«Ледокол» для Наполеона (Лживый миф о «превентивной войне») - Мультатули Петр Валентинович. Страница 7

Однако в июне 1807 г. Наполеону в тяжёлом и упорном сражении удалось разбить русскую армию при Фридланде. Л. Беннигсен запросил у государя разрешение заключить «перемирие с Бонапартам». Александр такое разрешение дал, но только на месяц и только от имени Беннигсена. В то же время для Наполеона мир с Россией был крайне необходим, поскольку, имея у себя в тылу мощного противника, он не был свободен в своих действиях в Европе. В тылу у него оставалась Австрия, которая, по мнению французского императора, могла начать с ним войну [81]. Кроме того, не сокрушена была Англия. Поэтому Наполеон в беседе с посланником царя князем Д. И. Лобановым-Ростовским много раз заявлял, что «взаимная польза обеих держав всегда требовала союза» и что он никаких видов на Россию не имеет.

Между тем Л. Беннигсен, оправившись после Фридланда, доложил Александру I, что «если обстоятельства востребуют, армия будет также сражаться, как сражалась она всегда». В русской армии общими были настроения взять реванш за Фридланд. Из России в Восточную Пруссию на подмогу спешили свежие корпуса. То есть русская армия вполне могла продолжать войну. Однако Александр I решил пойти на мир с Наполеоном, поскольку понимал, что ни одно европейское государство не собирается оказать ему содействие в его борьбе с Францией. «Нехотение союзных держав участвовать в войне побудило Императора Александра ограничиться выгодами и славою России и войти в переговоры для сближения с французским правительством» [82].

Наполеон предложил Александру встретиться на середине реки Неман в Тильзите 12 июня 1807 г. Государь согласился, и свидание состоялось 13 июля: между Францией и Россией был подписан не просто мирный договор, но заключён союз.

Таким образом, исторические факты свидетельствуют, что все действия императора Александра I в 1805–1807 гг. были вызваны не пресловутой «завистью» к Наполеону и не «маниакальным желанием» воинской славы, которые ему приписывают, а пониманием особой опасности Наполеона и стоящих за ним сил для христианской Европы и человечества в целом.

Император Александр уже тогда был преисполнен осознанием особой миссии России, которую он выразил гораздо позже, в 1820 г., в письме к княгине С. С. Мещерской: «Мы заняты здесь важнейшей заботой, но и труднейшей также. Дело идёт об изыскании средств против владычества зла, распространяющегося с быстротою при помощи всех тайных сил, которыми владеет сатанинский дух, управляющий ими. Это средство, которое мы ищем, находится, увы, вне наших слабых человеческих сил. Один только Спаситель может доставить это средство Своим Божественным словом. Воззовём же к Нему от всей полноты, от всей глубины наших сердец, да сподобит Он послать Духа Своего Святого на нас и направит нас по угодному Ему пути, который один только может привести нас ко спасению» [83].

По Высочайшей инициативе Святейший Синод в декабре 1806 г. выступил с обращением к пастве. О. Соколов пишет с издёвкой об этом обращении и утверждает, что в нём Наполеон был «предан анафеме и назван Антихристом» [84]. В который раз автор являет рудименты советской историографии с её вопиющей безграмотностью. Синод мог предать анафеме только человека, отпавшего от православной Церкви, а Наполеон к ней никогда не принадлежал. Не соответствует также действительности и объявление Наполеона антихристом. Последний будет, как известно из Священного Писания, одно определённое лицо. Поэтому Синод мог назвать Бонапарта только «предтечей Антихриста», но даже этого нет в его обращении: «Неистовый враг мира и благословенной тишины, Наполеон Бонапарте, самовластно присвоивший себе царственный венец Франции и силою оружия, а более коварством распространивший власть свою на многие соседственные с нею государства, опустошивший мечом и пламенем их грады и сёлы, дерзает в исступлении злобы своей угрожать свыше покровительствуемой России вторжением в её пределы… и потрясением православной Грекороссийской Церкви во всей чистоте её и святости…» [85].

Конечно, православная Церковь, как, впрочем, и католическая, объявляла Наполеона выразителем и ставленником сил зла. Император Александр в 1805–1807 гг. безрезультатно пытался донести это до монархов Европы. Однако встретив с их стороны узконациональный эгоизм и нежелание воевать за общие интересы, более того — их готовность подчиниться агрессору, царь решил воспользоваться стремлением Наполеона к передышке и заключил с ним мир. При этом Александр I понимал, что этот мир является именно «передышкой» и что ненасытная алчность Наполеона к завоеваниям неминуемо приведёт его к войне с Россией. Однако О. Соколов утверждает обратное: «Задачей Наполеона было заключение союза с Россией навсегда; Александр лишь старался добиться временного мира, или, как модно было говорить в советской историографии, „мирной передышки“, чтобы затем с новыми силами и новыми союзниками обрушиться на того, кого он считал личным врагом» [86].

Этим утверждением О. Соколов подводит нас к главной теме своей работы о превентивном характере для Наполеона его войны с Россией в 1812 г.

Ложь о «превентивном ударе», или как Наполеон «оборонялся» до Москвы

Для того чтобы понять, кто являлся инициатором войны 1812 г., необходимо проанализировать международную обстановку в преддверии войны, а также возможности и планы сторон. Заключив с Александром! мир в Тильзите, Наполеон не скрывал своего торжества: опасность с Востока исчезла, и теперь он мог заняться окончательным установлением своего господства в Европе. Русский историк Д. И. Ефимов отмечал, что «Наполеону нужен был союз с Россией, чтобы беспрепятственно осуществлять свои планы на Западе. Александр I останавливал вредные для России замыслы Наполеона» [87]. Исследования Ефимова весьма любопытны, так как он пользовался подлинниками донесений Александру I графа А. И. Чернышёва и других представителей русской разведки. Ефимов писал: «Император Александр I предугадал истинное значение Тильзитского мира для Франции и России. Он понял, что Тильзитский мир в глазах Наполеона был только перемирием. В словах Наполеона: „Разделим мир“ он увидел только одно искушение, хитрую уловку» [88]. Наполеон думал, что он настолько обаял царя, что отныне он будет верным орудием его политики. Сам же государь делал всё, чтобы Наполеон именно так и думал. Он писал своей сестре, великой княгине Екатерине Павловне: «Бонапарт считает, что я дурачок ну что ж, смеётся тот, кто смеётся последним. Все мои надежды на Бога» [89]. Александр I решил максимально воспользоваться предоставленной передышкой, чтобы, используя отвлечённость Наполеона делами в Европе, укрепить безопасность империи. Первое, что ему удалось добиться от Наполеона, это сохранение, пусть и сильно урезанного, Прусского королевства, которое французский император первоначально собирался уничтожить и включить в состав своей империи. Сохранение независимой Пруссии позволяло использовать её как плацдарм в случае начала нового противостояния с Францией.

Одним из условий Тильзитского мира было участие России в так называемой «Континентальной блокаде» Англии, с помощью которой Наполеон стремился сокрушить Туманный Альбион. О. Соколов так пишет об этом: «Объявив Континентальную блокаду, Наполеон фактически вынужден был объявить войну до победного конца. Чтобы блокада была эффективной, следовало закрыть все порты европейского континента, а это означало, что все государства должны были либо стать вассальными от Франции, либо вступить в союз с Наполеоном. Продиктовав пункты декрета Континентальной блокады, император поставил перед собой сверхзадачу, которая отныне будет диктовать его внешнюю политику в отношении всех держав континента» [90].