Дети Лепрозория (СИ) - Вайа Ариса. Страница 81

Ева дрожала всем телом, до крови вцепившись в его плечо. Слезы лились, дышала она только урывками.

— А теперь повтори, что ты сказала, — холодно бросил Сэм, разжимая ее пальцы и закрывая раны на порезанном плече. Ева пыталась дышать, пот лился по вискам. Молчала. — И не говори после этого, что так должно быть.

— Никто не хочет чувствовать боль, — прохрипела она и провела ладонями по лицу, успокаиваясь. — Никто не хочет страдать, умирать от голода, ран, болезней, горя. Никто. Но это не значит, что нужно отказаться от этих чувств. Они ужасны, но они нужны.

— Мне повторить? — он занес руку над ее ногой и пристально посмотрел ей в глаза. Выжидающе.

— Тебе мало жизней и судеб, которые ты уничтожил, пытаясь обладать мной? — ухмыльнулась она. — Мало? Хочешь сделать больно и мне? Уничтожить меня?

— Но это было нужно. Без их судеб я бы не добрался до тебя, я бы не смог тебя любить. Это было необходимо, — он протянул руку, желая погладить ее по лицу, но Ева расхохоталась и отстранилась.

— Лицемер. Миллионы агоний — чудовищны. И чтобы быть любимым самому, ты пожертвовал очень многими. Ради одной меня, ради тринадцати лет счастья ты заставил страдать тысячи людей, — она с усмешкой смотрела ему в глаза и цедила слова, которые буквально обжигали. — Ты обвинял меня в том, что я не умею любить людей. А умеешь ли ты?

— Но я же делал это ради тебя, — опешив, повторил он.

— Ради себя. Ты никогда не спрашивал, нужно ли оно мне. Ты хотел быть любимым сам. Ты хотел, чтобы кто-то, например, бог, любил людей. Чтобы я любила людей. Не важно. Но у тебя есть возможность их любить. Я дала тебе ее. А что делаешь ты? Ради какой-то женщины причиняешь боль миллионам.

— Ты — не какая-то женщина! — воскликнул он, хватая ее за руки.

— Какая-то, Сэм, какая-то. Ты ненавидишь всех их, ты заставляешь их страдать, ты делаешь им больно, — она качала головой и грустно смотрела на него. — Но ведь забрал у меня мой же мир, чтобы из колеса мучений сделать его раем без страданий. И где этот рай? Где? Его здесь нет, Сэм. Потому что ты их совсем не любишь.

— Ты просто не знаешь, как я могу ненавидеть. Как я могу заставить страдать. И какую боль я могу причинить, — процедил он сквозь зубы. — Ты просто не знаешь. Показать?!

— Я верю тебе, — она медленно кивнула и наклонилась к его лицу. — И я люблю тебя, — нежно поцеловала, погладила по щекам. — Но, пожалуйста, не люби меня больше.

Сэм непонимающе посмотрел на нее, покачал головой. Такой перемены он совсем не ожидал.

— Ты причиняешь им всем боль, когда любишь меня. В следующей жизни, я молю тебя, не люби меня. Лучше ненавидь! Только не люби.

— Ты о чем?! — побледнев, тихо спросил он. Она слабо улыбнулась и повторила свои слова. — Ева! Не смей! — он резко сел, и она оказалась на земле между его ног.

— Не люби меня, — она встала на колени и обняла его за шею. — Не люби меня в следующей жизни.

— Почему ты говоришь о следующей?!

— Не люби меня в следующей жизни. Так я хочу. Так велю. Вместо довода будь моя воля.

В мгновение ока мир погрузился в кромешную тьму.

— Ты не можешь знать эти слова, — дрожащим голосом произнес он. — Ты не можешь.

— Я помню все, — она поцеловала его в шею, запуталась пальцами в волосах, прижала к себе. — И я всегда буду любить тебя. Всех. Если ты не можешь.

Он хотел было ответить ей тем же, но слова застряли в горле. С ее повелением, которому противиться он не мог, как закону мироздания, клятвы вечной любви стали невозможными.

— А я люблю тебя, радость моя. Сейчас. Эту жизнь, и в следующую я тебя не отпущу! — он крепко стиснул ее под ребра, закрыл крыльями, будто запирая в темницу. — Смерти я тебя не отдам. Никому не отдам.

Она рассмеялась и рассыпалась на тысячи осколков.

Лиловые кристаллы упали в землю, осыпалась лиловая пыль. А смех ее все еще звучал.

Самсавеил растерянно посмотрел на свои руки, сжимавшие пустоту; на гору кристаллов, когда-то бывших ее плотью и кровью.

Распахнул крылья, встал.

На небе ярко сияли звезды. Мрак исчез. Поднялся ветер и подхватил кристальную пыль.

— Я же сказал — никому, — вздохнул всемогущий и повел рукой, повелевая. Все, что унес ветер, вернулось. — Думаешь, ты самая умная? — раздраженно хмыкнул он на осколки насыщенно лиловых кристаллов. — Поиграем, радость моя!

Он обвел рукой кристаллы и закрутил их пальцем. Они зашевелились, подчиняясь ему, принялись складываться по сколам. Через несколько минут перед всемогущим на коленях стояла Ева. Статуя ее, обнимающая пустоту. Горькая улыбка застыла на ее губах, взгляд паучьих глаз казался умиротворенным.

Но она не оживала. Да и осколки едва держались все вместе, опусти Самсавеил руку — рассыпались бы снова.

— Что ж, — хмыкнул он в пустоту и потряс головой. Смех как будто не исчезал. — Не первый раз ты меня проклинаешь, радость моя, я уже разобрался. Важно каждое слово твоего проклятия, но ты всего лишь Ева, богом ты станешь только когда умрем мы все, и даже бессмертный я. Ты не можешь предусмотреть все. И я найду лазейку. У меня в запасе вечность, но я справлюсь быстрее.

Он разжал кулак, и статуя, удерживаемая воедино его волей, рассыпалась на осколки снова.

— Но сперва — я не дам тебе родиться в новом теле. Посиди пока в безвременье, — он улыбнулся и, вопреки обыкновению, не призвал ее душу обратно. Наоборот, он не стал даже обрубать нить, связывающую ее с паучьим телом. — Пусть оно будет твоей тюрьмой, моя радость.

Возле кристаллов из ниоткуда возник черный мешок. Расползлись завязки, раскрывая его широко. Повинуясь воле всемогущего, кристаллы медленно переплыли в свою новую обитель один за другим, а лиловая пыль осыпала их сверху.

***

Лиловая полоса света в кромешной тьме не освещала абсолютно ничего. Только разрывала мрак подземелья в сердце горы будто стеной. Тора провела рукой, ощущая на коже теплое прикосновение. Свет был осязаем, но это и все, что о нем можно было понять.

Тайгон, убедившись, что дверь открыта и никаких ограничивающих защитных символов и печатей не высечено на ребре стальных дверей, поманил сестру рукой.

В первом зале Райского сада было пусто, кошки переглянулись. Они никогда не видели его вживую — открытым не застали, но знали, как все устроено. Первый зал когда-то служил пристанищем паломникам, жаждущим услышать Самсавеила, когда тот еще не был прикован в своем саду. Площадка грота уже давно поросла кристаллами, будто травой или кустами, осталась лишь тропа из мельчайших камушков, петляющая и уводящая в следующий зал — само сердце горы.

В самом центре Райского сада плескалось озеро, у дальней стены уходя водопадом по древнейшим каналам до самых кошачьих храмов. Ступени вкруг него разрушились и теперь только щерились огромными глыбами. Цепи наверху обросли кристаллами и были почти не видны. Яблони тихо покачивались без ветра, цвели и берегли в ветвях яблоки, которых, созрев, разбивались в их корнях на мелкие осколки.

У самой кромки воды, на обломке ступени сидела императрица. Волосы были собраны в хвост и косу, диадема покоилась на висках. Вместо платья — белоснежная, парадная, форма ангелов. Даже сапоги — из белой пегасьей кожи.

Но когда Тора и Тайгон подошли ближе, то заметили, что в озере отражается совсем не она. Резкие черты лица — нос, скулы, как у статуи очерченные губы. Глаза, как летняя трава. Светлые, почти полностью поседевшие волосы до поясницы собраны в косу. Темная форма. Бело-бурые крылья, но только два. Отражение к тому же казалось крупнее образа. И даже немного моложе.

— Сад Самсавеила помнит меня такой, хотя пришла я сюда в первый раз лет на пятнадцать старше и совсем без крыльев, — услышав немой вопрос, отозвалась императрица.

Кошки переглянулись и синхронно пожали плечами. Осторожно глянули на гладь озера, ловя свои отражения.

Тайгон был все тем же, только серо-голубые глаза все-таки сияли лиловым.

Тора же в отражении узнала мать и, шикнув, кинула в озеро подвернувшийся под лапу кристалл. Отражение расплылось. А затем собралось. На лигрицу с усмешкой смотрела женщина, и единственным сходством были белые уши и черты лица. Исчезла грива смоляных волос, и все тело покрывали лиловые письмена, будто древние татуировки. Взгляд же был совершенно не знаком. Тора в испуге отпрянула, и отражение исчезло.