Ниоткуда с любовью - Полукарова Даша. Страница 57

- Знаешь, что меня просто раздражает… — не выдерживает Полина и бросает ложку на стол. — Меня раздражает, что ты считаешь, будто можешь управлять моей жизнью! Вот так просто… написав несколько писем, ты якобы можешь изменить меня и сделать такой, какой тебе хочется, чтобы я была! Тебе всю жизнь этого хотелось!..

Она нарезала круги по квартире, не замечая, что сестра всюду следует за ней, из кухни — в зал, из зала — в комнату, из комнаты — в коридор и опять в кухню. Везде, где бы она ни оказалась, сестра опережала ее, как делала это всю жизнь, и спокойно высиживала с ничего не значащим выражением на лице.

- Ну что ж, я тоже могу рассказать много о том, что меня раздражает…

- О, я не сомневаюсь, — откликается Полина.

- Да. Могу. И если бы я действительно не имела над тобой никакой власти, ты бы ни разговаривала сейчас сама с собой, думая, что отвечаю тебе я. — Спокойно отозвалась Нина, даже не повернув головы.

Полина моргнула. Отвернулась к окну. Она не сошла с ума, Нины не было за ее спиной, она знала это также точно, как и то, что единственная, разозлившая ее вещь лежала в ее комнате на столе. И Полина не знала, как избавиться от наваждений и перестать испуганно вздрагивать от простого белого листа, на которым тонким темным стержнем было выведено: «Полине».

Орешина не выдержала и, в конце концов, шагнула к столу, схватив сложенный лист, и еще раз развернула его.

«Полли, я знаю, ты там наверно бесишься, проклинаешь меня всеми возможными словами, ненавидишь, и фыркаешь сейчас, читая мое письмо. Я знаю, ты в смятении, даже если будешь уверять в обратном. Я знаю, ты наверняка уже не раз подумала, что я над тобой издеваюсь, особенно прочитав последнее письмо. Так и слышу, как ты орешь: «Кем ты себя возомнила? С чего ты взяла, что можешь за меня решать, как мне жить?!» Знаю-знаю, Полли, не отпирайся, передо мной можешь не придуриваться. Я знаю это также точно, как и то, что ты не можешь понять, зачем же я все это делаю. Зачем я мучаю тебя этими письмами? У меня есть ответ, и я не хочу больше держать это в себе.

Мне кажется, я виновата перед тобой, Полли. Я виновата уже много лет, с тех пор, как родители впервые оставили тебя на мое попечение. Отец тогда отправился в командировку, а мама получила возможность выступить на концерте, и оставила меня на пол-дня и весь вечер с тобой. В тот день она сказала: «Нина, это очень важно. Послушай меня очень внимательно. Я оставляю тебя с сестрой, и ты должна смотреть за ней. Следить за ней лучше, чем за собой. Ты и только ты в ответе за нее, пока нас нет». В тот день я впервые подумала, что ты для родителей важнее, чем я. Неважно, что может случиться со мной, главное — защитить тебя. Конечно, потом я осознала, что мама имела в виду другое, но в тот день она поселила во мне ощущение, что я должна защищать тебя во что бы то ни стало. Когда родители уехали надолго, а мне пришлось вернуться незадолго до выпуска, я знала, что в этом мой долг перед тобой. И вовсе не потому, что мне хочется бросить академию и корчить из себя няньку. Я осознавала, что если бы родители не поселили во мне это чувство ответственности в детстве, я бы не мучилась так сейчас. И в 16 лет я злилась на тебя из-за этого. Злилась и считала себя невероятно благородной, только потому, что вернулась и пожертвовала своим образованием. Но я была неправа. Родители научили меня, что значит быть взрослой — нести ответственность за кого-то или за что-то. А я вместо благодарности злилась на тебя. Но все же моя злость вскоре прошла, когда я осмотрелась по сторонам, когда я поняла, что с балетом не все покончено, когда я узнала тебя поближе. Я осознала, как много в моей жизни прекрасного. Я была ослеплена своей взрослостью и тем, что ты зависишь от меня, но на самом деле это я зависела от тебя. Без тебя я бы не смогла стать взрослой.

Я виновата не только в своей необоснованной злости, но и в том, что чрезмерно опекала тебя, не давая жить своей жизнью, не давая делать свой выбор. Так вот, Полина, ты уже давно взрослая, не трать свое время на мои поиски, займись тем, что тебя на самом деле интересует. Займись своей жизнью, а не моей. Но для начала нужно полюбить ее. И вот мое предложение тебе, Полька. Хочешь, делай это, а хочешь, нет, я в любом случае не узнаю. Запиши все положительные моменты своей жизни. Не задумываясь, напиши о том, что тебя устраивает. А потом задумайся и допиши еще. Это поможет — конечно, не полюбить мир вокруг себя, но хотя бы понять, что можно исправить, чтобы полюбить.

А я… написав такое длинное письмо, я устала и не уверена, что смогу написать еще хотя бы одно. Поэтому просто сверни это письмо и поступи по-своему. Начни принимать самостоятельные решения, не думай ни обо мне, ни о ком-то еще.

Твоя Нина».

Несколько минут, а может быть, несколько часов, Полина сидела в кресле у стола, бездумно глядя в окно. Письмо оказало на нее странное воздействие. И кажется, она разобралась, что за чувство продолжало мучить ее саму изо дня в день, с момента исчезновения сестры.

Чувство вины.

В комнате уже давно стало темно, и, совершенно механически, Полли дотянулась до лампы и включила ее. В комнате стало уютно и спокойно. Полина шагнула к зеркалу.

Вы когда-нибудь ощущали себя призраком? Чувствовали себя бесплотным существом, настолько прозрачным, что увидеть его практически невозможно? А вы когда-нибудь ощущали свое лицо чужой маской, неузнаваемым отражением в зеркале?

В последнее время Полина только такое лицо и видела в зеркале.

Не свое.

* * *

В город пришли теплые дни. Весна, наконец, вступила в свои права, поняв, что пришло ее время, и Маша Сурмина была искренне этому рада. Ее настроение с приходом солнечного мая тоже развеялось, и непонятно, то ли погода в этом играла существенную роль, то ли гладкость и легкость, возникшая в ее отношениях с Олегом.

«Что-то изменилось, — думала она, глядя на него в залитом солнцем конференц-зале, — что-то определенно стало другим».

— Да нет, ничего не изменилось, — смеялся по телефону Олег, разговаривавший со своим другом Реснянским. — А что могло измениться?

Секретарша, невольно присутствовавшая при разговоре — дверь в кабинет начальника была открыта — лишь покачала головой, услышав это. Она понесла корреспонденцию по кабинетам и по дороге ей попалась Лена.

— Ты не знаешь, что творится с нашим шефом? У него то истерики, то непозволительно хорошее настроение… — мрачно поинтересовалась она у подруги.

— Что-что… — Процедила Лена. — Сама знаешь, что с ним творится.

Маша, проходившая мимо, не смогла удержать улыбку, и две подружки не преминули этот факт прокомментировать.

— Сияет так, что тошно становится, — с отвращением высказалась Лена. С Лидой она не притворялась.

— А с другой стороны, — Лида посмотрела девушке вслед, — может быть, не стоит к ним лезть? У них вон все хорошо — может, мы просто завистливые дуры и ничего не понимаем?

Лена скептически взглянула на подругу, прищурилась.

— Да уж чтобы мы с тобой ничего не понимали?.. — тихо сказала она. — Или ты в первый раз слышишь, чтобы кто-то делал себе карьеру через постель?

Лида недоверчиво покачала головой.

— Так думаешь, она просто себе карьеру делает?

Лена фыркнула.

— Ну, ты и святая простота!

— Да ну ладно тебе! Красовский же у нас не наивный мальчик, чтобы таких вещей не видеть!..

— А кто тебе сказал, что он этого не понимает? Все он прекрасно понимает!

— Тогда зачем он с ней?

— Просто у него в этом какой-то свой расчет.

— Что ему взять от студенточки Маши Сурминой?

— Видимо то, что нам с тобой ему уже не дать.

Лида приподняла брови и Лена закончила:

— Молодость. Неопытность. Она им восхищается, и он за это терпит ее далеко идущие планы.

Лида с сомнением помолчала, но потом все же пожала плечами.