Последний солдат СССР (СИ) - Шу Алекс. Страница 18

  Завуч что-то хочет сказать, но передумывает. Она недовольно поджимает губы, и гулко стуча каблучками, выходит из кабинета.

  - Слушаю вас товарищ милиционер, - безмятежно смотрю в глаза оперу, показывая, что мне скрывать нечего.

  - Ты ничего не хочешь мне сказать Шелестов? - опер в ответ сверлит меня тяжелым взглядом - Хорошо подумай, прежде чем ответить. От этого зависит твоя дальнейшая судьба.

  - А что я должен вам ответить Максим эээ, - копирую интонации завуча. Понимаю, что это неправильно, но не могу отказать себе в удовольствии немного поддразнить работника милиции.

  - Иванович, - шипит опер, продолжая буравить меня глазами.

  Смотрю на него спокойно и безмятежно. Знаю я все эти ваши штучки. Ребенка ты бы мог взять на испуг. Меня не получится.

  - Значит так, - милиционер перестает прессовать меня взглядом и становится деловит - Быкова и Трофимова в субботу вечером избили за гаражами, на Балковой. Оба сейчас лежат в больнице с тяжкими телесными. У одного перелом ключицы и переносицы, у второго - сломано запястье и голень, не говоря уже о гематоме в области мошонки. Быков и Трофимов дали показания против тебя.

  - Бред какой-то, - спокойно отвечаю я. Не могли меня сявки сдать. Они лежат вместе в одной палате. Колоться в присутствии кореша милиционеру? Тем более что я тоже могу про них очень много интересного рассказать. Не верю. Думаю, если гопники меня заложили, то разговаривали мы бы не здесь, а в отделении, под официальный протокол допроса. Что-то тут не то. Но откуда опер мог об этом узнать?

  - Поговори еще у меня тут, - прикрикивает на меня работник милиции.

  Его пятерня лезет в карман куртки и извлекает ручку, вытаскивает из папки листок бумаги, и протягивает его мне.

  - Пиши чистосердечное признание. О том, как избил Быкова и Трофимова, куда дел орудие преступления, кто соучастники. Излагай все подробно и последовательно. Можешь рассказать устно, я все сам напишу, но потом придется подписать свои показания.

  - Простите, товарищ милиционер можно глянуть Ваше удостоверение, - прошу опера. Инспектор упомянул соучастников. Но их не было! И Бык с Трофимом не могли такое сказать. Еще раз убеждаюсь, что дело нечисто.

  Лицо милиционера багровеет, но он кладет папку на стол, достает из кармана красную корочку, раскрывает её и держит у меня перед глазами. В глаза бросаются крупные буквы 'Министерство Внутренних Дел СССР'. Опускаю глаза ниже, игнорируя служебный номер удостоверения. Ага, 'старший лейтенант Максим Иванович Омельченко, инспектор уголовного розыска'.

  - Товарищ старший лейтенант, я не пойму чего вы от меня хотите? Рассказываете какую-то чепуху, о том, что я избил двух известных хулиганов. Кстати, вы говорили, что они дали показания на меня. Можно их посмотреть?

  На лице опера мелькает досада. Что, не получилось подростка на испуг взять?

  - Все бумаги у меня в кабинете, - недовольно бурчит он.

  - Тогда приглашайте меня официально. Повесткой. Показывайте материалы, предъявляйте обвинение или привлекайте как свидетеля. К чему эти разговоры в кабинете у завуча? - осведомляюсь у инспектора.

  - Что-то, ты сильно грамотный Шелестов, - ворчит Максим Иванович.

  - Какой есть, сериал 'Следствие ведут знатоки' и передачу 'Человек и закон' регулярно смотрю, - скромно пожимаю плечами.

  Гляжу на милиционера. . Его лицо на секунду расплывается перед моими глазами. Накатывает очередное озарение. Наконец-то. Мне становится все понятно.

  - Максим Иванович, Быков и Трофимов не могли вам ничего сказать. Потому что это бред. Подумайте на минутку. Школьник расправляется с двумя отпетыми хулиганами. Вам самому не смешно такое озвучивать? Уверен, что это кто-то просто наговорил на меня. Думаю, вы и сами в глубине души это понимаете. И сильно суетиться по этому делу не собираетесь. Тем более, что я сомневаюсь, что пострадавшие написали заявления. Наверно, они все-таки получили по заслугам, и своими прошлыми 'подвигами' уже достали милицию. Думаю, что кто-то из их окружения, просто сказал вам эту глупость специально, может, желая выслужиться или просто сделать мне гадость. Подозреваю, что вам просто стало интересно. Поэтому вы, и пришли в школу, и устроили в кабинете завуча эту сцену. Вдруг, прокатит? Кстати, вы не подумали, как это выглядит со стороны? Пришли сюда, принуждаете школьника признаться в преступлении, которого он не совершал. Нехорошо, товарищ Омельченко. Думаю, что ваше начальство будет очень недовольно таким самоуправством.

  Милиционер отводит взгляд. Ага, вот я тебя и поймал. Отморозки не раскололись. Они даже дружкам своим особо ничего не рассказывали. Только Трофим не вытерпел, и проговорился своему близкому корешу 'по секрету', при этом наврал, что я был не один, чтобы не позориться. Придурок. Тот, естественно, оказался милицейским информатором, личной 'связью' товарища Омельченко. Молодой опер, получил сведения от своего 'подопечного', и решил проявить инициативу. Так вообще-то не делают, но он думал, что легко расколет ребенка. Прокололся товарищ старший лейтенант. Кстати, насчет стукачка, надо будет с ним побеседовать. Пусть на меня поработает немного.

  - Не советую Вам даже озвучивать эти бредни. Над ними будет смеяться все РОВД, - добиваю его я, - а фантазеру, который влил вам в уши это фуфло, рекомендую дать по роже.

  Омельченко молчит. Потом опять поднимает глаза на меня. Пристальный взгляд, буквально, пронзает меня насквозь. Характер все-таки у него есть.

  - А ты не такой простой Шелестов, - медленно говорит он, - я буду за тобой присматривать. На этих уродов мне наплевать. Они давно напрашивались. Но не переходи границы, понял?

  - Не понимаю, о чем вы говорите, товарищ милиционер, - мои глаза излучают искренность, - вы меня с кем-то перепутали. Я не преступник. Не нарушал, и не собираюсь нарушать наши советские законы.

  - Ладно, - бурчит Максим, подбирая папку со стола, - цирковые представления будешь устраивать в другом месте. До встречи.

  - Лучше, прощайте, товарищ старший лейтенант, - любезно отвечаю я, - надеюсь, мы больше не увидимся.

  * * * *

  Химия была последним уроком, и домой я мчался 'на всех парах', отмахнувшись от вопросов одноклассников о причинах вызова к завучу, и пообещав им рассказать об этом завтра. Мама взяла отгул в своем НИИ, чтобы утром встретить отца, и меня сжигало безумное желание поскорее увидеть его.

  Открываю своим ключом дверь в квартиру. В прихожей меня встречает улыбающийся папа. Он уже переоделся в темно-синие спортивные брюки и белую трикотажную футболку. Из кухни выглядывает сияющая мама в переднике. Смотрю на отца. Помолодевшее на 15 лет родное лицо, черные волосы лишь тронутые сединой, прямая осанка с гордым разворотом широких плеч.

  - Привет, пап, - стараюсь вести себя сдержано. В нашей семье чересчур выражать свои эмоции не принято. Но мое лицо само по себе расплывается в широкой улыбке.

  - Здравствуй сынок, - крепкие руки отца обнимают меня, чуть колючая щека с легкой небритостью щекочет мой подбородок. Улавливаю горьковатый запах цитрусов, едва осязаемый сладко-древесный аромат сандала, нежные мускусные нотки амбры и легкую лесную дымку ветивера. Любимый папин одеколон 'Дипломат'. Вместе с флакончиками 'Консула' и маминой 'Красной Москвой' он являлся неизменным обитателем полочек шкафа в ванной на протяжении многих лет.

  Папа прижимает меня к себе и тут же отстраняет.

  - Раздевайся, пошли чаю попьем, а мама нам пока поесть приготовит, - энергичным голосом командует отец.

  Скидываю ботинки, вешаю куртку на плечики в шкафу и следую на кухню. Несущиеся оттуда вкусные мясные запахи будоражат сознание, заставляя выделяться слюну.

  Мама, повернувшись к нам спиной, хлопочет у плиты. На сковородке весело трещат отбивные с золотистой аппетитной корочкой. Пускает клубы пара в потолок кастрюля с макаронами, периодически помешиваемыми большой ложкой в руках родительницы.