Троцкий - Кармайкл Джоэль. Страница 27

Здесь Троцкий, несомненно, стремился оказать еще одну услугу революции. Но вряд ли можно думать, что летом 1917 г., когда его приняли в партию большевиков, и позже, став одним из высших руководителей нового большевистского правительства, он не знал о немецких субсидиях. Без сомнения, он просто защищал свою собственную революционную честь и честь большевистской партии в целом.

В своих доводах он вынужден поэтому принять хорошо известный факт предоставления революционерам пломбированного вагона, в котором они и прибыли в апреле в Россию.

Троцкий так формулирует суть этой сделки:

«Для Людендорфа это была авантюра, на которую он вынужден был пойти из-за тяжелого военного положения немцев. А Ленин воспользовался расчетами Людендорфа в своих собственных интересах. Людендорф рассчитывал про себя так: «Ленин победит патриотов, а затем я удушу Ленина и его друзей». Расчет Ленина был таков: «Я проеду на людендорфском поезде, а потом отплачу ему за услугу по-своему».

Троцкий тут, по всей видимости, ухитрился признать как пломбированный вагон, так и — неявно — возможное обвинение в передаче денег.

Действительно, ведь никто не может утверждать, что Ленин развивал свои взгляды, сообразуясь с пользой Германии. Следовательно, если он счел приемлемым пломбированный вагон, то почему бы не счесть приемлемыми немецкие деньги? Обе услуги одинаковы. Последующее поражение Германии и победа большевиков сделали в принципе возможным примирить большевистские теории и немецкие субсидии. Оказалось, что сама история была на стороне большевиков!

Таким образом, можно считать, что в такой форме аргументация Троцкого явно обходит настоящее обвинение, которое на самом деле должно было заключаться в том, что большевики одержали победу в какой-то степени благодаря немецкой помощи.

Все эти усилия Троцкого выглядят особенно пикантно, если учесть, что они направлены также на то, чтобы скрыть некий фактор его карьеры. Именно немецкие субсидии катапультировали его в решающий момент в руководство большевистской партии.

Ленин, которому после скандальных Июльских дней пришлось бежать из Петрограда, вынужден был на время отойти от тактического и, в определенной степени, даже стратегического руководства событиями.

Троцкий, несмотря на свое недавнее появление на сцене и отсутствие популярности в большевистских верхах, смог взять это руководство на себя благодаря тому, что он главенствовал на демократической арене и, в частности, благодаря своему положению председателя Петроградского совета, которым он был избран до переворота.

Звездный час Троцкого пробил не только благодаря его талантам, но еще и потому, что в решающий момент дисквалификация подлинного большевистского вождя очистила сцену для его выступления.

Это обстоятельство, несомненно, должно было повлиять на взаимоотношения Троцкого с его новообретенными товарищами по команде.

Пока Ленин скрывался, Троцкий получил возможность «заступить на вахту».

Поскольку он еще не был официально большевиком и в отношении его лично не было ни единого свидетельства связи с немцами, его не могли арестовать немедленно. Но против него могли использовать факт его бывшей дружбы с Гельфандом; и, кроме того, газета, издаваемая Милюковым, сообщила, что он получил десять тысяч долларов от каких-то немцев американского происхождения для ведения пораженческой кампании в России.

Теперь он публично солидаризировался с «товарищами» Лениным, Зиновьевым и Каменевым, заявив об этом в последнем из своих трех «Открытых писем» (один из его излюбленных жанров), адресованных Временному правительству. Троцкий потребовал, чтобы его арестовали, после чего для верности скрылся в квартире своего друга, дав возможность Федору Дану саркастически заметить, что «своего адреса он при этом не оставил». Но спустя несколько дней он вновь появился на сцене, как громогласный защитник Ленина и большевиков.

В тот момент даже социалисты, которые полагали малоправдоподобным, что Ленин был немецким шпионом, считали весьма правдоподобным, что он пытался совершить переворот, который попросту провалился, что заставило Ленина спустить дело на тормозах и начисто все отрицать. Во всяком случае его попытка саботировать военные действия казалась им возмутительной.

Через пару недель Троцкого и Луначарского действительно посадили в ту же тюрьму, в которой Троцкого содержали после поражения революции 1905 года.

Их арест вызвал гнев Совета. Когда Суханов сообщил об этом на массовом митинге меньшевиков в цирке «Модерн» — излюбленном месте выступлений Троцкого, — разразилась буря негодования.

Положение Совета усложнялось все более стремительно и поистине парадоксальным образом: в кульминационный момент Июльских дней, когда бунтующая толпа вышла даже из-под контроля большевиков, ее подстрекавших, министры-социалисты, в страхе притаившиеся в штаб-квартире Совета, фактически нашли защиту в лице подразделений, оставшихся верными Временному правительству.

Но вместе с оживлением надежд правого крыла, вызванного потрясением Июльских дней, конфронтация между правыми и левыми, маскировавшаяся решением социалистов поддерживать Временное правительство, выявилась снова и весьма резко.

Теперь, уже с точки зрения буржуазных партий, все без исключения социалисты были замешаны в подрывной деятельности, а само существование Совета было преступным посягательством на власть. Если раньше казалось, что социалисты нужны для прикрытия Временного правительства слева, то теперь они сами оказались незащищенными от резких нападок справа.

В сущности, социалистов-небольшевиков еще мучительней, чем прежде, терзала их собственная противоречивость: они поддерживали режим, принципы и политика которого отталкивала как их самих, так и их последователей. Меньшевики и эсеры стояли, скажем, за права солдат, поскольку они сами, естественно, стояли за Советы. И одновременно они считали, что могут использовать свое положение в Совете и влияние на огромную массу сторонников среди крестьян и солдат для защиты Временного правительства, которое по-прежнему стояло за войну, за армейские традиции и за свою собственную исключительную власть.

В результате, по мере того как условия жизни ухудшались, как война становилась все более и более безумной, нетерпимая ситуация позволяла большевикам все шире использовать эффектные лозунги, пропасть между правыми и левыми разверзалась все глубже и наконец наступило положение, при котором даже самые гибкие из демагогов должны были произнести «да» или «нет».

Среди консервативных антиреволюционных сил большинство жаждало твердой диктаторской руки.

После Июльских дней было сформировано второе коалиционное правительство, возглавляемое Керенским; в нем преобладали социалисты — именно в тот момент, когда они были слабее, чем когда-либо раньше, поскольку их поддержка слева была подорвана большевиками, а авторитет, даже иллюзорный, Временного правительства они растеряли.

Генерал Корнилов, которого Керенский назначил главнокомандующим и на которого с большой надеждой взирали консерваторы, попытался изменить ситуацию на свой лад. 24 августа он выступил во главе своих частей сразу против Временного правительства и особенно против Советов.

Троцкий, все еще находившийся в тюрьме, откуда он наводнял прессу статьями и памфлетами, оказался в чрезвычайно опасном положении. Если бы корниловские части одержали победу, его самого и всех с ним сидевших наверняка бы прикончили. (В сущности, в «Крестах» полным-полно было людей, которые вскоре стали руководящими фигурами Октябрьского переворота, а позднее — большевистского военного комиссариата.)

С другой стороны, конечно, затея Корнилова таила в себе в случае ее провала и другую возможность: благоприятный крен в противоположную сторону. Но для этого, конечно, нужны были большевики, поскольку теперь перед лицом вооруженного наступления справа другие социалисты вряд ли могли продолжать свои нападки на большевиков. Коротко говоря, ситуация была прямо противоположной Июльским дням, когда социалисты считали, что для защиты мятежников, руководимых большевиками, нужны лояльные правительству войска и генералы.