владения. Бархат, на котором он был изображен, черный, как Готамское небо, исчезал за мерцанием золота и слоновой кости на мускулистых боках тигра. Глаза у него были бронзовые, язык кроваво-красный. Стоя перед ним, Женщина-кошка слышала слабое эхо его рева.
Что там электронные замки и сенсорные ленточки на окнах — здесь был настоящий страж владений Эдди Лобба. В мозгу Селины материализовалось клише: как мог человек, который так любит тигров, быть таким дурным?
Возможно, она сделала неверные выводы. Возможно, это Роза не сумела оценить врожденную величавость кошек. Возможно, как раз Эдди Лобб был тем человеком, которого стоило узнать поближе, начать уважать, восхищаться им… и даже больше того. Она, разумеется, ничего не украдет у него, хотя глаза ее и выхватывали ценные предметы среди безделушек.
Уходя по коридору, она задумалась над тем, чем Эдди зарабатывает на жизнь. Точнее, она заинтересовалась, не был ли он грабителем, как она сама. Она не могла вообразить, как еще можно приобрести все эти ценности.