Волжане (СИ) - Архипов Андрей Михайлович. Страница 8

Кий изогнулся и потянулся к ножнам, однако здравый смысл неожиданно воспрепятствовал столь естественному желанию.

«Коли уж не ударили сразу, то есть на то причина!»

Над самой его головой послышался сиплый сокрушенный выдох, и это окончательно убедило Кия замереть и плавно убрать руку от боевого ножа. Медленно встав на колено, он поднял взгляд и неподвижно застыл.

Не мигая, на него смотрели огромные черные глаза, широко сидящие на удлиненной морде, покрытой короткой шерстью. Появилась уверенность, что перед ним на четвереньках сидит мерзкое существо с повернутыми назад ступнями. Порождение Киямата, владыки подземного мира. Сам ангел смерти Азырен или… Овда?!

Спина покрылась липким холодом, а в голове стало непривычно пусто. Кий почувствовал себя лягушонком, прыгнувшим не в то место и попавшим из огня да в полымя. Словно в подтверждении суматошным мыслям, справа от злого демона послышался шорох, и над мерзкой головой выплыло человеческое лицо, обезображенное печатью бессмысленности. Скорчив злобную гримасу, новый персонаж страшной сказки раскрыл губы и пробормотал в сторону Кия что-то зловещее, заплевав его лицо мокрыми, неприятными брызгами.

В подтверждение прозвучавших угроз первое существо нагнуло голову, ощетинив длинные рога на полосатой, черно-белой макушке, а потом вытянуло морду к нему, издав утробный рев, пробивший тело Кия до самых печенок.

«Уу-у-у-у!..»

На короткий миг Кий задумался о бренности своего существования. Боги не прощают, когда их подопечные пытаются убежать от посылаемых им испытаний и тут же измышляют новые, более изощренные.

Судно было похоже на разворошенный муравейник.

— Котелок мне! Быстро!

— Раф-ка, уй-мишь, — голый по пояс волхв лежал на палубе и был буквально распят сестрами милосердия, прижимавшими его руки к залитым кровью доскам, поэтому мог воздействовать только голосом. — Эфо вшево лифь фа-фапина.

— Ага! Полпяди глубиной! Вовка, жгите костер прямо на носу лодьи! Почему, почему! Потому что эти безрукие увальни на берегу уже добрых пять минут не могут продезинфицировать мне скальпель! Имея под рукой напильник, кремень и сухой мох!

— Поджарить нас хочешь в довершении ко всему?

— А что судну будет? Бросите железный щит рядом с огнеметом, и жгите в нем хоть погребальный костер! Я видела, у ратников цельнокованые есть!.. Ну что ты стоишь, как идол деревянный! Сделай хоть что-нибудь! Это же твой отец!

Всплеск женских эмоций был остановлен закопченным котелком, словно по волшебству поставленным точно перед очами грозной медицинской сестры.

Радка даже чуть не полезла в кипяток рукой, потянувшись за блестящим инструментом на дне. Бог миловал от ожога, опомнилась, однако повезло далеко не всем. Путь раскаленного котелка был отмечен вскриками ошпаренных мальчишек, принявших на босые ноги часть его содержимого. Уж они-то по достоинству оценили старания неведомых «волшебников», доставивших подарок по назначению.

Тем не менее, несмотря на невольные восклицания, подростки так и не сдвинулись с места, продолжая отгораживать щитами куцый кусок палубы от опасного берега. Они слишком хорошо знали, чем может окончиться пляска обожженных ног для девчонок позади них. Найдет стрела брешь меж щитами, и захоронят кого-нибудь из сестричек смерти под одинокой чахлой березкой на безымянном заливном лугу. А уж презрительные девичьи взгляды на вечерних посиделках гарантированы в любом случае.

«Ах, как он танцевал, как выплясывал под обстрелом!..»

Спасало только то, что беззлобная ругань в число крупных прегрешений не входила, поэтому крики перемежались неуклюжими словечками в три, а то и пять букв. Беззлобной она была, потому что адресовалась в никуда, виновных в разбрызганном кипятке «смежников» трогать категорически не рекомендовалось, слишком уж силы были неравны. Кроме того, несмотря на разную подготовку, мастеровые оскорблений перед сестричками не снесли бы ни при каких обстоятельствах, и дело могло закончиться вызовом. В походе столь прискорбный факт неминуемо привел бы не к поединку, а к розгам. И не только виновникам, но и их десяткам.

— Раф-ка…

— Протирайте спиртом вокруг раны, девки, да смотрите, чтобы на нее саму он не попал… И мне на руки еще раз слейте! И больному добавьте, а то разговорился, понимаешь!

— Раф-ка, не то-вопись.

— Дядя Слава, не трогали бы вы женщину, когда она на взводе! Допрыгались без доспехов — теперь молчите в тряпочку, а то вместо палки полено меж зубов вставлю, и будете его грызть, а не со мной пререкаться!.. Плоскогубцы мне подцепите! Ох, горячие… Так! Поехали…Ухватила наконечник!.. Чертова стрела! Где они такую кость кривую нашли! И в какой заднице ее держали, что на ней грязи в пол-аршина! Я уж не говорю, что она к древку почти не примотана была! Что за идиот… Скальпель! Рассечение…

Тонкая струйка крови брызнула Радке в лицо, окропив повязку, тут же прилипшую к губам и на секунду это заставило девушку замолчать, однако передвинув ее в сторону, она вновь затрещала как сорока.

— Разводите рану шире… Черт, как же глубоко! Пинцет с тампоном! Лейте настоя больше! Вторую флягу возьмите!.. Все, сводите! Кривую иглу! Смотрите, накладываю подкожный шов, шелковую нитку вывожу наружу, чтобы гной и сукровица не застаивались… Не отвлекайтесь, девки! Раньше он нас мучил учебой, ныне мы его… своим лечением!

Вовка незаметно выдохнул и передвинулся в сторону обломков стрелы, откинутых от места операции вдоль широкой палубы катамарана. Беспокойство за отца не проходило, но слушать Радкин репертуар было невмоготу. Ей еще наверняка предстояло «оторвать руки безмозглым дурам», когда те возьмутся делать перевязку «всемогущему волхву». Учитывая, что часть словечек было заимствовано из более современного лексикона, чем нынешний словенский язык, сестрички ее понимали с середины на половину, но это им и не требовалось.

Кричала она в основном только для того, чтобы как-то сбить робость своих новых подопечных, в очередной раз набранных из какой-то глуши. Может даже новгородской или суздальской — в медицинском плане эти районы ничем особо не отличались от таежных ветлужских или муромских земель. Руки, по крайней мере, у девчонок дрожать уже перестали, что должно было сказаться на успешном прохождении практики, на которой они, собственно говоря, и находились.

Сестры милосердия пеклись как блинчики, разъезжаясь раз в полгода по школам и селениям. Не каждая согласилась бы, не всякую отпустили бы родители, да и меньше половины из них могли успешно и вовремя освоить язык и специальность. Однако девок на курсы обучения в основном набирали при условии их безоговорочного согласия на переезд, до больных допускали только после успешного освоения лекарских терминов и беглой словенской речи, а отступные родственникам, как и деньги на обустройство, выделялись солидные.

Другое дело, следующие десять лет бывшие ученицы должны были работать лишь за половину оплаты, которую им выделит школа или община, направляя вторую часть в альма-матер на развитие. Однако даже неполная плата казалась достаточной, чтобы желающие находились, а уж многодетные семьи только радовались пристроить дочь таким образом. Уважение окружающих, безбедность, выгодное замужество этим отроковицам были обеспечены.

Знахарки всегда были на особом положении. А учитывая, что медицинская школа получила благословение церкви в лице Радимира, сестрички даже не задумывались о том, что их мягкие попытки вмешаться в человеческую природу кто-то в принципе может объявить происками темных сил.

Да и лечили они в основном травами, отличаясь от знахарок и повитух лишь тщательным соблюдением гигиены, кое-как систематизированными знаниями, да попытками проводить хирургические операции, правильно сращивать кости и красиво накладывать швы. Тем не менее, детская смертность в селениях, где практиковали лекарки, упала почти вдвое, а то и втрое. А это был основной показатель их работы. Подробная статистика, понятное дело, не велась, но тенденции, по выражению Вовкиного отца, были заметны невооруженным глазом.