Песни мертвого сновидца. Тератограф - Лиготти Томас. Страница 52

— Нет, — произнес Носс, возвращая маску. — Думаю, та, первая, лучше.

Лавочник, похоже, несколько растерялся. Одарив Носса продолжительным взглядом, он задал вопрос:

— Могу я поинтересоваться… вы из местных? В смысле, живете здесь всю жизнь?

Носс покачал головой.

— Что ж, тогда — не торопитесь. Не принимайте поспешных решений. Останьтесь здесь и подумайте — время ведь еще есть. Кстати, вы могли бы оказать мне услугу. Мне очень нужно отлучиться ненадолго, и я буду вам крайне признателен, если вы согласитесь остаться и приглядеть за магазином. Вы согласны? Что ж, замечательно. И не беспокойтесь, — с этими словами лавочник снял с крючка на стене широкополую шляпу. — Я скоро вернусь. Очень скоро. Если кто-то зайдет, просто ведите себя естественно. — И дверь лавки захлопнулась за его спиной.

Оставшись в гордом одиночестве, Носс стал внимательно разглядывать ту полку, с которой лавочник снял странную неудобную маску. Все, что лежало там, разительно отличалось от самого понятия о маске, существовавшего в голове Ноеса. Вполне закономерные различия в оформлении сопровождались крайней непрактичностью сочетания веса и формы, равно как и странностью в расположении чрезмерного количества отверстий для вентиляции. Поистине — диковинные вещицы! Носс потянулся к той личине, что, по словам лавочника, замечательно смотрелась на нем и идеально подходила к его лицу. Бесцельно побродив по магазину, он обнаружил за стойкой табурет, на который сел и тотчас заснул.

Когда он пробудился, то, по его ощущениям, с того момента, как он заснул, минуло лишь несколько минут. Собравшись с мыслями, Носс огляделся — ему показалось, что разбудил его какой-то странный шум. Звук вскоре повторился — мягкое постукивание из-за спины, идущее со стороны магазинных подсобок. Спрыгнув с табурета, Носс прошел через узкий дверной проем, спустился по короткому лестничному пролету, миновал еще один проем, поднялся по еще одной лестнице о считаных ступеньках, прошагал по коридорчику с очень низким потолком — и наконец достиг задней двери лавки. В нее снова постучались.

«Если кто-то зайдет, просто ведите себя естественно», — вспомнил Носс слова продавца. Что ж, всегда легче сказать, чем сделать.

— Может, попробуете главный вход? — окликнул он через дверь.

— Пожалуйста, принесите нам пять тех масок, — взмолился кто-то снаружи. — Мы сейчас по другую сторону забора стоим. Вы увидите костер — мы как раз у него. Сможете?

Носс задумчиво склонил голову. Одна часть его лица оказалась в тени, падающей от стены, другая же стала еле различимой, залитая странным ярким светом, не имевшим с естественным освещением ничего общего.

— Подождите. Я открою, — выдал он наконец. — Вы меня слышите?

Ответа не последовало. Приоткрыв дверь, Носс выглянул во двор магазина. Ему стал виден участок грязной земли, окруженный высокими деревянными штакетинами забора. По ту сторону явно горел костер — все, как и предупреждал голос из-за двери. Носсу даже в голову не пришло, что происходящее могло быть просто шалостью, — у него не было ни малейшего желания пренебрегать традициями фестиваля, несмотря на то что он был приемышем этого города и его редких празднований. Любые оправдания разрушили бы дух сказки, охвативший все вокруг, — и потому Носс достал с полки маски, прошествовал к задней двери магазина и осторожно вышел наружу.

В дальнем конце двора, путь к которому оказался дольше, чем Носс предполагал, сквозь щели в заборе пробивались красноватые сполохи огня. Там же виднелась дверь на кривых петлях с пробоиной заместо ручки. Положив на землю маски, Носс склонился и приник глазом к отверстию. С другой стороны забора был темный двор — точно такой же, если не считать горящего костра. Вокруг огня толкались несколько человек — не то четверо, не то пятеро, все как на подбор сутулые, они протянули к теплу и свету руки. Все они в масках, и поначалу Носсу кажется, что личины являются неотъемлемой частью их лиц… но вот они, одна за другой, сползают, будто не желая более скрывать владельцев, и кто-то один даже полностью снимает маску и предает ее огню — в пламени личина сворачивается и становится комком пузырящегося черного пластика. Остальные раньше или позже следуют его примеру. Освободившись от личин, компания вновь образовала прежнюю композицию… но на этот раз огонь осветил лишь четыре, да — четыре лица… вернее, полное их отсутствие.

— Глупец, — прозвучал совсем рядом голос, источником которого служил некто, скрытый тенью забора. — Ты принес нам не те маски. — Носсу оставалось лишь беспомощно смотреть, как чья-то лапа схватила масочное подношение и утянула в темноту. — Мы такими уже не пользуемся! — Голос неизвестного сорвался на крик.

Развернувшись, Носс побежал обратно к магазину. В спину ему полетели маски. На бегу бросив взгляд на возмущенного просителя, выступившего из тени на мгновение, он сразу осознал, почему те маски больше не подходили существам за забором.

Оказавшись внутри магазина, Носс оперся на прилавок, дабы восстановить дыхание. Подняв глаза, он увидел, что хозяин маскарадной лавки уже возвратился.

— Я отнес к забору несколько масок. Они не подошли, — оправдался Носс.

— А, ничего страшного, — махнул рукой лавочник. — Я прослежу за тем, чтоб им вынесли то, что они просят. Не беспокойтесь — времени еще полно. А что насчет вас?

— Меня?

— Ну да. Вы выбрали себе личину?

— О… простите, что потревожил вас. Это совсем не то, что я думал. То есть, может быть, мне стоит просто…

— Глупости! Я не отпущу вас просто так, с пустыми руками. Просто доверьтесь мне, я обо всем позабочусь. Я хочу, чтобы вы отправились сейчас туда, где знают, что делать в подобных ситуациях. Вы — не единственный, кто слегка перепугался этой ночью. Пойдите направо и сверните за угол этой… нет, той дорогой, затем перейдите улицу. Найдите высокое серое здание. До сего момента его там не было, поэтому будьте бдительны и не пройдите мимо. Потом спуститесь по лестнице. Все понятно?

Носс послушно кивнул.

— Отлично. Вы не пожалеете. Теперь идите и не останавливайтесь ни перед чем и ни перед кем. Да, и вот это не забудьте. — Лавочник вручил ему пару диковинных масок. — Что ж, удачи вам!

…Хоть улица и была пуста и ничто не вставало у Носса на пути, он останавливался порой и замирал, как если бы из-за спины его окликал кто-то. Задумчиво оглаживая плоские щеки и подбородок, он шел к высотному серому зданию, раздумывая, изменились ли остальные черты его лица. Достигнув лестницы, идущей вдоль стены высотки, он уже не в силах был отнять от себя рук. Он нацепил на себя одну из двух врученных масок — ту самую, что лавочник так настойчиво сватал ему. Но почему-то она сидит на нем отнюдь не так идеально, как раньше. Она соскальзывает.

Он спускается по лестнице, что выглядит изношенной шагами несметного легиона ног, продавленной посередине тоннажем времени. Но, если верить словам торговца, совсем недавно ее тут даже не было. Ступени заканчиваются, и Носс входит под своды горницы, что выглядит очень старой и очень тихой. На завершающей стадии фестиваля она полна людей, что ничего не делают — лишь сидят безмолвно в тени, отражая гладкими лицами тусклый свет. Лица эти ужасали — они были либо лишены всяких черт, либо черты эти деградировали почти до неразличимости. Но тут, одно за другим, они стали обретать привычный образ. Причем это действо, если прислушаться, не проходило беззвучно. Новая плоть, раздвигая рвущиеся напластования старой, находила дорогу наружу — и сопровождал ее шелест, похожий на слышимый порой в глухой ночи звук роста деревьев в саду… и так же, как и этот природный процесс, рост новых лиц был красив. С ритуальной и торжественной неспешностью Носс сдернул с лица маску и отбросил в сторону — упав на пол, ложный лик продолжал усмехаться миру, собравшись в гротескную гримасу.

Истек срок старого фестиваля: пришла пора нового, великого праздника. И никто уже не сможет описать произошедшее, поскольку не сможет ничего припомнить. Но личины эпохи, от которой давно уж отрекся не терпящий однообразия мир, сыщут пару слов на самом дне омута памяти. Возможно, когда-нибудь они поведают о тех днях, выйдя из-за дверей, что никогда не открываются, встав во мраке лестниц, что ведут в никуда.