Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 53

— Нет, — немного растерянно, но вполне «очнувшись», проговорила Маша. — Спасибо.

Вокруг жила своей жизнью больница. Маленькие пациенты были шумнее взрослых, но все же вели себя прилично. Медсестры сновали тут и там, врачи делали вечерний обход. Плечом к плечу Маша и Олег сидели вместе, не смея смотреть друг на друга.

Ты и я — мы одной крови, — вот что говорили их взгляды. Ты и я — мы вместе. Пусть временно, пусть сегодняшний день может стать последним, но зато он не пройдет мимо.

…Эта была та драгоценная минута понимания, которая далеко не всегда будет повторяться. Многое было «до», многое будет «после», но это был момент, который показал им, что они на одной на стороне.

Через полчаса к ним вышла Агния Петровна. В голубой форме медсестры она казалась более собранной и строгой, чем в обычной жизни.

- Операция закончена. Все хорошо. Только вот ее перевезли в реанимацию и никого туда не пускают. Как минимум до завтра.

Маша и сама поняла, что все отлично, иначе у ее матери, не улыбавшейся месяцами, не было бы сейчас повода делать это.

Олег вырос рядом. В азарте радости Сурмина успела забыть о том, что ее мать уже знакома с Красовским. Только вот вряд ли она ожидала здесь увидеть Машиного начальника. Но Олега, похоже, ни капельки не смущала вся эта ситуация, он даже взял Машу за руку, будто бы продемонстрировав свое право находиться здесь.

- Это Олег, — несколько обреченно представила девушка, и Красовский взглянул на нее с удивлением.

— Мы знакомы с твоим начальником, — с ехидством в голосе протянула Агния Петровна. — Здравствуйте, Олег.

— Здравствуйте, Агния Петровна.

— Да, правда, все же, нечасто встретишь начальников, которые так заботятся о своих подчиненных. — Глаза ее смеялись, когда она это произносила.

— Да, явление редкое, — согласился Красовский, а Маша в это время переводила взгляд с матери на начальника и обратно.

- Ладно, я отправляюсь работать — моя смена только начинается. До свидания.

Маша посмотрела матери вслед — сказать все, что хотела, и уйти — в этом была вся Агния Петровна. Никаких лишних слов, жестов, эмоций. Только что-то конкретное, граничащее едва ли не с грубостью. Сама-то Маша привыкла, но вот Красовский может вполне что-то… а впрочем, какая разница…

- Она великолепна.

- Что? — Маша перевела взгляд на Олега.

- Нет, правда. И ее язвительность…

- Да, это дар. Ничего, я думаю, она еще свое скажет.

- А, может, и нет, — он вздохнул. — Не переживай.

- Да я и не собиралась, — она вскинула голову и взглянула в его глаза.

Он взял ее за руку и отвез к себе. В огромных полупустых хоромах, полностью готовых к тому, что их хозяин прямо сейчас сорвется с места, было холодно. Но в кухне сохранялось приятное тепло от горячей плиты, на которой Маша варила кофе.

Она привыкла к этой квартире, к ее разрозненности, пустоте, к тому, что вещи сложены в коробки и ничто не указывает совершенно определенно, что здесь живет не кто-то безликий, а талантливый молодой архитектор, ставший известным отчасти из-за своей молодости. Сколько раз Маша ходила по этим комнатам, рассматривала заполненные вещами коробки, читала подписи и пыталась разглядеть настоящего Красовского, ту часть его жизни, которая была скрыта за работой и тщательно упаковывалась на дне этих нехитрых картонных конструкций. Но также она прекрасно понимала, что вряд ли имеет на это право и скорее всего ничего не узнает об Олеге, пока он сам не расскажет ей.

И потом, не было ли это символично, что отношения с Машей Сурминой пришлись именно на тот промежуточный, «переходный» период его жизни, когда он вместе со своими упакованными коробками завис в старой квартире, старой жизни… Сурмина понимала, что это глупо, и Олег, скорее всего, рассмеется, если услышит от нее что-то подобное, но также она и верила в приметы, которые сама же для себя считала важными, и все, связанное с пространствами и домами на этих пространствах, относилось к их числу.

И раз так, то пусть эта квартира будет принадлежать Олегу как можно дольше, и тем дольше будут длиться их отношения. А существуют ли они сейчас, если вспомнить сегодняшнее утро, и их вроде как окончательный разрыв?

…Она задумалась над туркой с кофе, что приключалось с ней часто. Еще секунду назад рассуждавший о планах на завтра Олег переодевался, периодически заглядывая в кухню и сетуя, что из-за Машиного подъема в пять утра, он теперь не выспится еще неделю, но вот молчание затянулось, и Красовский быстро шагнул и приподнял пальцами ее подбородок, заставил взглянуть прямо в глаза.

- Ну что с тобой? — тихо спросил он, прогоняя то громкое, шумное, чем обычно пытаются скрыть таящиеся в глубине сознания чувства и эмоции. — Все думаешь о Женьке? Не волнуйся, завтра поедем вместе, навестим. Или — хочешь — могу отпустить тебя на все утро.

— Ты готов сделать это? — усмехнулась Маша грустно, — Будешь возиться со мной, хотя еще сегодня утром мы расстались и расстались навсегда?

— Неужели ты не знаешь, Машка, когда люди расстаются навсегда, они каким-то мистическим образом встречаются вновь.

Маша усмехнулась.

- Очень мило, Красовский. Я оценила твои уроки философии. Но на самом деле, я думала сейчас не о Женьке.

- А о чем?

- О ком. О тебе, — проговорила она шепотом, встала на цыпочки и поцеловала его, закинув руки на шею. Он прижал ее к себе, остро угадав ее желание и разделяя его как никогда, потом подхватил на руки и отнес в спальню, положил на кровать, не прерывая поцелуя. Они стягивали друг с друга одежду, охваченные страстью; Маша укусила его в шею, и место укуса обожгло приятным теплом.

- Подожди, — прошептала она, распахивая черные глаза с отблеском отражавшегося света лампы, — пусть все будет медленно.

Взгляды их пересеклись.

«Все будет медленно, именно так, как ты хочешь. Я тоже хочу растянуть это удовольствие от пребывания с тобой, растянуть его так, как будто кроме нас и этой комнаты действительно ничего нет. Только здесь тепло, здесь настоящий «я», здесь мой дом…»

Олег резко поднял голову, произнеся в своей голове это устаревшее слово «дом». Ты не сошел с ума, Красовский? О чем ты? О каком доме идет речь?

Дома Олег Красовский почти не знал, но тот, что был у него, был так давно, что уже не казался настоящим. И это слово… то самое, что он применял крайне редко, даже когда речь шла о домах, которые он строил, избегая его как будто бы непреднамеренно, раздалось в его голове с небывалой легкостью. С испугавшей его легкостью.

- Олег, ты… что-то случилось? — встревожено поинтересовалась Маша, потому что он на мгновение прервался.

- Нет, — приглушенно ответил он. — Все в порядке.

- Ты… больше не хочешь меня?

- Хочу, — его даже позабавила эта крамольная мысль, и он чуть было не высказался, что вряд ли настанет минута, когда он перестанет желать ее… — Я хочу тебя.

Глаза ее широко распахнулись, когда она прочитала в них то, что он чувствовал. За шею она обняла его, притянула к себе и настойчиво поцеловала. Почему-то именно здесь — не только в кровати, хотя все происходящее здесь и значило для них намного больше, чем просто секс, — но и в этой квартире совершенно исчезала та стена из непонимания, возрастных рамок, субординации и прочей шелухи, что так мешала им обоим жить и видеть главное. Эта вся шелуха, насколько бы мимолетной она ни была, лишала их самого главного в отношениях — доверия. А здесь и сейчас Маша всегда безоговорочно доверяла ему. Его голосу, словам, рукам — привычно большим, привычно теплым, глазам с кошачьим прищуром, серьезным и вместе с тем смешливым интонациям в голосе, непоколебимости и стойкости, способности подмечать детали и неспособности поддаваться чьему-то влиянию. Быть может, все это было отличительными знаками возраста, но раз так, то Маше и нужен был рядом человек старше, способный упорядочить ее несложную, в общем-то, и вместе с тем такую необъяснимо запутанную жизнь.

Потому она и боялась, что за пределами этой квартиры, в его новом доме, будет слишком много места для них двоих и слишком тесно для такого уютного доверия.