Раздел имущества - Джонсон Диана. Страница 30

— Согласятся ли? Почему кто-то должен возражать?

— Ну очевидно же, что умереть во Франции и умереть в Англии — это совершенно разные вещи, — констатировал доктор.

Для Поузи и в первую очередь для господина Осуорси это было не очевидно. Они остановились.

— Самое главное состоит в том, что он не должен умереть, — с большой уверенностью заявил Осуорси. — Я еду в отель. Когда нам ждать Руперта, Поузи?

Поузи немного посидела у постели отца. Господин Осуорси наполовину убедил ее в том, что у английской медицины, возможно, найдется ответ. Вместе с тем ее терзали угрызения, что она сама не занялась этим делом, — она, которая всегда могла смотреть на вещи с практической стороны. Как она хотела, чтобы Руперт был здесь, хотя бы для того, чтобы отругать его за то, что оставил ее одну со всеми этими проблемами. Она беспокоилась, не стало ли хуже отцу: сегодня его кожа приобрела голубоватый оттенок, а под глазами образовались темные мешки, которых не было накануне.

В книге она нашла фотографию отца, вырезанную ею несколько месяцев назад из газеты и заложенную между страницами. Отец присутствует на собрании издателей с участием представителя торговой комиссии от книгоиздателей в Брюсселе. Собрание организовано для того, чтобы выразить протест против предполагаемой пошлины на партии книг, хранящиеся на товарных складах или у издателей. В то время как другие люди на этой фотографии выглядят оживленно или имитируют оживленное обсуждение, отец смотрит рассеянно, не стараясь выглядеть получше перед камерой, и кажется, что его не затрагивает происходящее вокруг, как будто его мысли омрачены предчувствием будущего или какой-то тенью из прошлого. Поузи приходилось видеть такие фотографии других людей, которые потом вскоре умирали. Если бы снимок был цветным, можно было бы увидеть ауру смерти, если верить в ауры. А в то время они говорили друг другу с некоторой долей озлобления: «Кажется, его жизнь с Керри не усыпана розами».

Поузи была потрясена, и пока она сидела все утро у постели отца, ужас ее нарастал. Она думала, что их легкое согласие с приговором доктора, с решением на днях вытащить вилку из розетки и отключить жизнеобеспечение, превращала это бдение у больничной кровати в акт неверия, лицемерный ход. Сидя здесь, она надеялась, что ему станет лучше, но одновременно строила планы в отношении того, что произойдет после его смерти, вместо того чтобы активно добиваться его излечения. Она постаралась снова настроить свои мысли на его возможное выздоровление. Эти эмоции, в свою очередь, вступили в противоборство с ее настоящим мстительным чувством: что он, глупец, сам навлек на себя беду, заведя девочку-жену, да и всех этих птичек, что были у него до нее, и принеся им всем, особенно ее матери, столько проблем.

За время этого изнурительного дежурства Поузи несколько раз позволяла себе помечтать о большом наследстве. Она знала, что отец не так уж богат, все это только мечты. Получив большое наследство, она могла бы бросить магазин лифчиков и трусиков и открыть что-нибудь свое, скажем, что-то вроде магазина платков, или заняться исследовательской работой для Би-би-си — за это ничего не платят, но можно познакомиться со многими людьми, и к чему-нибудь это да приведет. Или не делать ничего, а купить дом и устроиться там со всеми удобствами. Конечно, она понимала, что та доля наследства, которую она могла бы получить от отца, в любом случае не обеспечит ей независимый доход, но она могла бы разумно вложить деньги…

Наконец она вернулась в отель. Напоследок доктор Ламм еще раз попытался ее убедить.

— Вашего отца перевозить бесполезно, — говорил он со своей галльской уверенностью, — это неправильно, и это невозможно.

День выдался снежным и пасмурным, и многие лыжники вернулись или так и не выезжали, все они собрались в отеле на ланч. Когда столы были накрыты, вернулся из Сен-Гона Руперт и присоединился к Поузи и господину Осуорси. Поузи указала на то, что поблизости от них сидят Кип и Гарри вместе с американской наследницей — Поузи слышала, что так говорили об Эми в баре. Осуорси повернулся — до этого он изучал Кипа и Гарри, — чтобы поприветствовать Руперта. Он был рад видеть Руперта, мужчину из семьи Веннов и ответственного человека.

— Думаю, я должен говорить откровенно, Руперт. — Я очень удивился, когда услышал о том, что вы здесь делали. Все это выглядит противозаконно. Вы бы не хотели, чтобы дело выглядело так, как будто вы заботитесь только о себе?

— Полагаю, что нет, — сказал Руперт, — однако, по-видимому, здесь так всегда поступают.

— Очень важно не впутываться ни во что подобное. Думаю, вы должны знать, что, если ваш отец умрет, вы много не получите. Но что-нибудь, конечно, вам достанется. И вам тоже, Поузи. Основная часть его состояния, вполне естественно, отходит его жене. В этом нет ничего странного.

— Мы об этом знали, или, во всяком случае, догадывались.

— Что вы на самом деле нашли в его сейфе?

— Многое из того, о чем нам говорили: несколько золотых монет, небольшое полотно с подписью Боннара, старые книги, немного драгоценностей. Нотариус все изъял, и мы закрыли это в сейфе в его офисе. Он выписал мне квитанцию. Не знаю, имеют ли эти предметы какую-нибудь ценность, но он, кажется, почувствовал облегчение, удостоверившись, что французская налоговая инспекция не наложит лапу на содержимое сейфа.

— Уверен, за утаивание ценностей от финансовых органов существует наказание. Насколько длинны руки у французской налоговой полиции, я не знаю, — сказал Осуорси, сопя, что показывало его презрение к аморальным местным порядкам, открыванию чужих сейфов и присвоению секретных средств. Он поднялся.

— Я пойду взглянуть на юного Гарри и представлюсь. Кажется, он за ним присматривает, старший мальчик, я хотел сказать. Он брат миссис Венн? А кто эти женщины? Ему может понадобиться помощь в уходе за ребенком, он такой маленький. Поузи, вы предложили свою помощь?

— Бог мой, нет, — сказала Поузи в спину господина Осуорси.

— По правде говоря, — сказал Руперт Поузи, — когда я увидел вещи отца, это поразило меня больше, чем вся ситуация до этого. Какое-то чувство сопричастности человеку — чувствуешь, что он сам выбирал эти вещи, заботился о них, любил эти старые книги, — я думаю, что он их любил. Во всяком случае, он их ценил, заплатил за них и отдал на хранение. У него были мысли и надежды — понимаешь, о чем я? И внезапно, посреди всех этих живых мыслей, он лежит, как овощ на грядке. Словно я прочитал его дневник или обшарил его одежду. Все это заставило меня еще больше надеяться, что он будет жить. Очень на это надеюсь и надеюсь, что он не очень на нас рассердится за то, что мы залезли в его сейф.

Подойдя к столу, господин Осуорси представился Эми и Кипу:

— Я адвокат Адриана Венна. Приехал прошлым вечером. Полагаю, это Гарри? Какой чудесный малыш! Я о нем много слышал от Адриана — зеница его ока, вы понимаете.

Кип начал было вежливо вставать, но дружеский толчок Осуорси заставил его опять опуститься на стул.

— Это Кип Кэнби, дядя Гарри, — произнесла Эми. — А я Эми Хокинз, друг Кипа. Это мисс, то есть мадемуазель, Уолтер, которая помогает с Гарри.

Жаффы нашли в деревне молодую девушку, а Кип должен будет присматривать за малышом только ночью. Эми сказала Кристиану Жаффу, что заплатит за услуги, это было самое меньшее, что она могла сделать, но ей вдруг пришло в голову, что, раз этот человек семейный адвокат, это, в общем-то, его обязанность.

— Здравствуй, Гарри, — сказал Осуорси, гладя малыша по головке. — Вы все устроили с Гарри, как я вижу, Кип. Я просто хотел вам сказать, как обстоят дела. Мы считаем, что у отца Гарри будет больше шансов, если он попадет в Англию. Я решил, если все пойдет хорошо, перевезти его в Бромптонскую больницу в Лондоне. У них там хорошие специалисты по этому профилю. Они хорошо известны: все шейхи и муллы едут лечиться в Англию. Очевидно, это непросто устроить: воздушный транспорт с респираторами и тому подобным, но можно. Я займусь этим сегодня днем.