Моя сумма рерум - Мартин Ида. Страница 32
В мужской красоте я не разбирался, но в тот момент они оба показались мне невероятно красивыми. Было бы здорово их вот так снять и в Лёхину Инсту кинуть, чтобы его девчонки порадовались. Однако телефон остался в куртке, и я поленился за ним лезть.
Вместо этого лежал и медленно осознавал, что за столь короткое время я уже успел к ним привязаться.
На следующий день мы ломали сарай. Домик оказался низенький, деревянный, без фундамента и пола. Всё его малюсенькое пространство было доверху заполнено строительной и бытовой рухлядью и обросло паутиной.
Дядя Вова выдал нам белые матерчатые перчатки, лом, два топора, плоскогубцы и большущую кувалду и, велев потихоньку, не совершая резких движений, приступать к выполнению первого этапа работ, ушел допивать свой кофе.
Минут десять мы действительно аккуратно выносили рухлядь и кидали на специально отведенное место возле забора. Но потом Лёха наткнулся на четыре старые лыжные палки и, отодрав с концов пластиковые кружки, мы начали метать их прямиком в сарай, словно копья. А когда это развлечение всем немного поднадоело, Тифон крикнул:
— А теперь бонусный бросок, — и со всей дури метнул в сарай топор.
Доска, в которую он попал, хрустнула и переломилась.
Лёха восторженно схватился за второй топор. Одним словом, вскоре стена жалобно затрещала, и со страшным грохотом весь сарай рухнул набок. Мы еле успели разбежаться в разные стороны.
Из дома с вытаращенными глазами выскочил перепуганный дядя Вова, за ним бледная как смерть мама. Сначала они кричали на нас, потому что перепугались, а потом принялись препираться между собой. Лёхина мама говорила, что нельзя давать детям такую работу, а отец отвечал, что парни, которые выше его на целую голову никакие не дети, а то, что мозгов нет, так это дело не возраста.
В результате мама психанула и ушла в дом, папа пошел за ней, и они стали ругаться уже в доме. Яростно и очень громко. На улице было слышно каждое слово. Но Лёха беспечно махнул рукой и пояснил, что теперь это затянется надолго, поэтому стали разбирать образовавшийся завал. Решили образовать три кучи, чтобы посмотреть, чья в итоге будет больше. Поскидывали куртки и носились, как угорелые. Однако закончить соревнование так и не получилось, потому что Лёха наступил на доску с гвоздем и пропорол себе ногу.
Под новые крики Лёхиной мамы, дядя Вова повез его в медпункт. Мы же с Тифоном отправились слоняться по округе.
Побродили по дачному поселку и за дырявой сеткой возле крохотной речки-вонючки обнаружили старую ржавую водокачку. Трифонов, как увидел её, сразу скинул куртку на землю и полез.
Лесенка была хлипкая, покореженная, сильно шатающаяся, и когда он успел добраться до середины, левая её сторона вдруг отошла от водокачки целиком, и Тифон повис на ней, как на трапеции. Метров пятнадцать от земли, не меньше. Я чуть не поседел от страха, но слова вымолвить не успел, потому что он, на одних руках, быстро спустился и, легко спрыгнув на землю, стал посмеиваться, что я чересчур бледный.
Я и в самом деле сильно перепугался, и шутить настроения не было. Даже разозлился немного. Сказал, что когда на такое смотришь со стороны, ещё страшнее, чем, когда сам находишься в опасности. В ответ он поинтересовался, был ли я в настоящей, реальной опасности, а не по телеку и, оглядевшись по сторонам, решительным шагом направился в сторону небольшой асфальтовой дороги.
Одним своим концом дорога уходила в манящую, бесконечную даль среди полей, а другим круто поднималась в горку. По ней время от времени проносились грузовики. Через дорогу простиралось убранное поле, за ним — серовато-желтая полоска леса.
Вышли на проезжую часть. Асфальтовое покрытие было темное и влажное, а по обе стороны разделительной полосы проходили светлые, высушенные колесами колеи.
Тифон поднял палец вверх, прислушиваясь. Мы немного постояли, затем внезапно он скомандовал:
— Ложись.
Я не понял, чего он от меня хочет, и не сдвинулся с места.
— Ложись или сам сейчас уложу, — указал на правую сторону дороги. — Быстро.
По-прежнему не врубаясь, я всё же лёг лицом вниз на выставленные вперед руки. Асфальт был мокрый и пах резиной. В ту же секунду на спину навалилась приличная тяжесть —Тифон лёг сверху, полностью накрыв меня своим телом.
— Что происходит? — сдавленно простонал я, но получить ответ не успел.
Из-за бугра показалась большая грузовая машина с огромной красной кабиной. Я машинально дернулся, но Тиф прижал меня собой ещё сильнее. Рычащий звук нарастал, а грузовик мчался на приличной скорости.
Я задергался, спихивая его с себя. Машина приближалась.
— Уйди, — заорал я.
Но сделать ничего не мог, точно парализованный. Он был очень сильный, и мои жалкие сокращения походили на тщетные попытки червяка вылезти из-под придавившего его камня.
Грузовик громко и протяжно засигналил.
В кино часто показывают ситуации, где у героев в случае дикого страха происходит внезапное расслабление мочевого пузыря. Никогда не понимал, как так может произойти, но если бы Трифонов резко не вскочил и, схватив меня за шкирку, не сдернул с дороги, это наверняка произошло бы. Грузовик промчался мимо, постепенно сбрасывая скорость. Огромный многотонный гигант. Меня всего трясло. Я даже наклонился, думая, что сейчас стошнит.
— Всё нормально. У меня всё под контролем, — Трифонов ободряюще похлопал по спине.
— Зато ты теперь взглянул в лицо настоящей опасности.
Послышался визгливый звук тормозов. Грузовик проехал немного и остановился, хлопнула дверца.
— Уматываем! — скомандовал Тифон и рванул в сторону поля.
Я поднял голову и увидел водителя грузовика, который, сжимая в руке бейсбольную биту, направился к нам.
Никогда в жизни я ещё не бегал так быстро. Сердце готово было выскочить через горло. Добежали по вязкому слякотному полю до самого леса и остановились.
— Ну вот, — сказал он со сбивающимся дыханием, — всё хорошо. Чувствуешь тонус? Энергию?
Его раскрасневшееся лицо светилось радостью.
— Иди в задницу, — выпалил я, и сам поразился, что язык повернулся послать его.
Он весело засмеялся и обнял за плечи.
— Когда осознаешь, что всё может в один миг закончится, появляется дикое желание жить. Правда?
За тонкой лесной полосой обнаружилось ещё одно, покрытое золотистой, зыбко колышущейся травой поле. Солнце садилось, и всё вокруг было тронуто его розовым, предзакатным светом.
Тифон остановился, закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Офигеть, как хорошо. Чувствуешь это?
— Что?
— Не знаю. Это. Неужели не чувствуешь? Такое мощное и большое. Приятное и болезненное одновременно. Будто что-то рвет изнутри и ноет, как незаживающая рана, но тебе всё равно это нравится.
Я прислушался к себе. Посмотрел на озаренный горизонт, на розовые облака, на трепещущую золотую траву, затем перевел взгляд на него.
Он был так переполнен этими смешанными эмоциями, так распален воздухом, происшествием на дороге, водокачкой и природой, что в розоватом свете уходящего солнца, с широко расправленными плечами, поднятым вверх подбородком и горящим взглядом, вдруг показался мне всесильным и вдохновенным, как молодой бог.
И тогда я вдруг ухватил. Почувствовал, как сначала кольнуло, а потом медленно потекло по венам нечто теплое, безмятежное, и вместе с тем крайне волнующее. Закрыл глаза и тоже глубоко вдохнул вечерний осенний воздух. Такое ощущение, что весь мир наполнился тобой, а ты им. Будто ты и есть этот самый мир. Всесильный, необъятный, головокружительный.
А когда вернулись, дядя Вова ругался с женой уже по поводу Лёхиной ноги. Сам же Лёха с перебинтованной ступней возлегал на раскладушке наверху и читал Керуака. Обнаружить Криворотова с книгой было очень удивительно. Однако, завидев нас, он отшвырнул её в сторону и принялся рассказывать, какая шикарная была медсестра в травмпункте, и как эротично она перевязывала ему ногу. Лёха был уверен, что она положила на него глаз, и даже собирался пропороть себе вторую ногу, чтобы встретиться с этой женщиной снова.