Штурмовики идут на цель - Гареев Муса Гайсинович. Страница 24

Павлов разворачивает самолет, идет на взлет. Тут снова появляются вражеские солдаты. И опять мы, не жалея боеприпасов, строчим по ним из пулеметов и бьем из пушек. Некоторые наши самолеты снижаются так, что вот-вот начнут рубить гитлеровцев винтами, и враг не выдерживает — разбегается по полю. В это время самолет Павлова отрывается от земли и круто набирает высоту. Мы пристраиваемся к нему и берем курс на свой аэродром. Но нам опять не везет: из-за облаков вываливаются «мессершмитты». Теперь держись!

Не сговариваясь, меняем строй, плотно прикрываем самолет Павлова. Наша задача — дружным огнем отгонять истребителей и постепенно оттягиваться на свою территорию. Так и делаем. А «мессершмитты» заходят то с одной, то с другой стороны, но наш непрерывный огонь с самолетов заставляет их прекратить преследование, и мы уже без осложнений добираемся до своего аэродрома.

На земле нас ждут, считают самолеты; нет одного! Но кто же на этот раз не вернулся? Когда эскадрильи пошли на посадку, с земли определили — нет самолета Степанищева. Все сняли шапки. Кто-то сказал:

— Такого орла потеряли! Кто теперь будет водить полк на задания?.. Да и стрелок у него был — парень что надо…

Пока на командном пункте горевали и строили всякие догадки о судьбе Степанищева, мы зарулили на свои стоянки, покинули самолеты и, собравшись большой группой, направились докладывать о выполнении задания.

Идем дружно, весело. А собравшиеся на командном пункте смотрят на нас с недоумением: что за чудеса — самолет Степанищева не вернулся на аэродром, а летчик, как ни в чем не бывало, живой и невредимый, вместе с другими идет докладывать о результатах. Может, это не он? Или кто-то ошибся номером и спутал самолеты?

Но самолет капитана действительно не вернулся с боевого задания. Крылья друзей спасли отважного комэска, вырвали его из лап коварного врага. Летный коллектив полка горячо приветствовал своих героев.

Узнав, как все произошло, товарищи бросились обнимать Павлова и Степанищеаа, поздравлять их с успешным возвращением. За этот подвиг Родина присвоила Ларику Павлову звание Героя Советского Союза. Михаила Степанищева и двоих стрелков командование наградило боевыми орденами. День вручения наград для всех был большим праздником. Мы еще раз обняли боевых друзей.

Глава восьмая

Редкий случай

Уже осень. Погода часто портится и мешает нам летать. Колеса вязнут в грязи, взлет затруднен, посадка опасна. Но воевать надо. Пехота ждет нашей поддержки.

Сегодня неожиданно посветлело, и мы с раннего утра в воздухе. Близится двадцать шестая годовщина Октябрьской революции, и всем летчикам хочется преподнести любимому празднику побольше боевых подарков. Недавно мы группой два раза летали бомбить и штурмовать аэродром, уничтожили и повредили более тридцати вражеских самолетов. Есть на нашем счету танки, автомашины, артиллерийские батареи. А сегодня должны быть снова танки. Как-то сложится этот день?..

Мне вспоминается один из последних моих боевых вылетов, чуть не стоивший мне жизни.

Группа наших самолетов вылетела штурмовать вражескую колонну танков. Работали на минимальной высоте. Не успел я сбросить все бомбы, чувствую, самолет мой дрожит. Бросаю взгляд на правое крыло — в плоскости огромная дыра. Пытаюсь развернуться для нового захода — машина не слушается руля, тянет в сторону.

Пришлось уйти с поля боя и впервые в жизни сбросить бомбы вне цели. Очень обидно, но что поделаешь! Главное теперь — перетянуть через линию фронта и спасти машину. А она шла очень тяжело. Много сил приложил я, чтобы дотянуть до аэродрома. Посмотрели техники удивились, как мог лететь самолет с развороченным крылом? Пришлось заменить плоскость.

Сегодня в полет меня провожала Галя. Она и раньше часто выходила к старту и украдкой махала мне рукой. Нам казалось, что этого никто не замечал. Но мы, конечно, ошибались.

Близкая дружба наша началась летом, во время нашего отдыха. Галина часто оставалась в Должанской, а наш полк отвели на один из аэродромов подальше от фронта. Скучно мне было без нее. Медленно тянулись дни. Тогда по-настоящему и понял я, что дороже этой девушки для меня Никого нет. Как-то меня послали в Должанскую проверить, как идет ремонт самолетов. Я разыскал ее. По вечерам мы подолгу бродили в окрестностях станции, собирали цветы, шутили. А однажды, не знаю, откуда только смелость взялась, я признался, что люблю ее, и тут же спросил, когда будет наша свадьба.

Галя слушала меня молча. На щеках ее заблестели две полоски. Она почему-то плакала.

— Сейчас война, Муса, — сказала она. — Время ли свадьбы играть?

— На войне, Галя, не только воюют. На войне и любят, и ненавидят. Жизнь продолжается. И я никаким фашистам не позволю отнять мое счастье!

О дне свадьбы мы тогда не договорились. Нужно было получить разрешение начальства, а это не так просто. Недавно женился Ларик Павлов. Пойду по его следам. Думаю, не откажут. А на Октябрьские праздники и свадьбу сыграем! Так мысленно рассуждаю я, сидя в кабине самолета. Наша группа подходит к району цели. Пикирую. Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя. Обычно мы дублируем сброс бомб вручную с помощью аварийного сбрасывателя. Но на этот раз я только хотел это сделать, как послышался голос Кирьянова:

— Все уже отбомбились. Мы одни… Нас атакуют! Нас атакуют!

Я хорошо знаю, что это значит, особенно, если к хвосту самолета пристроился вражеский истребитель. Теперь не зевай. А если растеряешься, промедлишь — будешь сбит. И я уже не думаю об аварийном сбрасывании — не до него.

Маневрируя, бросая самолет из стороны в стороны, ухожу из-под прицельного огня. Отчетливо слышу стрекот пулемета Кирьянова. Значит, «мессершмитт» продолжает нападение. Упрямый попался фашист. Я снова бросаю самолет из стороны в сторону. А Саша строчит и строчит! Отбив атаки истребителя, беру курс на свой аэродром.

На душе радостно. Хочется перекинуться с кем-нибудь словом, разрядить возбуждение. И я кричу Кирьянову:

— Ну как, Саша, жив?

— Все в порядке, товарищ командир, — бодро докладывает стрелок.

— Нас взять не так просто!

— Маневр был что надо. Спасибо.

— И тебе спасибо. Патроны небось все расстрелял?

— Самая малость осталась.

Сели, зарулили на свою стоянку. Как ни в чем не бывало ведем разговор с Кирьяновым.

— А крыло, гад, он все-таки нам попортил. Смотри, сколько дыр пробил?

— Залатают, — успокаиваю Кирьянова.

— Все равно жалко — совсем новое…

Вдруг слышу возбужденный шепот техников. Спрашиваю:

— Что там у вас? Молчание.

— Вы что, оглохли?

— Товарищ командир, вы бомбы сбросили?

— Сбросил, а что?

— Посмотрите!

Чувствую, как по спине бегут мурашки, на лбу выступи холодный пот. Гляжу на Кирьянова — он бледен. Стоим ошарашенные, слова сказать не можем. Оказывается, электросбрасыватель не сработал и бомбы остались на месте. Выходит, мы целых полчаса сидели на «пороховой бочке».

Я на секунду представил, что могло случиться. Взрыв мог произойти также и при посадке. Известно, что сажать самолет с подвешенными бомбами запрещено.

Наконец ко мне возвращается способность говорить, и я спрашиваю:

— Висят, значит?

— Висят. Полюбуйтесь.

Впоследствии, когда я уже командовал эскадрильей, а затем стал штурманом полка, всегда рассказывал подчиненным об этом случае для «узелка» на память.

Молва о посадке с бомбами облетела весь полк. Узнала о том и Галя. Встретившись со мной вечером, печально покачала головой и укоризненно сказала:

— Как же так, Муса? Ведь мы могли сегодня уже не увидеться больше.

Мне стало стыдно. Как это я забыл продублировать сброс? Не должен я допускать такие оплошности: в полку каждая машина на счету. Да и жизнь свою подвергать такой опасности глупо.

Я мог оправдываться перед командиром эскадрильи, перед техниками, перед самим собой, наконец, но перед Галей я оправдываться не мог. Она каждый день живет в тревоге, и всякий раз, когда заставляю ее лишний раз волноваться, я чувствую перед ней большую вину. Вот как сейчас, например.