Закон предков (Рассказы) - Яньков Николай Дмитриевич. Страница 1

Николай Яньков

ЗАКОН ПРЕДКОВ

Рассказы

Предисловие

В то августовское утро на своей скромной и верной «Волыни», которая помогала ему добираться во многие замечательные, неповторимые уголки Забайкалья, больше видеть и слышать, глубже познавать сибирский край, он ехал в Даурский хребет. Ехал к заветной тихой поляне, заросшей буйным разнотравьем, чтобы сфотографировать на цветную пленку несколько редких целебных растений, найденных накануне, в грибном походе, с женой Любой, опытной травницей: материалы о таких растениях — для будущей книги — Николай Яньков собирал, накапливал много лет. Они поехали на ту поляну вместе — порадоваться таежному диву. И не доехали. Не порадовались. Трагический и нелепый случай — столкновение на лесной дороге — стоил Николаю жизни… Как раз тогда, летом 1978 года, рукопись его рассказов была принята издательством «Современник».

Без него, уже как память о нем, теперь откроют эту книгу близкие, друзья-товарищи Николая Дмитриевича и тысячи благодарных читателей. Не сомневаюсь — именно так, с доверием и благодарностью, встретят читатели «Закон предков», потому что книга эта— умная, искренняя и человечная, она пронизана беспокойной, страстной, ищущей мыслью, согрета горячим и щедрым, открытым добру и всегда незащищенным сердцем.

…Хорошо помню, как он начинал. В те годы я работал в редакции областной газеты «Забайкальский рабочий», и Николай присылал нам из Петровск-Забайкальского района, где жил тогда, свои первые очерки. Были они об интересных, самобытных людях, о встречах на таежных тропах, о своеобразных забайкальских реках и озерах, зверях, птицах и рыбах, редкой красоты и особого величия кедровых лесах. Чтобы рассказать об этом и для себя, и для читателя открыть новое, неизведанное, постигнуть заботы, тревоги и надежды, которыми живут сегодня сибиряки, он забирался в дальние деревушки, в старые прокопченные зимовья, вместе с бывалыми зверовщиками и соболятниками исхаживал не каждому доступные кряжи, пади и мари, пешком или в седле, верхом на терпеливой и выносливой лошаденке, преодолевал сотни километров, поднимаясь на высокие перевалы, суровые становики, на подгольцовые обширные нагорья, откуда сбегают ключи и речки, питающие студеный Байкал. Он пристально присматривался к тайге и человеку среди тайги, и уже первые его очерки отличались достоверностью и обстоятельностью, серьезным отношением автора к предмету изображения, хорошим чувством слова, они были проникнуты сдержанным лиризмом, непоказной любовью к сибирской природе, к человеку, связавшему свою судьбу с этим краем.

Одна из поездок принесла ему счастливую, редчайшую удачу: в маленьком, неприметном селении Красночикойского района в заброшенной буддистской молельне — ее доверчиво открыл перед гостем старик-бурят — Николай обнаружил уникальнейший памятник древней тибетской истории, философии, этики и этнографии, педагогики и медицины — десятки объемистых, заключенных в крепкие доски и обернутых разноцветным шелком рукописных томов «Ганджура», который всего лишь в нескольких, буквально единичных комплектах дошел до наших дней. Публикации Н. Янькова об этом в популярном журнале «Вокруг света», проиллюстрированные цветными авторскими фотографиями, имели большой и вполне заслуженный резонанс, ими заинтересовались не только советские, но и зарубежные востоковеды.

Диапазон его поисков, творческих устремлении сделался еще шире и разнообразней, когда Николай Яньков стал корреспондентом журнала «Вокруг света» по Восточной Сибири. Его журналистские пути-дороги пролегли теперь на Байкал и в Якутию, к загадочному таежному Арей-озеру и в Агинские степи, где пасутся тысячи тонкорунных отар, к строителям Байкало-Амурской магистрали, за седой неприступный Кодар и в долину древнего Онона, что помнит набеги диких орд Чингисхана и хранит об этом немало тайн… То были не просто командировки по заданию редакции. Происходило накопление все новых и новых впечатлений, современного, подлинно жизненного материала, без овладения которым нет писателя. Углубленно переосмысленные, прочувствованные сердцем, эти впечатления дали Н. Янькову добротную и убедительную основу для художественного самовыражения. Так появились его рассказы. Так многие его очерки обрели широту обобщения, яркость и силу рассказа. Так сложилась эта взволнованная, своеобычная книга талантливого прозаика, которую вы, читатель, держите в руках. Это вторая книга Н. Янькова. Первая — «Солонец»— вышла в 1974 году в Иркутске, в Восточно-Сибирском издательстве, и была совсем невелика.

«Закон предков» — так уж несправедливо распорядилась судьба — стал посмертным, словно бы итоговым сборником. Он объединил, принял под одну обложку лучшее из того, что успел написать, закончить мой земляк. Успел он, к нашему глубокому сожалению, немногое. Но поведать сумел о многом. И сказал по- своему— свежо, емко и ненавязчиво, доверительно и правдиво, с той естественностью, лишенной всякой претензии, мнимой значительности интонацией, которая присуща человеку вдумчивому и проницательному, полно и точно, не по верхам, а изнутри, от самой сути знающему все, о чем он пишет, — будь то сибирская охота, поведение зверей и птиц, картины неукротимого, губительного лесного пожара, тихая, вся наполненная ожиданием чуда весенняя зорька на глухарином токовище или быт, обычаи следопытов-эвенков.

Недели, месяцы ежегодно, по всякой поре, проводил Николай в забайкальской тайге. Он знал ее, хорошо понимал и самозабвенно любил. Как же она могла не войти в его рассказы? В них она привольно живет, могуче и широко дышит, переливается радугой, выступая одним из главных героев повествований, — всегда зримая, осязаемая и многозвучная, неповторимая в своей красоте, в удивительной цельности и целомудрии, величественная и гордая, порой суровая, но вместе — ранимая, беззащитная перед глумливым, бестолковым топором, ненасытным хапугой-временщиком, перед необузданным, от браконьерского костра или пала, вздыбившимся огнем, перед злом, беспечностью, человеческим неразумением или постыдным равнодушием. Но столь часто автор обращается к тайге и горам вовсе не в поисках дешевой — и такой расхожей в иных скороспелых писаниях о Сибири — внешней экзотики, ничуть не из желания непременно поразить читателя охотничьими приключениями, во что бы то ни стало потешить его какой-нибудь глухоманной невидалью, захватывающей диковиной. Ничего этого нет в рассказах Николая Янькова. Нет в них и холодной, созерцательной описательности. В каждом присутствуют и открытие, и удивление неведомым прежде, о чем просто невозможно не рассказать, и напряженное раздумье, скрытая грусть от сознания, что никакая красота не вечна. Для Н. Янькова природа — сам облик Родины, большая и чрезвычайно важная часть нашего бытия и нашего естества. Она — и кормилица, и друг, и врачеватель, и сердцу отрада, но зачастую она — и горький упрек, обвинение нашему легкомыслию и попустительству, неумению сберечь, отстоять для себя и для потомков дарованные нам, от веку доставшиеся блага и красу родной земли. И когда в «Рыбе-радуге», «Арей-озере» и в других рассказах писатель говорит об этом, когда он предупреждает, насколько велики, необратимы и горьки могут быть потери при бездумном, потребительском отношении к лесам, озерам, рекам, к «братьям нашим меньшим», голос его звучит особенно тревожно, будит чувство ответственности за судьбу всего, что окружает нас и без чего немыслимо наше существование.

В соприкосновении с природой, ее чистотой и неподкупностью, в столкновениях с преградами, опасностями, неизбежными на таежных тропах и дорогах, на нелегком, часто изнурительном промысле обнажаются характеры, проверяется личность, явным становится истинное и ложное в людях. Сколь бы искусно и долго ни прикрывались личиной добропорядочности трус, хапуга, подлец, хитрый приспособленец, расчетливый карьерист — рано или поздно они все равно выкажут свое нутро, и тогда уже им ничем себя не обелить. Зато благородство и мужество, честность и бескорыстие, верность дружбе и готовность к самопожертвованию всегда оставят в жизни, в сердцах людей добрый след и по достоинству будут оценены. Николай Яньков умело и топко, без нажима это прослеживает, раскрывает через поступки, судьбы своих героев, утверждая искренность и чистоту человеческих отношений, высокую нравственность. И вслед за автором мы проникаемся искренней симпатией к паромщику Егору, который презирает лицемерие и неправду, спекуляцию дорогой нам памятью о погибших на Великой Отечественной («Варакушка-соловей»); мы решительно становимся на сторону несколько нескладного, грубоватого Максима, столь же нетерпимого ко всякой лжи и ненасытной жадности («Трое на ледовой дороге»); мы глубоко сочувствуем наивному деду Чайковскому, такому трогательному в своем неколебимом убеждении, что найденный им в тайге корень способен исцелить людей от всех недугов, сделать их мудрее, добрей, честней и вообще победить зло в мире и тем избавить его от войн, от угрозы ядерного побоища. И хочется продлить минуты общения с героями Николая Янькова. И после расставания с ними тебя не покидает вера в доброе начало на земле, и все более крепнет чувство признательности автору за то, что он увидел, открыл в жизни таких людей и талантливо, проникновенно и правдиво о них рассказал, за то, что распахнул перед тобой неоглядные просторы забайкальской тайги.