Боевые будни штаба - Савельев Василий Павлович. Страница 28

— Какими же силами, по-вашему, он нанесет удар? — поинтересовался я.

— До усиленного полка. Скорее всего начнет рано утром, — твердо определил он.

При внимательном анализе имеющихся данных вполне обоснованно выглядели выводы начальника штаба. Не теряя времени, я запросил данные у артиллеристов и в штабе соседней дивизии, довел до них наши предположения. Все сходились на том, что с утра следует ожидать активных действий противника. Были приняты меры. 308-й полк закрепился на достигнутом рубеже, на его усиление был выдвинут противотанковый дивизион, нацелена дивизионная артиллерийская группа на поддержку боя.

С рассветом до полка противника с тридцатью танками провели контратаку. Наши подразделения обрушили плотный огонь в упор по контратакующему врагу. Какое-то время, скорее по инерции, фашисты еще двигались навстречу огню, но вскоре повернули назад. Контратака была успешно отражена, и, думается, немалая в том заслуга штаба, сумевшего заранее определить нависшую угрозу.

Бои подразделений словно сотканы из мужественных действий отдельных воинов. Проскочить первым через огонь, первым ворваться во вражескую траншею, где в рукопашной схватке штыком и прикладом уничтожить набросившихся фашистов, — в этом долг и призвание отважных бойцов. В штаб стекались сведения о героических делах воинов.

Пулеметчик рядовой Н. А. Ганшин из 308-го полка прикрывал открытый фланг батальона. Заняв позицию, он отрыл для себя окоп. Ждать долго не пришлось. Со стороны лесопосадки развернулось до двух сотен фашистов. Они ускоренным шагом продвигались в его сторону. Несколько снарядов разорвалось вблизи окопа пулеметчика.

Ганшин прикинул, что подпускать врагов близко нет резона — тогда одному не остановить противника. Он открыл огонь. Бил расчетливо, выбирая цели для каждой короткой и точной очереди. Артиллерия и минометы противника открыли огонь. Все ближе и ближе к окопу взлетали султаны земли. Острой болью резануло шею, ручьем потекла кровь. Дважды он раньше был ранен, но никогда так сильно не бежала кровь. Он понял, что, если не остановит ее, потеряет сознание. Враги приближались. В глазах солдата темнело. Он уже плохо различал дальние цели, бил по тем, что маячили вблизи, но и они расплывались, словно в жарком мареве.

Ганшин держал позицию, отбивая атаку противника. Низко опустив голову, стрелял, а чтобы остановить кровь, прижимал рану к прикладу пулемета. Он не знал, что к нему спешили на помощь гвардейцы из его роты. При виде их он беззвучно шевельнул побелевшими губами, видимо намереваясь что-то сказать… Перевязав, товарищи отправили его, почти бездыханного, на батальонный медицинский пункт.

Начальнику штаба всегда близки дела разведчиков. Выделялся среди них старший сержант Константин Приказчиков. Трудно было представить его без автомата на шее, трех гранат и кинжала на поясе, лихо сдвинутой набекрень пилотки. Однажды группа, возглавляемая им, проникла через проволочный забор, подползла к самым окопам противника. Два часа терпеливо лежали под огнем, выжидая объект для нападения. Один фашист вылез наружу. Его схватили, без шума приволокли к нам.

— Все мелюзга попадает, — сокрушался Приказчиков. — Хотелось бы поймать карася…

Перед выходом на задание он обычно днем уходил на передний край, долго всматривался в оборону, изучал, запоминал. Чем больше была плотность живой силы и огневых средств на рубеже, тем труднее рождалось у старшего сержанта решение.

Однажды он направился с тремя разведчиками за «языком». Решено было захватить его в ближайшем тылу врага. Удачно преодолели передний край обороны противника. Впереди стоял длинный сарай, а за ним — дом, в котором, по всем приметам, могли быть фашисты. Около дома решили устроить засаду. Приказчиков дал сигнал разведчикам оставаться на месте, в мелком кустарнике, и быть готовыми в случае необходимости поддержать его действия, а сам пошел вперед. Только завернул за угол сарая, увидел пятерых фашистов. Они, видимо, раньше заметили разведчика и ждали его. Загоготали. Один даже успел весело скомандовать: «Рус, руки вверх!» Сразу двинулись на него.

В разные ситуации попадал он, но в такой оказался впервые. Оплошал, поторопился, а надо бы осмотреться, выждать. Не раз брал суровые уроки войны, знал, что опасность всегда обрушивается внезапно, схватывает человека за горло, оставляя ему только мгновения на принятие решения.

Вмиг вскинул автомат, дал очередь. Двое свалились. И тотчас повторил очередь, но поверх голов. «Бросай оружие. Руки вверх!» — властно скомандовал он.

Трое подняли руки, на землю упали автоматы.

Когда я его спросил, как ему удалось выйти победителем, он пояснил:

— Я же разведчик. Они толпой на меня, а оружие забыли держать навскидку, думали голыми руками сграбастать. Первую очередь дал по цели, а вторую — чтобы подтвердить свою команду: сдавайтесь. Подняли лапы. Обезоружил.

Троих фашистов взял в плен. Товарищи, волнуясь, ждали его. Верили, что их сержант выйдет в перестрелке победителем. Знали, что мешать ему не нужно.

В другой раз его группа захватила пленного во вражеской траншее. Было так. Ночью один перекрыл траншею, обезопасив свой тыл, а двое двинулись на поиск «языка». За поворотом траншеи около пулеметной точки стояли два фашиста, о чем-то тихо переговариваясь. Приказчиков решил их брать. Резко выдвинувшись к ним, скомандовал: «Руки вверх!» Один с испугу крикнул, всполошив фашистов, находившихся рядом, в блиндаже. Трое выскочили оттуда.

Ничего не оставалось, как дать очередь по пулеметчикам и все внимание направить на выскочивших из блиндажа. «Брать живым!» — скомандовал сержант своему напарнику, опасаясь, как бы тот не выпустил из-за его плеча очередь из автомата. Первого удалось схватить и обезоружить, но двое, оценив опасность, удрали.

Оказалось, что на этот раз был захвачен разведчик. Тот признался, что таких вот мастеров разведки у них нет.

— Ваши владеют акробатикой! — заявил он.

Да, у наших бойцов иная выучка, иные взгляды. Они бились за жизнь, за свою землю, свой народ, и это делало их мастерами в бою.

Константин Николаевич, выслушав ответ пленного, покачал головой:

— Разве это разведчики? Трое их было — двое убежали, бросив одного. А этот слюнтяй забыл даже, где приклад у автомата.

Среди разведчиков попадались отчаянно смелые, но нетерпеливые. Как-то командир роты старший лейтенант И. М. Савичев просил отчислить одного. Бросался тот в огонь без расчета. Не было у него чувства выдержки. Своей горячностью он уже дважды срывал выполнение задачи. Выскакивал из-за укрытия без команды старшего, пытаясь опередить других в захвате «языка». Раньше времени обнаруживал себя, в результате приходилось отбиваться от врага и отходить с пустыми руками.

Побеседовал я с ним. Сорвиголова оставался верен себе, с жаром убеждал:

— Лежат, чего-то ждут, а фашист — рядом, его голыми руками можно схватить! Правда, не удалось мне, не рассчитал малость. Но в другой раз будет удача. Заверяю. Я не трус. Много раз брал «языка» в одиночку.

Но если человек потерял доверие у товарищей — с помощью приказа авторитет не восстановить. Пришлось разведчика перевести…

Бой — это взлет духа, смелые броски на огонь. Без мужества нет и подвига, а подвиг уже высвечивает душу и характер человека.

Немеркнущий подвиг совершил заместитель командира батальона 311-го полка капитан Б. А. Ивановский. Он, раненный, не имея сил бросить гранату, подполз под двигающийся навстречу танк и взорвал его.

Бой — это большое напряжение нервов и сил и в то же время тяжелая, смертельно опасная работа. Когда трудятся вместе много людей, то нелегко выделить, кто действует более храбро. Нередко оставались неизвестными подвиги погибших и раненых. А ведь многие из них дрались отчаянно, смело пробивали в огне дорогу. Если воин ранен, то ему тем более важна награда — кто знает, вернется ли он снова на фронт, а если погиб, как важно родным получить известие, что воевал он бесстрашно и за проявленную доблесть посмертно награжден орденом или медалью.