Маршал Малиновский - Соколов Борис Вадимович. Страница 55

А в мемуарах фельдмаршала Эриха фон Манштейна «Утерянные победы» Малиновский прокомментировал, в частности, то место, где фельдмаршал описывал, как после победы над Францией «19 июля все высшие руководители армии были вызваны в Берлин для участия в заседании рейхстага, где Гитлер провозгласил окончание западной кампании. На этом заседании он выразил благодарность нации путем оказания почестей высшим военным руководителям. Размах этих почестей говорил о том, что Гитлер считал войну уже выигранной». Малиновский тут же провел параллель между Гитлером и Сталиным: «А парад победы и прием в честь командующих в Кремле». Вероятно, Родион Яковлевич был согласен со следующим комментарием Манштейна по поводу этих торжеств: «Хотя немецкий народ, безусловно, принял оказание почестей заслуженным солдатам как вполне естественное явление, все же по своей форме и размерам эти почести — так, по крайней мере, восприняли мы, солдаты армии, — выходили за рамки необходимости».

Малиновский отметил также те места в книге Манштейна, где тот писал о концентрации советских войск на границах, и указал, что эти утверждения не соответствуют истине. Утверждение Манштейна о том, что «Гитлер всегда был настроен против Советского Союза, хотя он в 1939 г. и заключил договор со Сталиным», Родион Яковлевич прокомментировал так: «У Гитлера шапка горела, вот почему он боялся СССР». Очевидно, Малиновский считал, что раз Гитлер готовился совершить агрессию против Советского Союза, то на нем, как на воре, горела шапка, т. е. его приготовления к агрессии не могли не остаться незамеченными. Поэтому он и опасался советской ответной реакции. А когда Манштейн писал об угрозе, которая исходила от Советского Союза, Малиновский отметил, что это угроза капитализму.

В маргиналиях к «Утерянным победам» Родион Яковлевич дал волю своим антигерманским чувствам, сохранившимся еще со времен Первой мировой войны. Кстати, в своих комментариях он неизменно говорил о «немцах», а не о «фашистах». Для него это были те же самые противники, с которыми он дрался в Первую мировую. Из всех советских полководцев Великой Отечественной только у Малиновского был опыт участия в боях на Западном фронте в 1916–1918 годах, причем в последние месяцы — в офицерской должности командира пулеметного взвода. Там и плотность войск, и что еще важнее — плотность артиллерии и пулеметов была в несколько раз выше, чем на русском фронте. Да и немецкие дивизии, дравшиеся против французов и британцев, были более боеспособными, чем на Восточном фронте. Еще тогда Малиновскому довелось наблюдать танковую атаку союзников и даже помогать вытаскивать застрявший в канаве танк «рено». Был у него и испанский опыт, когда ему пришлось убедиться, каким серьезным противником является люфтваффе. Родион Яковлевич знал, что вермахт — это очень сильный враг, и в глубине души, вероятно, сознавал, что Красная армия слабее его. Поэтому никаких шапкозакидательских настроений перед началом войны у Малиновского не было.

Манштейн описывает, как в знаменитом заповеднике Аскания-Нова во время налета советской авиации офицеры штаба 11-й армии поспешили укрыться в щель, но начальник штаба полковник Отто Велер, будущий командующий группой армий «Юг» и противник Малиновского, «вдруг остановился на нижней ступени, как вкопанный. Сзади него раздался голос одного из офицеров: “Осмелюсь попросить вас, господин полковник, пройти немного дальше. Мы все еще стоим снаружи”. Велер с яростью обернулся, не подвинувшись ни на шаг, и крикнул: “Куда дальше? Я не могу! Здесь змея!” И, правда, все подошедшие увидели на дне щели змею довольно неприятного вида. Она наполовину приподнялась, яростно раскачивала головой и время от времени издавала злобное шипение. Выбор между самолетами противника и змеей был решен в пользу самолетов». Против этого места Родион Яковлевич написал: «Даже змеи были против немцев».

Манштейн, описывая захват 11-й армией Крыма в октябре — ноябре 1941 года, упомянул, что прорыв 30-го армейского корпуса «завершился смелым захватом форта Балаклава, осуществленным 105 пп под командованием храброго полковника Мюллера (впоследствии расстрелян греками)». Против этого места Малиновский написал: «Так ему и надо!» Полковник Фридрих Вильгельм Мюллер закончил войну генералом пехоты и кавалером Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами (это примерно эквивалентно званию трижды Герой Советского Союза), командующим 4-й армией в Восточной Пруссии. После общей капитуляции он сдался советским войскам и был выдан Греции. Его расстреляли в Афинах 20 мая 1947 года за то, что, будучи начальником гарнизона Крита, проводил репрессии против гражданского населения. Ф.В. Мюллер даже получил зловещее прозвище «мясник Крита». Он был противником Малиновского на Южном фронте в 1941 году, а потом в Венгрии, где командовал 68-м армейским корпусом.

Родион Яковлевич также согласился с утверждением Манштейна о том, что «как военного руководителя Гитлера нельзя, конечно, сбрасывать со счетов с помощью излюбленного выражения “ефрейтор первой мировой войны”. Несомненно, он обладал известной способностью анализа оперативных возможностей, которая проявилась уже в тот момент, когда он одобрил план операций на Западном фронте, предложенный группой армий “А”: “Эта оценка, очевидно, совершенно правильна”». А вот следующий пассаж насчет Гитлера удостоился более развернутого комментария. Фельдмаршал писал о Гитлере, что «ему не хватало стратегической и оперативной грамотности». По этому поводу Родион Яковлевич заметил, намекая на Сталина: «Этим недостатком страдал не только он, подобное было и на противоположной стороне».

Манштейн утверждал: «Гитлер, когда наступил первый кризис под Москвой, перенял у Сталина рецепт упорного удержания любой позиции. Этот рецепт в 1941 г. привел советское командование на край гибели, вследствие чего оно отказалось от него во время немецкого наступления 1942 г.». Здесь Малиновский тоже согласился с фельдмаршалом, хотя и с некоторым удивлением: «Странно, но доля правды есть». Вероятно, в данном случае Родиона Яковлевича поразило также то, что с советской стороны данный рецепт приводил, как правило, лишь к излишним потерям, тогда как с немецкой стороны порой давал несомненный эффект, как это было под Москвой и в Донбассе зимой 41-го.

Манштейн писал: «Сильной стороной немецкого военного командования с давних пор было то, что оно опиралось на чувство ответственности, на самостоятельность, инициативу командиров всех степеней и по возможности развивало эти качества. Поэтому “указания” в рамках высших военных инстанций и приказы в среднем и низшем звеньях содержали для подчиненных соединений, частей и подразделений в основном “задачу”». Малиновский возражал ему: «На практике это было не так. Оперативное искусство и стратегия у немцев были очень тяжеловесны. В тактике немцы были сильны».

Действительно, забегая вперед, можно сказать, что в тактическом плане немцы практически всегда переигрывали Красную армию, даже в 1945 году. Но на оперативном и тем более на стратегическом уровне они начиная с осени 1942 года больше никогда не имели успехов ни на Восточном, ни на Западном фронте.

Красная армия очень редко превосходила вермахт в тактическом отношении. Вероятно, можно назвать только три- четыре битвы, в которых это превосходство действительно сказывалось. Это Сталинград, где оно было достигнуто во многом за счет германских союзников, а также Белорусская и Ясско- Кишиневская операции, а также, пожалуй, осада и штурм Будапешта. Отмечу, что к трем из четырех названных сражений Малиновский имел самое непосредственное отношение, а в двух последних сыграл решающую роль.

Старшему сыну Малиновского Роберту так запомнились первые дни войны:

«Начало войны я помню хорошо. Застала она нас в Киеве, где жила родная тетка отца. Мы приехали туда с моей мамой Ларисой Николаевной и моим младшим братом Эдуардом. Мы как раз собирались ехать дальше к отцу, который в это время был командиром корпуса в молдавском городе Бельцы. Однако мы так и не доехали туда, пришлось развернуться на восток и эвакуироваться. А из Киева было сложно уехать: немец уже бомбил железные дороги. Я хорошо помню, как мы наблюдали мальчишками эти бомбежки. Поначалу убегали в убежища, а потом поняли, что бомбят не сам город, а станции. Так вот, выбирались мы по Днепру, поплыли в район Полтавы, потом в Харькове сели на поезд до Москвы. А Москву тоже уже бомбили. Было жутко, конечно. И тогда наша мама, сибирячка, повезла нас туда. Уже в Сибири я окончил школу».