Пертурабо: Молот Олимпии - Хейли Гай. Страница 38

В середине гребень сужался буквально до дюжины метров. По всей его длине пролегала узкая дорога. В древние времена она расходилась на множество троп, которыми погонщики выводили скот на горные склоны, поскольку сам гребень вел в тупик — окруженную высокими отвесными утесами лощину. Когда Пертурабо закончил свою объединительную войну, под его надзором в горе был прорублен туннель длиной почти пять километров, что открыло путь в долину Делепон и дальше в Кардис.

Защиту гребня можно было назвать феноменальной даже до того, как Пертурабо с присущей ему изобретательностью занялся улучшением обороны. Во времена Молота Олимпии появились покатые барбаканы из бесшовного металла, сторожившие оба конца, — с виду они напоминали паланкины на спине ящера. Камень по сторонам от дороги был сточен и разглажен до зеркального блеска, что лишало потенциального противника возможности по нему взобраться, а посередине гребня возникла искусственная расселина глубиной в сто пятьдесят метров. Пересечь ее можно было только по подъемному мосту, ныне уничтоженному защитниками города. Искореженная конструкция нашла последнее пристанище на склоне, в полукилометре от основания башен.

Голг расхаживал из стороны в сторону, а Форрикс переместился к краю утеса, желая находиться как можно дальше от Харкора. По легенде будущего примарха, еще совсем юного, нашли где-то неподалеку отсюда, и там он впервые увидел Лохос. Насколько, должно быть, другим ему тогда предстал город… Ставшая фундаментом гора подверглась страшным истязаниям: некогда плодородная долина Аркандии выгорела дотла, льнувшие к ней деревушки и небольшие поселки еще дымились, а дамбы были разбиты. Где раньше стояла вода, остались лишь пустыри. Весь пейзаж обратился в черные руины, а воздух пропитался омерзительной вонью сгоревших трупов.

Пертурабо стоял в стороне от своих триархов — фигура, будто очерченная нитями дыма, поднимавшегося по всей Олимпии. По местоположению очагов Форрикс узнавал города, но его разумом всецело завладела бойня, и когда он пытался вспомнить их названия, они ускользали от него, как рыба, сорвавшаяся с крючка.

«А ведь когда-то в горных течениях водилась рыба», — неожиданно вспомнил первый капитан. Уже больше века подобные мысли не посещали его голову, и поразительная ясность пришедшего образа — маленькой голубой рыбешки, рассекающей чистую воду, — застала его врасплох.

В настоящее триарха вернул звук голоса Пертурабо.

— Приступай, Торамино, — громко и отчетливо произнес в вокс примарх.

Грянули орудия Стор-Безашк. Тысячи снарядов взметнулись в небеса и по дуге пронеслись над почерневшей Аркандией к стенам Лохоса. Из ослепительных вспышек распустились огненные облака, воздух затянула пелена каменной пыли. И лишь тогда грохот ударов прокатился по долине.

Пушки выстрелили снова, и снова, и снова, осыпая городские стены тоннами взрывчатки.

К Форриксу сзади подошел Харкор. Казалось, первому капитану от него никогда не отделаться.

— Стены хорошо держатся, — бесстрастно констатировал Форрикс, чувствуя необходимость сказать хоть что-то.

— Разумеется. Их же строил наш господин! — воскликнул триарх. — Должен сказать, занятно видеть, как наше мастерство разрушения сталкивается с нашим же мастерством фортификации. Никакая крепость не вечна, но будет интересно узнать, сколько протянет эта.

Форрикс взглянул на Железного Владыку. Примарх не проронил ни слова.

Он смотрел, как бомбардировка терзает его бывший дом. Стены разлетались фонтанами крошева, лавины обломков грохотали по горным склонам. Взрывались оружейные склады внутри бастионов. Триарху редко доводилось видеть подобное, но сейчас он чувствовал внутри лишь пустоту. Вскоре весь город объяло пламя, и только Кефалонский гребень остался нетронутым.

А в лощине собирались гранд-батальоны, которым предстояло его штурмовать.

— Разбирать город вручную — пустая трата людей. Нужно было разбомбить его из космоса.

Форрикс не сразу сообразил, что огласил свою потаенную мысль вслух.

Харкор усмехнулся и положил руку ему на плечо. Первый капитан напрягся в своем доспехе.

— Это демонстрация. Громогласное заявление Железного Владыки — что он возвел, он же может и низвергнуть.

Форрикс бросил на Харкора пристальный взгляд прищуренных глаз.

— Этот урок и тебе неплохо бы усвоить, брат, — заявил триарх.

По сигналу, которого никто из них не услышал, ударная группировка на дальнем конце горной долины пошла на приступ. Боевые кличи легионеров терялись вдалеке, сливаясь в сплошной воодушевленный гул. Солнечные лучи скользнули по полированной броне. А в следующую секунду расцвели первые взрывы.

Форрикс стряхнул руку Харкора и решительно направился к Пертурабо. Первый капитан знал, что не простит себя, если и дальше будет смотреть, ничего не делая, на падение Лохоса. Ему отчаянно требовалось стряхнуть меланхолию в бою.

Что бы ни произошло, день обещал быть долгим, а ночь за ним — и вовсе бесконечной.

Пламя, крики и дым.

Три неизменные величины в уравнении жизни Фортрейдона, чья сумма давала смерть.

Лохос горел. Жители в ужасе разбегались от своих неистовствующих сыновей, ибо Железные Воины убивали всех, кто попадался им на глаза. Люди падали ниц и молили о пощаде, надеясь, что родственные и дружеские узы остановят карающую длань Астартес. Они ошибались. Хоть город и был пристанищем стариков, женщин, детей и генетически ущербных калек, легионеры ни к кому не знали жалости.

Несчастных без разбора сгоняли к стенам и рвали на куски очередями реактивных снарядов. Дома предавали огню вместе с обитателями. Фортрейдон колебался перед каждым выстрелом и испытывал облегчение, когда его цель скрывалась из виду или гибла от руки другого воина. В какой-то момент он вообще прекратил стрелять, позорно дожидаясь, пока Занкатор или Фан закончат работу за него.

Так они вышли на площадь в стороне от богатых предместий внутреннего города. Здесь преобладали небольшие, но крепко сложенные домики. Огню, впрочем, было плевать, что на достаток, что на архитектурные изыски — он пожирал все одинаково жадно.

Космодесантники приблизились к первому зданию.

— Фортрейдон, Келлефон, сжигайте его и давайте дальше, — скомандовал Жальск.

Фортрейдон выбил дверь одним ударом сабатона. Келлефон действовал четко и быстро, все движения были отточены бесконечными тренировками, и неважно, что сейчас он уничтожал не кошмарных ксеносов, а беззащитных горожан. У порога дома он вскинул огнемет, затем чуть приопустил его и заглянул внутрь.

— Шевелитесь! — прикрикнул сержант.

Прикрывавший Генуса сбоку Фортрейдон обвел болтером скромно обставленную комнату. По полу были разбросаны небогатые пожитки. Похоже, обитатели готовились к завтраку, когда началась атака, и они бежали. На глиняной доске так и остались три куска хлеба-псами, мука рассыпалась белым пятном, а на плетеном коврике лицом вниз лежала кукла. Несмотря на все посулы Империума, с его приходом жизнь простых людей не особо-то и улучшилась.

Не увидев никого, Фортрейдон повернулся к собрату.

— Почему ты медлишь?

— Я вырос в похожем месте, — тихо ответил Келлефон.

Горелка на его огнемете злобно шипела. Вдруг он резким движением погасил ее и опустил оружие стволом к полу.

— Нет, — произнес легионер.

— Что? — переспросил Жальск. Его стальной голос потрескивал на вокс-решетке шлема.

— Так нельзя, — сказал Келлефон. — Эти люди нам не враги.

— Делай, что сказано, — мрачно потребовал Жальск. — У нас четкий приказ — убивать всех, не щадить никого. Мы должны преподать урок.

— Не буду. Урок уже получился более чем доходчивым. Пора остановиться. Сейчас.

— Живо!

— Нет, — повторил Келлефон и медленно, чтобы никто не принял его действие за внезапный порыв, вытянул руку в сторону и отбросил огнемет.

Отделение застыло в смятении. Братья молча смотрели друг на друга.

— Он прав. Так нельзя, — раздался голос Бардана.