Моя сумма рерум - Мартин Ида. Страница 59
Я растеряно застыл в одном ботинке, не зная, кого слушать.
— Мам, не нужно, — он подошел к ней и стал шепотом что-то говорить на ухо.
Но она отмахнулась.
— Тебе всё не нужно. Никогда не слушаете, что вам взрослые люди говорят, а потом у всех начинаются проблемы.
— Не будет никаких проблем. Обещаю.
— Как это не будет, если они уже?
— Слушай, Никита торопится. Его дома ждут, и он тут вообще ни при чем, его это не касается. Говори с Криворотовым.
— Это касается всех! А с Лёшей у меня будет разговор особый, раз уж его родители не могут объяснить ему очевидные вещи.
Голос у неё был твёрдый, хорошо поставленный, и я тут же вспомнил, что она училка. Поэтому всему, что последовало дальше, почти не удивлялся.
— Надолго не задержу, просто скажу кое-что важное, — пообещала она мне, а затем строго прикрикнула на Тифона. — Марш на кухню!
Пришлось разуться и пойти за ней.
Тифон сел за стол, положил голову на руки, будто спать собрался, и притих. Я сел напротив.
Мать нависла над нами, скрестив руки на груди и поглядывая сверху вниз. Точь-в-точь как в школе.
— У тебя есть девочка?
Вопрос был неожиданный и очень странный. К подобному я готов не был. Тифон издал протяжный, хриплый стон, и она легонько похлопала его между лопатками.
— Андрюша, не сутулься и прекрати вести себя, как маленький.
— Нет, — сказал я, отвечая на её вопрос.
— Точно?
— Да.
— Это хорошо. Ты ведь знаешь, что девяносто процентов подростковой любви не заканчивается ничем хорошим. Это только поначалу кажется, как всё прекрасно и неповторимо. Дело в том, что в вашем возрасте людям свойственно слишком идеализировать противоположный пол и наделять предмет своего внимания воображаемыми качествами, которые подкрепляются сильным физическим влечением.
Трифонов снова застонал.
— Выгони меня из класса, — взмолился он.
— Не дождешься. Это серьёзная тема. И нечего от неё увиливать.
— Тысячу раз слышал.
— Послушаешь в тысячу первый, — она подвинула мне ближе яблоки, и пришлось взять ещё дольку. — Возникает влюблённость. Эмоциональное состояние, которое не имеет никакого отношения к взрослым, истинным чувствам. Это чётко нужно осознавать. Кроме того, вам всё кажется простым и сиюминутным. Никакой ответственности, никаких забот. Незатейливые радости, эмоциональные подъемы, примитивные желания. Но на самом деле, это лезвие бритвы, по которому нельзя пройти не порезавшись. Здесь и суицид, и ранняя беременность, и множество сломанных судеб.
По всей вероятности, это была тема одного из её уроков.
— Любовь — это хорошо и прекрасно, но человек к ней должен быть готов. Особенно мужчина, — она снова похлопала Тифона между лопаток. — Потому что именно на нем лежит вся ответственность не только за свои поступки, но и за женщину. Любовь — это не какая-то неуправляемая стихия, ломающая все нормы и правилa поведения, а глубокое чувство, нуждающееся в непреклонном самоконтроле и дисциплине. Следует осознавать необходимость сдержанности чувств до наступления социальной зрелости, нравственно-психологической и экономической готовности образовать семью.
Кажется, я начал догадываться, при чем тут Криворотов, но отчего она заговорила о таком со мной, совершенно не понимал.
Трифонов резко встал. Табуретка за ним опрокинулась.
— Я пойду, погуляю.
— Андрей! — она удержала его за локоть. — Я ещё не закончила.
— Я знаю, чем всё заканчивается, и по дороге Никите перескажу.
— И чем же?
— Мам, поверь, у нас сейчас полно других проблем. Всё, о чем ты говоришь, несомненно, правильно и хорошо, но лучше объясни это Криворотову.
Почему мы должны за него отдуваться? — он осторожно освободился от её руки.
— Потому что тот, кто предупрежден, тот вооружен.
— В таком случае, в моём арсенале вооружение стратегического значения в масштабах всей страны.
— Прекрати иронизировать.
Тифон сходил в свою комнату и вернулся, натягивая толстовку.
— Ты знаешь, что в твоём возрасте человек уже должен отвечать не только за свою жизнь. Любой поступок, любое действие, способное повлиять на другие жизни, влечет за собой ответственность. А по тому, как мужчина относится к женщине…
— Мам! У нас с Никитой никого нет! — он сказал это очень спокойно, но лицо сделалось каменным, а на щеках опять выступил румянец.
Затем кивнул мне, чтобы одевался.
— Точно? — мама подозрительно прищурилась.
— Спроси у кого хочешь.
— Пообещай, что не пойдешь к Ярославу и не будешь ничего такого устраивать.
— Не пойду. Но лучше бы не напоминала.
Тогда она ласково и примирительно обняла его, прошлась ладонью по плечам, потёрла пальцем дракона.
— Ну вот зачем тебе эта гадость?
Тифон немного оттаял:
— Чтоб девчонок отпугивать.
А как только вышли на улицу, принялся мне неловко объяснять, что это она из-за Лёхи стрессанула. Ей, видите ли, на подлянку Ярова плевать, а до любовных страстей Криворотова дело есть.
Оказалось, что после вчерашнего Лёха остался у Тифона ночевать и всё утро провел у них, но потом ему снова пришло сообщение, типа того, что тогда Шурочкина присылала. Только на этот раз от Данилиной. И та не с крыши прыгать собралась, а в метро под поезд. Мама Тифона, как услышала, что Лёха про это рассказывает, сразу переполошилась.
— У неё вообще пунктик на эту тему.
— Про отношения?
— Ты же слышал. У неё два главных воспитательных запрета: на девок и на алкоголь. И оба я соблюдаю. Так что ко мне претензий вообще быть не может. Главное, чтобы Яров теперь не соскочил, иначе придется его в районе вылавливать. — Капюшон закрывал половину его лица, изо рта шел пар. — Мы с ним в секции по боксу подружились. В школе вообще друг друга не замечали, а там как-то сошлись. Жаль, что он таким гадом оказался, я бы может, с ним всю жизнь дружил. Он надёжный. Но гад.
— Я когда вас с Лёхой только увидел, решил, что вы улица и отбросы, типа Гариков.
— Ну, это ты правильно решил. Лёха ещё тот отброс, — Тифон повеселел.
— Да и я тоже.
— Сейчас я уже понимаю, что это не так.
— Да так, так, — он похлопал меня по плечу. — Мы просто понтующиеся отбросы. Типа мы не такие, но, по сути, гораздо ближе к ним, чем нам самим хотелось бы об этом думать. Мы отбросы, которые очень рассчитывают в один прекрасный день смешать с дерьмом тех, кто считает себя «сливками».
Дома бабушка процедила сквозь зубы: «Зайди к папе. Он хотел поговорить». И я сразу понял, что Аллочка его уже накрутила.
Папа был занят своим привычным делом — изучением новостей.
Удивительно, какую крепкую нервную систему нужно иметь, чтобы это всё впитывать, но он был расслаблен. Видимо, отдохнул за воскресенье, а заметив, что я выключаю музыку и сматываю наушники, вдруг ни с того ни с сего спросил:
— Что слушаешь?
— Музыку.
— Какую?
— Разную.
— Ну, дай послушать хоть.
Я просто выдернул наушники, и Бринги заиграли на всю комнату. Динамики в новом телефоне были отличные, однако даже скрим Оливера не мог заглушить орущего по телеку депутата.
Папа поморщился.
— Ужас.
— Ты про музыку или про телевизор?
— Как ты это вообще слушаешь? Ни мелодии, ни голоса, ни смысла. О чем хоть орут-то эти твои придурки?
— Мои о настоящей дружбе и предательстве, а твои?
Папа нахмурился.
— О молодежной политике. Говорят, нет больше молодежи. Одни наркоманы и интернет-зависимые. Будущее страны под угрозой.
— Плохо.
— Что плохо?
— Ну, что нет её теперь. Молодежи этой.
— Ещё полгода назад я был категорически не согласен с такими утверждениями, потому что смотрел на Ваню и видел надежду подрастающего поколения. А теперь даже не знаю.
— С Ваней что-то не так?
— Пока ещё всё в порядке, но я уже замечаю, как твоё присутствие в нашей семье на нем сказывается.
— Понятно, — сказал я.
— Что тебе понятно?