Маршал Малиновский - Соколов Борис Вадимович. Страница 21

Прийдя на назначенное место, где должна быть построена 3-я бригада, мы никого там не нашли, но потом пришел Г. Лохвицкий и другие офицеры, а также полковник Готуа (Георгий Семенович Готуа родился 1 января 1871 года в Тифлисе, до прибытия во Францию — полковник 8-го Туркестанского стрелкового полка, награжден Георгиевским оружием, в Гражданскую войну воевал в армиях Деникина, Врангеля, был произведен в генерал-майоры, умер в Белграде 13 января 1936 года. В «Солдатах России» он охарактеризован как «очень требовательный к себе и к подчиненным офицер», которого солдаты за это не любили и побаивались), потом привели сюда тех, кто бежали с Куртина после приказа, и сказал нам Г. Лохвицкий: “вот и встретили вас, а теперь пойдем дальше, там строится 3-я бригада”. Мы после некоторого волнения, прошли одну заставу, которая тоже стояла под ружьем понятно для чего, прошли вторую, третью заставу, которые тоже стояли под ружьем по бокам дороги, стояли в хорошо укрытых местах пулеметы, потом нас повели вправо от дороги и здесь хотели нас разъединить с 1-м полком, но солдаты крепко держались друг друга. Когда нас привели на место, то явился полковник Котович и приказал строится, а потом расположится, говоря, что сюда привезут палатки и кухни, а вот по той дорожке будут возить вам продукты, но солдаты крикнули: “мы не жить пришли, а соединятся, и раз вы не желаете соединяться, то мы уходим”, и решительно все солдаты повернули обратно. Тогда Котович закричал: “да стройтися, черт вас подери, Генерал приказал”. Но солдаты его осекли сразу: “просим не выражаться, и говорите, что нужно”. Тогда он сказал: “Сейчас прийдет Г. Занкевич и будет беседовать с вами”. Солдаты построились, и вот пришел г. Занкевич поблагодарить 1-ю бригаду за то, что пришли и избавили его от неприятности: “А сейчас же через час вы пойдете в лагерь со своими офицерами”. Мы сели и стали ждать. По прошествии часа солдаты стали собираться в путь, но их попросили обождать и через несколько минут пришли три офицера 1-го полка, но и те стали требовать от солдат выдачи делегатов и безусловного подчинения, но солдаты ничего не дали и пошли в лагерь. Офицеры, конечно, пошли тоже, а 2-го полка ни одного офицера. По приходе в лагерь (было уже около 7 ч. вечера) здесь мы узнали следующее. Приезжали солдаты 3-й бригады и хотели взять палатки и для нас и кухни, но палатки не дал французский комендант, а кухни не дали оставшиеся в Куртине солдаты, и при том хлеб нам тоже не выдали, потому что его же, хлеб, отправили вслед за нами. Конечно, офицерство не думало, что мы возвратимся в Л. Куртин, а потому нам пришлось ужинать сухарями. Немного вернулось назад. Когда Г. Занкевич отдал приказ, чтобы офицеры стали на свои посты, то он добавил, что вы пойдете в Куртин, а завтра сдадите оружие. И вот на второй день после всего вышеописанного солдаты приготовили оружие к сдаче, т. е. почистили, смазали все свое оружие, кто пулемет, кто ружье и пулемет, кто винтовку и револьвер и пр. и пр., а ротные комитеты приготовили списки, по которым здавать оружие. Все кажется шло благополучно, но вот получили приказание, в котором говорилось о сдаче оружия, приказание подписано К(омиссаром). Раппом, и после сего рухнуло все. Почему издал приказ Рапп, а не Занкевич. Не дадим оружия до тех пор, пока не получим приказа формального от Занкевича. Тут приехал К. Рапп, который увещевал сдать оружие и для этого требовал делегатов от каждой роты. Но ничто не пособило. Перед вечером собрали дивизионное собрание, на котором обсуждался вопрос о здаче оружия, и во время обсуждения вопроса пришел офицер от К. Раппа и прочел письмо, в котором он опять-таки увещевал здать оружие и добавил срок до 6 ч. вечера того же числа. Но ничто не помогло, ни увещевания делегатов, ни письмо Раппа. Все решили оружия не сдавать. После сего жизнь потекла своим чередом. Солдаты не обращали внимания ни на запугивания, ни на французских патрулей. Даже не обращали внимания, когда нам уменьшили продовольственный паек. И все шло своим чередом, и везде был образцовый порядок. Одно было не по душе: никуда нас не пускали и никаких бумаг не принимали. Обращались к французскому правительству, но оно сказало: “Мы в ваши дела не вмешиваемся”. Но на жизнь солдат это влияло мало, и у нас своим чередом шли занятия 4 ч. в сутки и все солдаты выходили на занятия молодцами. А после того как уменьшили нам продовольственный паек, то занятия прекратили, В это время приехали к нам делегаты от 2-й Артиллерийской бригады в числе троих офицеров и семи солдат, а эта делегация обещала нам пособить выйти с создавшегося положения, и ей все объяснили, как и за что произошел раскол и после все солдаты Лагеря Куртин прошли церемониальным маршем и разошлись по казармам, а делегация уехала к Занкевичу, а по приезде от Г. Занкевича то же самое начала уговаривать нас сдать оружие, объясняя тем, что иначе нельзя поступить, а находившийся при этом полковник взошел на трибуну и обратился к солдатам так: “Солдаты! Сейчас вы окружены французской артиллерией, а если не верите, то можете пойти свериться по телефону, и вас скоро начнут бомбардировать”. Но солдаты сказали: “Пусть убьют, а оружия не сдадим”. И так 1-й делегации от 2-й Артиллерийской бригады не удалось уговорить солдат сдать оружие. После сего жизнь пошла без особых приключений. Только того, что вынесли резолюцию за Волкова и Балтайса, указывая нам, что мы действуем не под их влиянием, а сознательно, а также за всех делегатов, уповая на то, что они избираются как исполнители воли солдат, а не как какие-либо руководители. И потом просили Г. Занкевича о всех арестованных, чтобы им улучшили положение: он еще нам уменьшал и уменьшал продовольственный паек, так что мы получали совсем мало. Вот то, что мы получали. Мясо 200 гр., хлеба 600 гр., сахара 30 гр., сало 30 гр., соли 30 гр., чай 4 гр. и пр. и пр., а табаку совсем не получали. Так что жизнь была незавидная, но солдаты не уходили в 3 бригаду, а все еще крепче держались. Как бы все те лишения придавали бодрости. Но 3-я бригада тоже не дремала и пустила в ход очень тонкий способ, чтобы хотя немного уменьшить число куртинцев. Для этого было нужно немногое, а именно: кто бы ни заболел, хотя и легко, его назначали на комиссию или отправляли с Куртина под предлогом, которых было немало (возможно, среди них был и Родион Малиновский). Конечно, были такие, что шли, но большинство не шли даже в околодок. Таким способом много ушло делегатов, которых еще в Куртине давали чистую отставку, и они же, делегаты, подали, но не знаю, получили ли они в действительности отставку, или же только в Куртине, но пока еще ни одного с них не видел.

После всего вышеописанного стало спокойнее, и у куртинцев началась спокойная жизнь и солдаты соблюдали полнейший порядок, и начались занятия, но занятия продолжались недолго, так как пищи давали в очень малом количестве, почему занятия прекратились, и жизнь была спокойная. Только и того, что послали телеграмму Французскому правительству, в которой говорилось многое, и в которой просили французского посредства французского правительства между нами, т. е. куртинцами и представителем г. Занкевичем и комиссаром Евгением Раппом. Но Французские власти дали такой ответ: “Мы в ваши дела не вмешиваемся”. Солдаты сказали: “Так не вмешиваются, и не надо”, и опять зажили спокойно. Нашлись талантливые артисты, устроили спектакль, и каждый вечер ходили солдаты смотреть, и все остались очень довольны, но я не знаю, что там разыгрывали. Потом приехала к нам делегация от 2-й артиллерийской бригады и опять уговаривала сдать оружие, а то, говорили, будет хуже. Просто, говорили, так уже висит над вами много, и пока есть время, сдайте оружие, но солдаты стояли на своем: “умрем, а не здадим”, и так второй раз делегации не удалось уговорить 1-ю бригаду сдать оружие. После делегации приехал с России делегат, посланный в мае месяце от 1-го полка, Второв. Он прочел доклад, с которым он ездил в Россию и который читали Керенскому. Его стали расспрашивать о том, что было слышно. За час он сказал, что ничего, кроме одной телеграммы, в которой говорилось о том, что небольшая часть солдат русских во Франции взбунтовалась, и Г. Занкевич временно прекратил выдачу суточных и жалованья и спрашивал, как в дальнейшем поступить. Вот и все. А когда его спросили о нашем настоящем положении, Второв сказал так: “обе стороны зашли далеко, и невозможно разобрать, кто прав и кто виноват, но я советую вам сдать оружие”, но и Второва не послушали. И так опять пошло якобы все спокойно, но это было затишье перед наступающей грозой, которая не замедлила разразиться.