Раздел имущества - Джонсон Диана. Страница 43

— Начались школьные каникулы, — сказала Мари-Франс.

К своему стыду, Эми дважды упала, и Поль-Луи каждый раз бодро шагал вверх по склону, чтобы помочь ей подняться. Мари-Франс тоже упала, а флегматичный стиль Руперта, стиль выходного дня, позволил ему обойтись без неприятностей. Руперт наслаждался, чувствуя лыжи на поворотах, замечая, как растет в нем уверенность, как хорошо работают колени. Еще одна неделя здесь — и он будет в форме, может, даже лучшей, чем раньше. Явное свидетельство наличия у него достаточных сил заставило его вернуться к вопросам о смысле жизни. Хотел ли он провести остаток ее в Сити, там, где он оказался и в отношении чего имел обязательства? Должен ли он перейти на товарные фьючерсы? Должен ли он вернуться к философии и вести жизнь, в которой будет время для лыж и других подобных вещей? Такая жизнь была бы славной и активной, наполненной поэзией и встречами с такими хорошенькими девушками, как Эми или изысканная француженка, мадам Шатиньи-Дове? Обе женщины казались намного ярче и интереснее, чем сговорчивые девушки, с которыми он встречался в Лондоне, или даже те, которых можно было увидеть здесь, в Вальмери. Он обнаружил в деревне целый выводок англичанок, живущих в шале, и собирался туда сегодня после обеда. Их всех звали Генриетта или Лавиния, и большинство из них уже нашли себе пары в лице своих лыжных инструкторов, но они были общительными и приветливыми, и там было довольно уютно, по крайней мере, он оказывался среди людей своего возраста, и с ними было легко находить общий язык, в отличие от людей, живущих в отеле. Он выльет пива, может быть, потанцует, заведет с кем-нибудь многообещающий разговор, а потом вспомнит об отце и вернется в отель, горюя о случившемся.

Прелесть лыж в том, что вы не можете размышлять о своих надеждах и строить планы на жизнь, пока вы на лыжах: катаясь, вы должны думать только о катании, о трассе, о переносе тяжести тела, о коленях, о расслаблении лодыжек. Руперт ехал быстрее, чем обычно, почти так же быстро, как Кип. Часа два они держали путь на восток, через горные долины, поднимаясь по канатным дорогам и на фуникулерах, спускаясь по лыжне, а иногда и по бездорожью. Наконец Поль-Луи остановил их на очередной вершине и указал вперед. Внизу они увидели маленький веселый шпиль церкви Сен-Жан-де-Бельвиль и почувствовали запах дыма, который шел из труб домиков, расположенных в этой деревне. Издали они казались маленькими каменными строениями, совсем почти незаметными на фоне огромных каменных глыб, которые возвышались вокруг деревни, припорошенные снегом. Им рекомендовали бистро «Эдельвейс», которое пользовалось уважением, и служащие отеля позвонили туда, чтобы заказать для них столик.

Поскольку все утро они провели на лыжах, выказав известный энтузиазм и даже некоторое мастерство, многообещающая перспектива вскоре съесть ланч и предвкушение легкого и продолжительного спуска к ресторанчику вызвали у всей компании воодушевление. Теперь Руперт мчался быстрее Эми, которая, завидев деревню, умерила свою скорость, как будто опасаясь, что что-нибудь может помешать ее благополучному прибытию и давно заслуженному отдыху. Они летели вниз по направлению к деревне, оставляя на снегу красивые симметричные дуги, подтверждающие правильность ритмичных поворотов и крепость их бедер.

Глава 24

Группа, в которую входила Поузи, отправилась из отеля в ее машине около одиннадцати. Они планировали заехать в больницу в Мутье, это было по дороге в Сен-Жан-де-Бельвиль, чтобы проведать отца и Виктуар. Самолет ожидали только во второй половине дня, поэтому все были удивлены, обнаружив у кровати Венна группу людей в зеленой униформе, которые на немецком языке обсуждали вопросы, связанные с транспортировкой пациента, которому требовалась система жизнеобеспечения.

— Этот человек жив только потому, что за него дышит машина, — в сотый раз говорил доктор. — Весьма прискорбно, что решено везти его в Англию, чтобы он испустил там свой последний искусственный вздох.

Возможно, доктор надеялся, что англофобские настроения заставят швейцарских медиков оказать сопротивление этому английскому маневру. Теперь, когда транспорт для больного стал реальностью, в Эмиле возобладало не совсем бескорыстное негодование, из-за Виктуар: он считал, что она теряет свое наследство, и Эмиль поддержал доктора: Венна не следует увозить в Англию. Поузи с ним согласилась, и медики, прибывшие за Венном, привыкшие к одобрению и поощрению своей работы, оказались совершенно сбиты с толку противоречивыми возражениями членов семьи жертвы.

— Вы должны выступить против английского юриста или этой американки, дайте им знать, что вы разоблачили их циничный и лицемерный замысел, — сказал доктор Ламм Эмилю и Поузи таким злым тоном, что Эмиль приписал его задетой профессиональной гордости доктора. На самом деле Эмиль колебался по поводу того, как ему провести сегодняшнее утро: то ли поехать на этот пикник в горах, то ли остаться в больнице и вмешаться во все это от имени своей жены, Виктуар.

Отсрочка получилась сама собой. Оказалось, что для доставки Венна из больницы в ближайший город, Альбервиль, где находился единственный здесь аэропорт, в машине скорой помощи потребуется специальный прибор для электрогенератора, о котором медики не подумали заранее. Этот прибор сейчас доставляли самолетом из Женевы, но, по-видимому, подготовка к отправке больного не решится раньше второй половины дня. И Поузи и Эмиль почувствовали облегчение: им не надо было отказывать себе в удовольствии поехать вместе на ланч, и у них было время для преодоления еще одного препятствия. Может быть, за это время Венн чудесным образом откроет глаза?

— Тебе не кажется, он выглядит лучше? Как будто он знает, что едет домой, — сказала Поузи.

С нелегким сердцем они ушли из больницы как раз тогда, когда приехал господин Осуорси, и отправились по заснеженной дороге в направлении Сен-Жан-де-Бельвиля, в предвкушении встречи с лыжниками: Эми, Рупертом, Полем-Луи и мадам Шатиньи-Дове. Поузи, во власти дурных предчувствий, обернулась и долгим взглядом посмотрела на отца, словно прощаясь с ним, но никто не захотел признаться в мрачных чувствах, владевших ими.

Виктуар села рядом с Венном. Некоторое время она изучала лицо этого незнакомца и, не найдя никакого сходства с собой, все-таки начала испытывать сожаление о том, что ей так и не удалось с ним познакомиться. Достав флейту, она пересела на кровать к своему отцу. Она чувствовала только то беспокойство о больном, какое испытывал бы на ее месте любой человек, и была разочарована тем, что не может испытать более глубокие чувства к этому человеку, лежащему совершенно неподвижно, которому она была обязана своим существованием. Она смирилась с мыслью о его отцовстве. Ей пришлось. Если бы ее отцом был кто-то другой, то и сама она была бы кем-то другим.

Она с удивлением поняла, что такие раздумья больше подходят для ребенка, но ведь у нее раньше не было возможности подумать об этом. Она порадовалась, что ей удалось избежать этой судьбы — стать не собой, а другим человеком, хотя в том, что этот кто-то мог бы быть лучше, чем она, ничего хорошего не было. В результате получила неизбежную боль в спине и прямой нос. Такие размышления, однако, не ведут ее к более глубоким чувствам по отношению к господину Венну. Она должна сделать все возможное, чтобы помочь ему. Пока медики осматривали больного, обсуждали его транспортировку, ожидали свое недостающее оборудование, Виктуар исполнила для отца адажио из «Андромахи» Люлли.

* * *

Для такой американки и городской жительницы, как Керри Венн, которая выросла в Портленде, штат Орегон, музыка, постоянно звучащая как фон в американских магазинах и на эскалаторах, была неотъемлемой частью сознания. Ощущение, что она слышит музыку, было не таким четким — она не могла бы уверенно сказать, что слышала эту музыку и даже узнала ее: «Мы мирные овечки…» Это был просто рефлекс памяти. Мелодия, исполняемая на флейте, вытеснила все остальное и стала ее сознанием на какой-то момент, пока в голове не собрались обрывки мыслей и она не поняла, что слышала эту мелодию раньше. Ей показалось, что ей снится сон, потом она отделила себя от сна и почувствовала, что под ней находится кровать, а на ней — легкое покрывало. Она осознала, что лежит в кровати и что реальные звуки музыки адресованы ей.