На дне блокады и войны - Михайлов Борис Борисович. Страница 18

Сообщение начальника Военной автоинспекции: «…на 18 час. 15 декабря по трассе Ленинград — Ладожское озеро — Бабаево по обочинам простаивало 120 автомашин из-за отсутствия горючего».

Сутками не работала Дорога жизни и по другим причинам. Например:

«Только за 28 и 29 декабря фашистской авиацией было разбито 13 автомашин, убито 7 и тяжело ранено 3 человека. Ввиду этих обстоятельств 28 и 29 декабря трасса продолжительное время была даже закрыта для движения автотранспорта»…

Обратите внимание: убитых, раненых — единицы. Кончай работу! Никому в голову не приходило, что одна машина, доставившая в Ленинград за один рейс 1,5 тонны муки, оставит в живых тысячи (!!) детей, женщин…

Что же в это время творилось на восточном берегу Ладоги? Удивительные данные приводятся в монографии кандидата исторических наук В. М. Ковальчука «Ленинград и большая Земля», утвержденной к печати Ленинградским отделением Института истории СССР АН СССР.

Автор (правда, в период «застоя») сумел так проанализировать обширный материал, что пришел к парадоксальному выводу: «Таким образом, страна выделяла Ленинграду достаточное в условиях войны количество продовольствия и другого снабжения». Все дело, оказывается, упиралось в то, что «все сухопутные пути в Ленинград были перерезаны противником, доставка грузов в блокированный город вырастала в сложнейшую проблему».

Если это так, то зачем же вместо муки, жиров, сахара по ледовой дороге в Ленинград доставлялись тысячи тонн (!) квашеной капусты и огурцов в бочках? («овощи свежие и квашеные — 7582 т»). Зачем через всю страну из Средней Азии в Ленинград привозили пол-литровые банки с повидлом? И пр.

Если, действительно, как пишет В. М. Ковальчук, «в сторону Ленинграда непрерывно шли эшелоны с мукой, маслом, крупой, сахаром и другими продуктами», то куда же они пропадали?

Попробуем обратиться к приводимым в той же книге цифровым данным.

Начальник Политуправления Ленинградского фронта П. А. Тюркин 25 февраля 1942 г. писал А. А. Жданову:

«Установленный Военным советом фронта план перевозок… срывается. Основная причина срыва — отсутствие грузов. На 24 февраля 1942 г. на базах Войбаколо, Жихарево, Лаврове (восточный берег Ладоги — Б. М.) грузов почти нет, за исключением нескольких десятков тонн продовольствия, вещевого имущества, соли, сена. В Кобоне имеется 950 т запасов, на подходе 50 т муки и 18 вагонов боеприпасов».

Или еще такая цитата:

«Из-за недостатка грузов на перевалочных базах в феврале и особенно в марте 1942 г. транспортные возможности ледовой дороги использовались неполностью. В связи с этим командование было вынуждено выключать из работы часть автотранспорта, а иногда и несколько батальонов в полном составе. (Странно. Почему в это время автотранспорт не мог заниматься эвакуацией умирающих блокадников? — Б. М.). В тех же случаях, когда на перевалочные базы прибывало достаточно грузов, перевозки возрастали. Так, 31 марта на западный берег Ладоги было перевезено 6243 т.»

Обратите внимание, за сутки можно было перевезти 6243 т грузов, а «…в ноябре — декабре 1941 г. среднесуточная доставка грузов составляла всего 361 т…»

Иными словами, в самое тяжелое время дорога использовалась на 5 % ее возможностей! Почему? Ответ может быть только один — ГЕНОЦИД.

7. Но это еще не все. В. А. Ковальчук пишет:

«Вторым источником снабжения Ленинграда продовольствием, существенно дополнявшим централизованное снабжение, являлись подарки, поступавшие в осажденный город от трудящихся самых разных уголков Советской Родины».

Слушайте дальше:

«Подарки, которые непрерывно шли в Ленинград со всех концов Советского Союза, часто сопровождали делегации трудящихся — знатные люди областей, краев, республик».

Так, «…в начале февраля 1942 года в Ленинград с подарками прибыла делегация Приморского края. Они побывали в Ленинграде, Кронштадте…» и т. д. «В виде подарков поступали продукты питания, теплые вещи, предметы личного обихода…»

И, естественно, сами делегаты. Последние были не только не съедобны, но еще и все время пребывания на ленинградской земле поглощали скудный паек блокадников, тем самым отправляя их на тот свет. В феврале — марте 1942 года в осажденном городе только официально побывало 17 делегаций и несчитанное количество концертных бригад, контролеров, ревизоров и др. Все они охотно позировали перед фотокамерами и сегодня любят смотреться со страниц различных «мемуаров». Посмотрите на них хотя бы в сборнике «Память, письма о войне и блокаде» (Лениздат, 1985). Ну ладно, приехали женщины, а то ведь на вас смотрят упитанные широко улыбающиеся призывного возраста мужчины. Им и горя нет, что их приезд аукнется блокадникам смертью десятков, а то и сотен младенцев, их матерей и дедов! Каждый визитер— это 100 кг муки, отправленные в Ленинград и четверо или пятеро детей, вывезенных из Блокады.

А сколько делегаций с подарками в то страшное время ездило в обратном направлении!?

Вот, например, дневниковые записи В. Инбер за 23–27 февраля 1942 года, когда она в составе очередной делегации райкома ВКП(б) Петроградского района ездила «за кольцо» вручать подарки бойцам армии Федюнинского.

Делегация собралась у особняка на Скороходовой (райком ВКП(б)), где горело электричество и «на грузовичке, укрытом со всех сторон фанерой, поехала в сторону Смольного… В районе Смольного мы довольно долго стояли, поджидая делегации от других районов. Мы везли на фронт подарки: пять автоматов, маскировочные халаты, бритвенные приборы, табак, кожаные и меховые перчатки для командного состава, носовые платки, гитары, мандолины. Лично Федюнинскому везли кожаную шкатулку для табака. От разных районов города подарки разные».

Основную часть груза из умирающего города — туда-обратно, естественно, составляли сами делегаты. Члены делегаций побывали среди бойцов, провели «очень краткие митинги» и потом: «Начиная обед, прежде всех тостов мы провозгласили тост за Сталина». Подняв бокалы и провозгласив остальные тосты (в бокалах, очевидно, была не вода), делегаты с чувством исполненного долга вернулись домой. («Озеро пересекли за полтора часа»). То, что эта поездка могла оставить в живых сотню-другую ленинградцев, «нужной» Вере Инбер было невдомек, главное, поднять бокалы и произнести тост.

Когда сегодня читаешь воспоминания журналистов, поэтов, писателей, ответственных работников тех времен, то складывается впечатление, что они только и делали, что возили свои тела в Ленинград и обратно (и хоть бы после этого написали что-нибудь путное!)

Чтобы закончить с Дорогой жизни и с цитатами, приведу в заключение последнюю длинную выписку из дневниковых записей «нужного» П. Лукницкого о его поездке на «Большую Землю» из Ленинграда 1–4 февраля 1942 года.

«Было девять утра, когда я вышел из дому. На набережной канала Грибоедова стояла трехтонная АМО — крытый брезентом фургон, пятнистый от белой маскирующей краски. Кузов был полон вещей и сгрудившихся, навалившихся один на другого людей. Это были эвакуируемые— их оказалось четырнадцать человек. Тяжело катясь по засугробленным улицам Ленинграда, огибая и обгоняя саночки с покойниками, прижимая гудком к сугробам и стенам хлебные очереди, мешая женщинам, согнутым под тяжестью ведер, бачков, кастрюль, тазов с ледяной водой, мы приближаемся к Охтинскому мосту. В десять утра пересекаем Неву и, оставляя позади себя вмерзшие в лед пароходы, баржи, не обращая внимания на разрушенные и сгоревшие дома, мчимся дальше, в направлении Всеволожской.

И как только мы выезжаем на эту дорогу («Дорогу жизни» — Б. М.), ставшую военной, фронтовой трассой, мы попадаем в поток попутных и встречных машин, в царство многих тысяч автомобилей — порожних и заметенных снегом в канавах, по обочинам, «раскулаченных», превращенных в жалкие металлические скелеты. Попутные машины бегут во множестве с пассажирами, эвакуирующимися кто как может, кого как (по закону ли, по «блату» ли) устроили. Вот устроенные «по первому разряду»: бело-пятнистый автобус с торчащей над крышей железной трубой «буржуйки»; грузовик-фургон, раскрашенный как попугай, с такой же трубой коленцем в бок, с окошечками и фанерной дверкой и приступочкой лестницы. И по «второму разряду»: просто фургон. Но уже без печки. И «по третьему»: грузовик, переполненный изможденными людьми, закрытыми от ветра брезентом. И «по четвертому», печальному, как похороны без гроба: просто кузов грузовика либо бензоцистерна, на которых, представленные всем лютым ветрам и морозу, без всякой уверенности, что доедут живыми, сидят, цепляясь друг за друга, лежат один на другом полутрупы, с ввалившимися щеками, с темными и красными пятнами на лицах, неспособные уже пошевелить ни рукой, ни ногой…