Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса. Страница 33

— Что знаешь ты? — император пригубил напиток и, подумав, добавил еще специй.

— Меня учили, что мир и людей создал бог. Но люди были глупы и беспомощны. Они не могли даже общаться с богом. Тогда он послал серафима — Самсавеила. Он подарил самым достойным из людей крылья, он рассказал им, как устроен мир и как в нем быть счастливыми. Эти ангелы разошлись по всей империи и действительно пытались учить, передавать волю бога. Но им не поверили, — Раун поднял глаза на императора, пытаясь уловить хоть взглядом, где же кроется ложь. Но тот не выдал этого ничем, молча вертел кофейную чашку в пальцах, изредка делая маленький глоток. Раун продолжал. — И тогда бог наказал невежд, обратив их в зверей. Люди испугались и поняли, что ангелы им не соврали, и тогда они снова стали собой. Почти все. Некоторые так и живут зверьми из поколения в поколение. Остальные же так и не остались наполовину людьми, наполовину животными.

Лион, казалось, даже улыбался. Как будто насмешливо и вместе с тем грустно.

— А тебе, стало быть, чрезвычайно важно узнать, откуда на самом деле взялись мы? Все мы? — Лион отхлебнул горячий кофе и довольный самим собой, кивнул.

— Не совсем. Я хочу знать, чем живет Самсавеил. Он бессмертный — это очень долго. Не может же он вечность висеть в своем Райском саду, — Раун прикусил язык, боясь сказать лишнего. Он прекрасно помнил со времен учебы, что Самсавеил всегда был прикован в Райском саду. Всегда. И понимал, что никто не должен знать, что теперь все иначе.

Лион прищурился, будто заметив толику фальши в его словах.

— На этот вопрос Верховный Жрец должен был тебе ответить.

— И он ответил, — Раун поднял на императора глаза. Сейчас особенно было важно понять, в чем кроется секрет и как много знает Лион. — Самсавеил-де занят заботой о нас. Бережет нас, опекает, всячески поддерживает.

— Думаешь, не способен? — напрямую спросил Лион. И в голосе снова послышалась грусть.

— Думаю, что либо я не могу понять такой самоотверженности — висеть закованным в цепи столетиями и неизменно заботиться о потомках тех, кто тебя распял; либо это не то, чем кажется.

— У кошек есть много легенд о Самсавеиле. Много фресок, на которых он изображен без цепей, разгуливающим по Райскому саду и храмам. Много записей о том, как он учил их. Много книг с его изречениями и заветами.

Раун кивал, боясь, что император замолчит.

— Но не у нас. У ангелов нет ничего, написанного его рукой. Нет знаний, переданных из уст в уста, поведанных им лично. Ничего. Поэтому все мы верим в то, что утверждают в Имагинем Деи, — Лион повел рукой, едва не расплескав кофе.

— Во что верите вы, Ваше Императорское Величество? — осторожно спросил Раун.

Лион вмиг помрачнел, цокнул языком.

— Мы так не договаривались. Я отвечу, во что верят шисаи. И только шисаи. Во что верю я сам — сугубо мое личное дело, — он глянул исподлобья, и Раун невольно поежился, а после кивнул. — Кошки бережно хранят легенды о Еве. Это их священный долг, их предназначение и, пожалуй, вся их жизнь, какой бы длинной она ни казалась.

— Ева? — Раун непонимающе поднял левую бровь, в уме перебирая все священные писания, что ему довелось держать в руках. О Евы не было сказано ничего.

— Это возлюбленная Самсавеила. Он возрождает ее душу снова и снова. Она умирает и воскресает по его воле. Кошки же служат ему, находят Еву и воссоединяют их. Эта любовь длится и будет длиться вечность, — Лион искоса наблюдал за Вороном, и даже вздрогнул, когда тот беззвучно рассмеялся.

— То есть, он не всемогущ, да? Он не может найти ее сам и забрать к себе? — Раун непонимающе смотрел на императора и сам не мог понять, отчего смеется, но и перестать смеяться не мог. А потом вдруг эмоции просто-напросто исчезли, и он едва слышно произнес. — Только ли шисаи помогают ему в поисках этой Евы?

Губы Лиона растянулись в ухмылке, он едва заметно кивнул.

— Я вижу, ты догадался. Ответь мне вот что, Раун, — император поставил на стол пустую чашку и сложил руки в замок перед собой. — Почему вдруг тебя это стало волновать? Как ты пришел к этому вопросу?

Раун с ужасом ощутил, что император слишком спокоен. Как будто все знал с самого начала. Предвидел. Предполагал.

— Райский сад пуст, — ворон сжал и разжал кулак, боясь, что от этих слов рана вновь появится, ощерится лиловыми осколками и закровоточит. — И я, кажется, был ему нужен в поисках этой Евы.

— Хотим мы того или нет, но каждый в этой империи живет лишь затем, чтобы он был счастлив со своей возлюбленной, — император с горечью вздохнул и покачал головой.

Раун подскочил и попятился к двери. Но вовсе не от его слов. От молчания. Почему он не отреагировал на то, что сад пуст. Почему?!

Дверь кабинета распахнулась, и невыносимую тишину нарушил слишком резкий голос Изабель:

— Раун, оставьте нас, — она медленно, словно едва могла контролировать себя, вошла и так же медленно приблизилась к столу. Лион тут же вышел из-за него и, обойдя, подал руку.

Ворон молча выскочил за дверь, все еще не веря своим ушам. Осторожно закрыл за собой дверь дрожащей рукой. Последним, что он увидел, была Изабель, рухнувшая в объятья Лиона. Последним, что услышал, был ее шепот с надрывом «Ты — моя гавань, ты — моя пристань».

Руку невыносимо обожгло, Раун отдернул ее и с силой сжал зубы. Вдоль ладони снова сочилась кровью старая рана. Пульсировала. Горела. Скалилась лиловыми осколками. Словно говорила, что ему ничего не удастся изменить. Ничего и никогда.

***

Аньель перестала скакать по тропинке, размахивая мешком с провизией, и медленно, будто с опаской, подошла к цесаревичу. Нойко задумчиво и как будто даже тоскливо смотрел на небо, изредка о чем-то вздыхал и бормотал под нос.

— Эй, цесаревич, — окликнула его козочка и, не дождавшись мгновенной реакции, потянула за перья.

— Чего тебе? — Нойко встрепенулся, сложил крылья и обернулся. — Опять охотницы?

— Нет, мы прошли пост три часа назад. И полигон их прошли уже. Чисто все, — Аньель замотала головой и, попятившись, едва не запуталась ногами.

— Тогда что? — он остановился и непонимающе глянул на нее.

— Ты о Еве говорил, помнишь? — Аньель опустила глаза и неловко постучала кончиком копытца об другое.

— Говорил, — Нойко огляделся, понимая, что разговор в любом случае будет долгим. В нескольких метрах от тропы лежало рухнувшее дерево, вполне годившееся на роль лавки. Нойко направился к нему, махнув рукой козочке следовать за ним.

— Я не знаю такую. Но раз уж мы потом разойдемся по своим дорогам, я хочу найти ее, — Аньель осторожно подошла и, запрыгнув на дерево, свесила ноги. — Как ее искать? И где? Кто это вообще?

От обилия вопросов Нойко только развел руками, даже не зная, с чего начать. О Еве он никогда ничего не узнавал, она была с ним с самого начала. И пока она не покинула империю, казалась ему обыкновенной. На ум тут же пришли совсем крохотные воспоминания, вскользь брошенные фразы, обрывки историй, которые она иногда рассказывала. Картина не цельная, но отчего-то самая яркая в жизни.

— Ева — это, — Нойко запнулся и задумчиво почесал затылок. Кто? Она не была ему сестрой, но почему-то ощущалась родным человеком, сейчас — куда роднее всех остальных. Она не была его нянькой, не была прислугой. Гостья? Тоже нет. — Ева — это мой самый лучший друг, — вырвалось как-то само. — Она была со мной с самого детства, но всего два года.

Аньель недоверчиво скривилась.

Действительно. Всего два года и то в совсем юном возрасте, который большинство детей не вспомнят даже. А он помнил прекрасно. И почему-то та совсем детская дружба казалась настоящей, искренней, значимой. Даже сейчас казалось, столкнись он с Евой, роднее нее не будет никого.

— Она паучиха, — Нойко спохватился и принялся показывать, какая она, но вовремя понял по смеющимся глазам Аньель, что это — лишнее. Как выглядят люди клана Пауков уж она знала не понаслышке. — Но только у нее две руки.