Боевые будни штаба - Савельев Василий Павлович. Страница 55

Вопросы текли взаимосвязанно, один за другим. Главным в них было: с чем встретятся парторги в бою и как им действовать в этих условиях? Л. П. Вахрушев рисовал разные ситуации. Брал только самые сложные и трудные, можно сказать, переломные, требующие самостоятельных решений и действий.

Как поступить парторгу, если вышел из строя командир взвода или роты во время переправы? Как вести себя, если противник открыл огонь по переправочным средствам? Как лучше действовать ночью? Где место парторга на плацдарме? На каждый вопрос он давал четкий ответ. В конце беседы попросил, чтобы они заглянули к нему на плацдарме, поделились своим опытом, рассказали о трудностях в работе. Леонид Петрович не заверял их, что они невредимыми пройдут через огонь, но, сказав, что он надеется на встречу с ними на плацдарме, уже вселял веру в успех предстоящего боя.

Когда парторги ушли в полки, он не удержался, похвалил их:

— Замечательные гвардейцы. Такие всегда впереди. Они куют победу. Главное оружие — личный пример.

Разговор зашел о проведенных в ротах разборах действий воинов в минувших боях. Леонид Петрович на некоторых из них побывал. Вывод сделал один: польза от них большая. Однако он заметил, что, к сожалению, командиры ряда рот больше ругали, меньше хвалили, чаще видели плохое, реже — хорошее. Видимо, не все офицеры умели объективно подойти к оценке действий своих подчиненных и неохотно брали грехи на себя.

— На плацдарме, когда появится окно в боях, придется поправить ход этих разборов. Они полезны, — снова подтвердил Вахрушев.

Перед выполнением большой задачи у штаба и политотдела немало общих забот. Все их надо решать.

Вместе с Вахрушевым расставили людей. Важно не дублировать одни и те же мероприятия и в то же время действовать согласованно, по одному плану.

В самый разгар подготовки к форсированию прибыл на должность командующего артиллерией дивизии подполковник П. А. Коннов. Ни с кем из должностных лиц управления не приходилось начальнику штаба работать так много, как с командующим артиллерией. Вместе с ним мы находились на НП. Целый день, а иногда и ночью следили за полем боя, собирали данные, доводили распоряжения до подчиненных, помогали командиру вырабатывать решения в ходе боевых действий. Доверие, единые взгляды на обстановку всегда положительно сказывались на состоянии управления.

Трое суток заняла подготовка к форсированию Дуная. Основная часть времени пришлась на боевую учебу — практическую отработку с личным составом действий в предстоящем бою. Подразделения тренировались в тылу на реке Чепели Дунааг. С секундомерами в руках командиры полков, батальонов, офицеры штабов выверяли расчеты времени на погрузку техники, посадку людей, переправу, выгрузку, возвращение переправочных средств к левому берегу. Мы настойчиво искали пути для сокращения сроков форсирования. Они складывались из сэкономленных минут.

Большая и трудная работа командиров и штабов по организации ночного броска через широкую реку была завершена днем 4 декабря, и я направился в один из батальонов 305-го полка.

Вместе со мной был и подполковник А. Я. Ермоленко. Подошли к солдатам, разговорились.

— Дунай — широкий, глубокий и холодный, — по-домашнему заговорил А. Я. Ермоленко. — Такую речушку нам один раз уже приходилось преодолевать. Будет тяжело, особенно вам, дорогие друзья. Вы первые прокладываете дорогу, за вами пойдут другие.

Это душевный разговор с близкими, в нем переплетались добрые советы, пожелания, веселые шутки, и во всем, что говорилось, чувствовались большая забота старшего о судьбе каждого воина и твердая вера в то, что поставленная задача по плечу гвардейцам. Такая направленность беседы удачно соответствовала душевному настрою солдат перед большим испытанием, которое предстояло им выдержать.

Мудрость приходит с годами, вместе с боевым опытом.

Ермоленко, воспитывая молодых офицеров, нередко напоминал им, что важно вовремя принять правильное решение, но еще важнее подготовить бойцов к схватке с врагом, вдохнуть в них уверенность в победу. Я вслушивался в его простые слова о том, как нужно садиться в лодки, как следует грести, как действовать в случае, если противник откроет огонь. Об этом уже говорили другие офицеры, все это десятки раз отработано в ходе тренировочных занятий. Командир же полка не поучал, а делился с подчиненными, как с хорошими мастерами своего дела, некоторыми профессиональными секретами, которые всегда есть у опытного начальника.

— На Днепре под Гавриловкой рота погрузилась в лодки, — негромко говорил он. — Противник произвел артиллерийский налет по берегу и реке. Конечно, страшновато в такие минуты на воде. Две лодки поплыли на огонь, а одна — не оторвалась от берега. Из девяти человек в ней трое были ранены. Среди вас — один из тех, кто был в этой лодке.

Встал сержант — невысокий, с широким лицом.

— Дело-то прошлое, скажи по-честному, люди свои, никому больше не передадут, как получилась тогда осечка?

— Побоялись. Сомнение взяло, что через огонь не проскочим, — тихо проговорил он. — Теперь осечки не будет. Рванем через огонь. Назад хода нет. Поверьте, товарищ подполковник.

— Молодец, сказал правду. Верю, что прошлое не повторится, — заключил командир полка. — А две лодки, которые смело двинулись вперед, без потерь достигли западного берега, — продолжал он. — Какая же отсюда мораль?

Даже если бы Ермоленко и не сказал о морали, то и без этого каждому было понятно, что в любых условиях нужно двигаться только вперед, другого решения на реке не могло быть. Воодушевлять воинов на подвиг — это большое и трудное искусство. Не каждый сможет по-деловому, без нравоучений и надоедливых призывов, с глубоким уважением к личности воина и признанием его мастерства вдохнуть бодрящую силу, заставить смелее смотреть на грозную реку, которую предстояло им форсировать.

К вечеру густой туман повис над рекой, наползли тучи и видимость совсем пропала. В пяти шагах ничего нельзя было различить. Противник постреливал. Наша артиллерия молчала.

Передовые подразделения выдвинулись к берегу. Все офицеры штаба разошлись по ротам. Они подбадривали гвардейцев, поясняя, что сотни орудий ждут команды на открытие уничтожающего огня по врагу. Ротам же необходимо быстрее преодолеть реку, а затем, зацепившись за берег, стремительно продвигаться, не оглядываясь назад и не беспокоясь за отставание соседей. А если сосед опередит, то постараться выскочить на его уровень.

Я смотрел на суровых, молчаливых воинов. Как всегда, перед большим и трудным делом они ушли, не показывая своих чувств и переживаний. Я присел к насыпи, закурил. Вода тихо плескалась о берег. Рядом стояли две лодки, небольшие, просмоленные, готовые к спуску на воду. Солдаты подвинулись ближе. Заговорили о лодках. Из детства я вспомнил переправу через Волхов. Большой неуклюжий баркас, скрипучие уключины. Бывало, вкладываешь все силы, а он ползет медленно, как черепаха.

— У нас на Волге, — поддержал разговор сапер, — лодки делают небольшие, устойчивые и легкие на плаву. Они скользят по воде.

Разговор потек неторопливо, о мелочах, не имеющих никакого отношения к форсированию. Я думал: пусть воины эти минуты побудут со своими воспоминаниями, среди близких им людей, расскажут, как рыбачили, каких щук привозили домой…

Вечером, за три часа до начала форсирования, комдив серьезно заболел. На листке написал: «Оставляю за себя начальника штаба». Болезнь на него обрушивалась внезапно, а скорее всего, терпел до последней минуты, пока она не сбила с ног. Врачи уже знали, чем нужно натирать и разогревать больное плечо. Я пожелал ему скорейшего выздоровления. Больной человек должен лечиться.

П. А. Коннов заверил, что выдержим, не то, мол, переживали. Пока мы с ним ничего вместе не переживали — это же его первый бой в нашей дивизии в должности командующего артиллерией. Он старше меня, опытнее, сдержан, более рассудителен. Стало легче. Оба смотрели в темноту, на тот берег, на редкие вспышки выстрелов. Холодный ветер взбивал легкую зыбь на реке. Не похож декабрь на зимний месяц. В этих краях все не так, как у нас на Родине.