Раздел имущества - Джонсон Диана. Страница 47

Официант принес ворох верхней одежды. Пока они находились внутри, погоду трудно было определить: за окном была лишь темнота. Но когда они вышли наружу, оказалось, что идет густой снег.

— УжЭ очЭнь поздно возвращаться на лыжах, — сказал по-английски Поль-Луи.

Наверное, он позволил им сидеть там так долго, потому что заранее знал, что они не смогут вернуться на лыжах. Возможно, он так и планировал, считая, что они слишком слабые, или полагая, что сделал сегодня уже достаточно.

— Вам лучше ехать на автобусе.

Маленький местный автобус объезжал окрестные деревушки, развозя лыжников и служащих отелей по своим местам. Эми вынуждена была признать, что чувствует некоторое облегчение. Как и остальные, она выпила слишком много можжевелового ликера и вина.

Появилась еще одна проблема: исчез Кип. Исчез и его сноуборд, что указывало на то, что он отправился один, а может быть, с американцами, и решил вернуться по той трассе, по которой они добирались сюда. Поль-Луи нахмурился, на его лице появилось озабоченное выражение, но он только в отчаянии покачал головой в знак неодобрения этих неуправляемых американцев. Казалось, он не знал, что делать. Всего лишь за два часа снегу прибавилось так много, как они не могли себе и представить. Стал подниматься холодный ветер, как и всегда по вечерам на этой неделе, и дорога уже обледенела.

Поль-Луи заявил, что Поузи не должна сама вести машину.

— У вас нет цепей, вы не можете ехать. Получите свою машину завтра.

— Нам надо ехать вечером в Лондон, — возразила Поузи.

Поль-Луи все еще раздумывал. Следует ли ему ехать искать Кипа или лучше остаться с остальными.

— Я приведу вашу машину обратно, мадемуазель, — решил наконец он. — Я не могу разрешить, чтобы вы сейчас вели машину. Моя вина, что позволил вам так задержаться в ресторане. В любом случае, вы сегодня не сможете уехать из Вальмери.

Поузи с благодарностью отдала ему ключи от машины, но про себя подумала, что если она захочет, то все равно уедет. Поль-Луи позвонил в лыжный патруль, чтобы предупредить о мальчике, который в одиночестве возвращался в Вальмери, и проводил остальных на автобусную остановку.

— Я поеду с Полем-Луи, — сказал Руперт, — на случай, если с машиной будут проблемы.

Глава 25

Маленький автобус, набитый лыжниками и служащими разных отелей, прибыл по расписанию, несмотря на погоду. Все загрузились в него с чувством довольства и облегчения, но, укладывая лыжи на полку, они немного расстраивались из-за того, что не смогли вернуться обратно так же, как приехали. Внутри оказалось много лыжников и горничных, одетых в форменные платья и удобные для этих мест сапоги и парки. Они весело болтали друг с другом на местном диалекте, который немного резал ухо. Двое мужчин встали и уступили свои места Поузи и Мари-Франс, а Эмиль, Робин и Эми остались стоять напротив водителя, их трясло и качало, они цеплялись за поручни, и их стало захватывать общее веселье, царившее в автобусе. Было ясно, что водитель несется без оглядки на поворотах, вероятно опасаясь, что усиливающийся буран может помешать всем им вовремя прибыть к месту назначения. Никакие сложные дорожные условия не могли умерить его пыл, их крутило и заносило в стороны, но с каждым таким случаем пассажиры смеялись все громче.

Несколько минут — и медленно, как во сне, вильнув из стороны в сторону всем корпусом, как собака, стряхивающая с себя воду, автобус вдруг начал соскальзывать в сторону от дороги, словно находился на бегущей дорожке эскалатора. Пассажиры попадали друг на друга, ударяясь обо все вокруг, — и вот они уже лежат в груде снега, за окнами автобуса синеющая темнота, и все произошло за один только странный момент, показавшийся вечностью. Сразу же поднялся крик. Водитель прокричал: «Ça va?» — Эми уже знала эту фразу, она переводилась как «вы в порядке?». «Ça va, ça va», — закричали в ответ на разные голоса, но дети стали плакать. Водитель встал с места и, пройдя мимо тех, кто барахтался около выхода, попытался открыть двери. Они поддались. Внутрь полетел снег.

Они съехали с дороги и оказались в канаве, уже заполненной мягким снегом, который спас их, но теперь не давал возможности выбраться. Автобус лежал в нескольких футах ниже дороги, но, чтобы ехать дальше, его надо было выкапывать и, вероятно, тащить на буксире. Относительное спокойствие, с которым пассажиры реагировали на происходящее, говорило о том, что такие истории повторялись довольно часто. По-видимому, первое, что надо было сделать, — это откопать спасательное средство для них самих, но пока что водитель, к неудовольствию и беспокойству Эми, снова завел двигатель, и тот заревел: вероятно, глушитель был забит снегом. Они тут что, не знают об отравлении угарным газом? Она не могла пуститься в объяснения и утешала себя тем, что ей никогда не доводилось слышать о целой группе пассажиров, задохнувшейся в Альпах от угарного газа. Может быть, она преувеличивает опасность?

«Restez-là, restez-là»^[114], — успокаивал их водитель. Мужчины выбрались из окон, посоветовав детям и женщинам, одетым легко, оставаться в автобусе. Когда пришла их очередь, Эми последовала за Мари-Франс, но быстро вернулась, потому что почувствовала, что мешает мужчинам, которые принялись откидывать снег из-под колес. Среди них были также и Робин с Эмилем — они одни работали голыми руками. К радости Эми, двигатель заглох и водитель не стал возвращаться, чтобы снова его завести. Становилось все холоднее.

Эми с удовольствием подумала, анализируя ситуацию, что коллективное сотрудничество иногда принимает причудливые формы, включая те, что практикуются в Альпах. Откапывание продолжалось около сорока минут, после чего мужчины объявили, что дорога свободна от снега. Двигатель был заведен снова. Мужчины вернулись в автобус, голоса зашумели, засмеялись, в них слышалось удовольствие от работы, проделанной сообща, и от надлежащим образом выполненных мужских обязанностей. Французские горничные похвалили мужчин и, к изумлению Эми, взяв их замерзшие руки, засунули себе за пазуху, под куртки и даже под блузки, чтобы отогреть их там. Мужчины весело благодарили дам, к их веселью примешивались многочисленные похотливые смешки; женщины тоже смеялись в ответ, несмотря на прикосновения холодных рук к их груди. «Ici, pauvres hommes»^[115], — приговаривали они, обхватывая своими руками мужские руки, спрятанные у них на груди.

К еще большему удивлению Эми, Робин Крамли, заразившись всеобщим ликованием, сделал шаг в ее сторону, чтобы спрятать руки под ее курткой. Возмущенная, она отпрыгнула в сторону, ускользнув от него. Почти в тот же момент она почувствовала сожаление и стыд, что повела себя так скованно и жеманно: это так контрастировало с настроением французов, и так по-американски было не попасть в унисон с этим странным эпизодом. На лице Крамли появилось выражение оскорбленной невинности, как бы говорившее о том, что она неправильно поняла его жест. Эми почувствовала, что ее лицо становится таким же красным, как его уши.

Стало ясно, что автобус не сможет двигаться сам, и водитель позвонил, чтобы вызвать помощь, а пассажиров направил к дороге, где их должны были подобрать спасатели, которые прибудут по тревоге. Почему раньше нельзя было этого предпринять, было неясно. Возможно, по какому-то местному кодексу чести женщины не могли покинуть мужчин, пока те трудились, расчищая снег. Пока они стояли на дороге в ожидании спасателей, Эми, держа в руках лыжи, притопывала ногами и беспокоилась сразу и о Кипе, и о том, как только что поступила с Робином Крамли. Порыв его был странным: казалось, что он хотел сымитировать, даже не отдавая себе в этом отчета, некое проявление страсти или какое-то ухаживание, наподобие того, что, по его мнению, практиковали остальные. Возможно, она отпрянула не из-за пуританства (типично американский порок?), а из чувства уязвленного тщеславия (общая тенденция?), оскорбленная тем, что кто-то, в таком возрасте и с таким характером, мог подумать, что он подходит для того, чтобы она могла позволить (и нуждалась в этом!) ему себя щупать. Даже если это было не щупанье, а просто отогревание рук и он проявил такую же стойкость, как и остальные мужчины, копавшие снег, и ему так же, как и им, надо было согреть руки. Теперь Эми смотрела на весь эпизод как на проявление собственного порока, нарушение своих принципов, отказ жить в духе всеобщего единения, который так весело проявляли все местные жители. Ну ничего, с личными пороками можно бороться; впредь она будет любезнее с Робертом.