Регина(СИ) - Домогалова Елена. Страница 76

Руки её взлетели ввысь и тут же упали, как две подстреленные птицы, на его плечи, и Бюсси опахнуло дурманом ещё тёплого со сна, молодого тела. Неудержимо теряя голову, он прижал это тело к себе и зарылся лицом в шёлковый пух её волос, задохнувшись от этой гремучей смеси нежности, почти животного желания и тоски. От Регины пахло молодой травой, вином и разогретыми на солнце камнями. И чужим мужчиной.

Луи расцепил её руки и отодвинул её от себя, с ног до головы окинул ревнивым взглядом и переменился в лице: в спутанных коротких волосах торчали листья и обломанные стебли, платье было измято и надето кое-как, стоптанные и запылившиеся туфли — на босу ногу. Медленно он перевёл взгляд на де Лоржа и увидел почти ту же самую картину. "Они любовники!" — раскалённое лезвие пополам перерезало сердце. Но сильнее боли была бешеная, сметающая всё на своём пути ревность. Сейчас перед ними стояли не лучший друг и младшая сестра, а счастливый соперник и любимая женщина, созданная для него и выбравшая другого. Пока он сходил с ума от тревоги и тоски, пока смерть смотрела ему в лицо глазами разъярённого до безумия гугенота и взрывалась за спиной пушечным ядром, эти двое сбежали из Парижа и на фоне аквитанской идиллии пили кларет и занимались любовью в стогах сена! И года не прошло с того дня, когда она, рыдая, цеплялась за его одежду и заклинала всеми святыми не покидать её, а что он нашёл, вернувшись? Впрочем, в одном она не солгала — в интригах герцогини и дворцовых переворотах Регина действительно не участвовала более. Она нашла себе гораздо более безопасное и мирное занятие — роман с Филиппом. Каково, а? Молчаливый, задумчивый де Лорж увёл женщину у него, первого любовника Парижа! И Бюсси впервые не мог возразить, не имел права даже на ревность и злость. Потому что Регина не была его невестой, не была его любовницей — она была его сестрой. Сестрой, которую он же сам по юношеской глупости обещал в жёны своему лучшему другу. И это сознание собственного бессилия причиняло ещё больше боли, чем ревность.

Регина лишь увидела звериную ярость в его глазах и сжалась в ожидании удара. Желание стереть её в порошок явственно читалось на его лице. Луи с силой оттолкнул девушку от себя и если бы не опомнившийся Филипп, она упала бы со ступенек на булыжники двора. Она укрылась в надёжных руках Филиппа, уткнулась лицом куда-то ему в плечо и зажала руками уши, чтобы не слышать слов, что вот-вот должны были сорваться с перекошенных губ Луи.

Он бесконечно долго молчал и его бархатные чёрные глаза становились всё светлее и жёстче. Наконец, его ледяной голос снежной колючей бурей обрушился на любовников:

— Филипп Монтгомери, граф де Лорж, вы скомпрометировали мою сестру, тайно увезя её из Парижа. Ваше сиятельство не просили у меня её руки и, тем не менее, позволяете себе недвусмысленное поведение по отношению к ней. Я требую объяснений. Немедленно. И к чёрту секундантов! Прекратите прятаться за юбками моей сестры и приготовьтесь отвечать за свои поступки!

Филипп покачнулся, но не успел ответить, потому что Регина шумно выдохнула, отлепилась от него и встала перед братом. Две пары одинаково колючих, безжалостных глаз сцепились намертво, скрестились так, что воздух задрожал от напряжения.

Она уже поняла, по какой причине Луи приехал за ней. Уж никак не потому, что покарал преступников и отстоял честь сестры в Лувре, и не для того, чтобы бросить к её ногам голову Генриха Валуа и корону Франции. Мечтать об этом было глупо, твёрдо верить в это — вообще пустое сумасбродство. Просто война во Фландрии, видимо, закончилась, великолепный Бюсси приехал в Париж и не обнаружил дома своей сестры. Она, оказывается, имела наглость уехать без его на то воли! Бог знает, какие сплетни он услышал в Лувре, и поведение де Лоржа вдруг показалось ему непростительным. Бюсси приехал наказать ей за своеволие и прочитать нотацию Филиппу!

— Только посмей! — прошипела она со злостью, — Только посмей ещё раз заговорить о моём поведении, семейной чести и правах Филиппа! Сначала разберись со своей жизнью, а уж потом на собственном примере пытайся устроить мою. Может, проще вернуть меня в монастырь? И семейную честь не уроню, и тебе не надо будет обо мне заботиться.

Шквал праведного гнева обрушился на Бюсси с такой силой, что он отшатнулся. Но он тоже не умел и не хотел уступать. Обида была одинакова. Злость и ревность были равны. Неизвестно, что ещё они бы наговорили друг другу, если бы не глухой голос Филиппа, остановивший эту волну обвинений и упрёков, отвлёкший на себя ярость Бюсси.

— Я принимаю ваш вызов, граф.

Зловеще запела выхваченная из ножен шпага Луи. Вторую он вытянул откуда-то из-за седла, бросил её Филиппу. Сверкнувшие в лучах восходящего солнца клинки встретились так стремительно, словно их обладатели боялись промедлить хоть на секунду, ту самую, за которую могли одуматься и остановиться.

Но Регина распорядилась иначе. Она решительно встала между соперниками и схватилась за смертоносные лезвия, останавливая безумный танец двух бретеров. Звенящая сталь мгновенно окрасилась алыми нитями крови, девушка вскрикнула от боли, но не выпустила клинки из рук. Соперники кинулись к Регине так же стремительно, как мгновение назад в бой; пока Луи разжимал судорожно сведённые окровавленные пальцы левой руки, Филипп уже перевязывал платком глубокие порезы на правой.

— Мы возвращаемся. Никакой дуэли между вами не будет. Никогда, — твёрдым, как камень, голосом заявила Регина и никто больше не смел с ней спорить.

Мужчины осознали, что если они решат пролить кровь соперника, на клинке окажется, в первую очередь, кровь Регины.

Через полчаса, спешно собрав вещи девушки, брат и сестра покинули замок.

Филипп знал, что навсегда, знал — и всё равно не хотел верить в это. Он встал на дороге, когда Регина подошла к своему коню, но не успел ничего сказать: Регина остановила его царственным жестом руки. Её глаза обещали вернуться и начать всё сначала. Почему он тогда послушался её? Почему не остановил, не удержал силой? Почему не выяснил до конца отношения с Бюсси? Эти вопросы он будет задавать себе постоянно, но ответ каждый раз будет один: графиня де Ренель была истинной королевой и её невозможно было удержать, если она не останавливалась сама. Она всегда оставалась свободной, и если решала уйти, никто не смел её держать. Короткий взгляд из-под ресниц, небрежный взмах руки, плавный поворот головы — и всё, решение принято раз и навсегда. Вот только это решение каждый раз диктовала ей любовь к Бюсси…

Из окна на втором этаже долго-долго смотрела вслед удаляющемуся кортежу Анна де Лаварден и впервые до конца понимала своего кузена: власть красоты семейства Клермонов была всесильна. Ослепительным видением мелькнув в её жизни, великолепный Бюсси навсегда увозил с собой сердце невинной простодушной женщины…

Едва высокие иглы замковых башен скрылись на горизонте, Регина дала волю своим чувствам. Обида и разочарование, злость и звериная тоска выплеснулись с силой бушующих волн на Луи. И натолкнулись на монолитную стену ревности, непонимания и боли. И начался шторм.

— Что за представление ты устроил? За что ты так напустился на Филиппа?

— Помнится, когда я уезжал, кто-то клялся своей бесценной душою, что будет белее ангелов небесных, если я не уеду из Парижа.

— Но ты же уехал! Ты сам перешагнул через меня, когда я на коленях умоляла тебя остаться! — Шарбон, словно чувствуя её злость, беспокойно и нервно гарцевал под ней.

— А что ты писала мне во Фландрию? Что все твои мысли только обо мне, что ты раскаиваешься в своём упрямстве и непокорстве!

— Ты не ответил ни на одно моё письмо! Твой эпистолярный дар проявляется только, когда надо сочинить очередное любовное послание какой-то фрейлине, а мне ты даже слова не написал в утешение. Тебе было наплевать на меня и ты хорошо дал мне это понять!

— На долгое ожидание тебя, как я понимаю, не хватает? Через два месяца тебе наскучило писать и ты нашла себе утешение в постели де Лоржа. И мне остаётся только молиться, что это была только его постель.