Страницы жизни и борьбы - Стасова Елена Дмитриевна. Страница 10

В конце декабря 1903 г. я на несколько дней уехала, передохнуть к своим друзьям Варваре Федоровне Кожевниковой и Николаю Николаевичу Штремер на станцию Молосковицы, Балтийской железной дороги. Вернувшись в Петербург, я узнала, что С. К. Каверина [14] передала из тюрьмы, что, очевидно, на днях меня арестуют, так как одна молодая женщина, которую я недавно привлекла к обслуживанию складов (переноска литературы), была задержана и раскрыла мою кличку. Ясно, что оставаться в Петербурге было бессмысленно, и я в тот же вечер уехала из Питера обратно в Молосковицы. На вокзал меня провожал К. А. Крестников, военный врач, приехавший в отпуск из Минска. Сопровождение военного человека в таких случаях служило некоторым «легальным прикрытием» и избавляло от слежки.

Уехала я в Молосковицы с целью замести следы, а на самом деле я держала путь в Киев, куда меня телеграммой вызывал член ЦК Глеб Максимилианович Кржижановский.

Приехав в Молосковицы в 12 часов ночи, я в 3 часа уже выехала опять на станцию, чтобы по Балтийской железной дороге добраться до Тосно, там с другого вокзала доехать до Гатчины, опять пересесть на Варшавскую железную дорогу и ехать до Вильно, откуда я уже могла направиться прямо в Киев.

Добралась я туда благополучно, нашла Кржижановского, но оставаться в Киеве нельзя было, так как там только что произошли крупные аресты. Кржижановский проинструктировал нас о предстоящей работе, но рекомендовал немедленно уехать на время в какое-либо тихое место. Такая же инструкция была дана и М. М. Эссен («Зверю»), приехавшей в Киев несколько раньше.

Хорошо сказать: уехать! А на какие средства? У Кржижановского денег не было для нас. У нас вдвоем нашлось только несколько рублей. Что же делать? У «Зверя» было золотое обручальное кольцо, у меня — золотая цепочка для часов и какая-то брошка — не то с жемчугом и аметистом, не то какая-то другая. Заложили все в ломбарде, купили билеты и уехали в Минск, где, кроме Крестникова, жил еще партийный товарищ — инженер Михаил Николаевич Кузнецов, адрес которого был у нас.

Доехали до Минска, разыскали Кузнецова и кое-как устроились у него, но именно кое-как, ибо он был человек семейный, имел ребенка и жена его не очень-то дружелюбно относилась к нашему нелегальному приезду. Перебраться к Крестникову нельзя было, так как он еще не вернулся из Петербурга. Перебились пару дней, потом «Зверь» устроилась еще у кого-то из товарищей, а затем уехала за границу, а я, дождавшись возвращения Крестниковых, переехала к ним, где и оставалась вплоть до отъезда своего в Орел на работу.

Провожая меня в Орел, товарищи решили изменить мою внешность: выкрасили мне волосы и брови, налепили мушки на щеки. Занималась этим делом Е. П. Крестникова. Она же снабдила меня и своим паспортом на имя вдовы Елизаветы Павловны Беклемишевой, по которому я и прописалась в Орле, а позднее и в Москве.

В Орле я должна была совместно с членом ЦК Марком Любимовым поставить технику и организовать Северное бюро партии, но связей было мало и дело плохо ладилось. По партийному заданию я ездила в Смоленск к Федору Васильевичу Гусарову, военному врачу, руководившему военной работой. По тем же военным делам ездила я и в Вильно к Ивану Ивановичу Клопову.

На обратном пути из Вильно я опять заезжала в Минск к Крестниковым. В Минске у нас была хорошая организация и своего рода небольшой центр. Когда после революции я бывала там, то часто вспоминала дореволюционный Минск и то полунищенское существование, которое вело здесь еврейское население города. В годы Великой Отечественной войны я вновь невольно возвращалась мыслью к Минску и с ужасом думала о том, что пришлось пережить населению этого города.

В работе Минской организации я, будучи там, непосредственного участия не принимала, но М. Н. Кузнецов, который вел работу среди железнодорожников и местного населения, а также другие местные работники не раз приходили ко мне. Кроме того, я восстановила переписку с Н. К. Крупской и установила постоянную связь Минска с нашим партийным центром.

Первый арест

В апреле 1904 г. по вызову центра я уехала в Москву, где впервые встретилась с Германом Борисовичем Красиным, к которому у меня была явка. Прожила пару дней у него, а потом нашла себе, комнату в Большом Успенском переулке, позади Екатерининской больницы, у Петровских ворот, и принялась за свою обычную секретарскую работу.

В Москве я встретилась с Н. Э. Бауманом (партийная кличка «Грач»), П. А. Красиковым и Ф. В. Ленгником (партийная кличка «Курц»). Все мы входили в Северное бюро ЦК партии. Мы вели активную борьбу против примиренцев, в частности против представителя ЦК Гальперина («Валентин»).

Была у нас явка у одного ветеринарного врача за Бутырской заставой. Впоследствии оказалось, что этот врач был провокатором. Однажды на явке у него я стала расспрашивать Ленгника о Петропавловской крепости и сибирской ссылке. Ленгник отвечал очень односложно, но потом этот наш разговор фигурировал в обвинительном акте.

В июне 1904 г. были арестованы Ленгник, Бауман и Медведева. Я уцелела, потому что к этому времени уже переселилась в Кусково, так как заметила за собой слежку, и изменила свой внешний вид, одежду и прическу. Из предосторожности я ездила не по Нижегородской железной дороге, а по Казанской до станции Перово и оттуда парком возвращалась к себе на дачку. Ездить этим путем я начала после такого случая. Однажды, придя на Курский вокзал, я купила себе билет в отсутствие жандарма, который обычно стоял у кассы. Отойдя от кассы, я встретила жандарма, который спросил меня: «Куда изволите ехать?» Я ответила вопросом: «А зачем это вам?» «Да, так», — ответил жандарм. «Ах, так? Ну так так», — ответила я и отошла. Ясно было, что к жандарму обратился сыщик-филер и спросил, куда я еду. С вокзала, как известно, отходили поезда и по Курской и по Нижегородской железной дороге, и шпику нужно было знать, куда я еду. Я же, чтобы сбить его с толку, ходила между двумя поездами — один на Курск, другой на Иваново, оба пригородные — и вскочила в поезд только после третьего звонка.

Дачу в Кусково я нашла при посредстве инженера Латухина, с женой которого мы вместе учительствовали в Петербурге в воскресной школе. Они оба были членами нашей организации и всячески помогали нам и явками, и адресами, и ночевками. Когда были арестованы Бауман и Ленгник, то полиция явилась и к супругам Латухиным и усиленно расспрашивала обо мне. Очевидно было, что меня проследили, и я решила уехать из Москвы.

Сообщив хозяйке, что меня срочно вызывают в Тамбов к заболевшей тетке, я отправилась в Вешняки, сдав предварительно свой багаж на хранение на Николаевском вокзале. В Вешняках на даче П. Г. Дауге встретилась с П. А. Красиковым («Августом Ивановичем»), который должен был меня ночью проводить до какой-то станции на Нижегородской железной дороге, откуда я намеревалась уехать в Нижний. На явке было решено, что Северное бюро из Москвы переберется в Нижний Новгород и секретарством займется т. П. Кулябко («Мышь»), только что приехавшая из Одессы в Москву, так как в Одессе провалилось Южное бюро ЦК. Я должна была ехать в Одессу на ее место, но она упросила меня приехать на 1–2 дня в Нижний, чтобы там передать ей все свои связи. У меня были там знакомые среди земских деятелей, а у нее никаких связей не было, а работать без них, конечно, невозможно.

Проплутав довольно долго в темноте, мы вынуждены были вернуться на Казанскую дорогу, приехать в Москву и отправиться ночевать на дачу Красикова в Петровское-Разумовское. Наутро отправилась в Москву купить новую одежду, переоделась и поехала на Нижегородский вокзал.

В вагоне я встретила знакомую по Петербургу Л. Н. Пескову, которая с какой-то экскурсией ехала в Нижний. Это оказалось весьма кстати, так как я заметила за собой слежку. Из предосторожности я отдала Песковой адреса, которые не успела зашифровать (помню, было там только что полученное письмо из Архангельска с новым адресом). Однако утром, перед самым приходом поезда в Нижний, я не обнаружила подозрительной фигуры, которая следила за мной, и потому Пескова вернула мне все, данное ей на хранение, и мы расстались.