Ордер на возмездие - Воронин Андрей Николаевич. Страница 50

Для порядка Толстошеев осмотрел «Иглу», хотя от волнения мало что мог понять.

– Исправная? – спросил он, непонятно к кому обращаясь.

– Хочешь, продемонстрирую? Самолеты здесь низко не летают, правда, но могу в какую-нибудь тачку садануть.

– Не надо, – всполошился Толстошеев, одновременно и понимая, что это шутка, и в то же время опасаясь двух психов, которые через всю Москву провезли на джипе стратегическое оружие. На ящике не было ни пломбы, ни каких-либо надписей и этикеток, все уничтожено.

– Погодите, сейчас принесу деньги.

– Нет, так не пойдет, – взяв за локоть Толстошеева, остановил его Комбат. – Пойдем вместе. Знаешь, Матвей, всякое в жизни бывает. Если что, – Комбат запустил руку в карман куртки, вытащил боевую лимонку, указательным пальцем левой руки выдернул чеку, даже не отгибая усиков, и, взяв правой рукой за локоть Толстошеева, Сжимая в кулаке лимонку, повел его к вагончику, даже не поинтересовавшись, там ли спрятаны деньги.

Толстошеев шел, боясь споткнуться. Рублев же шел рядом с ним, улыбаясь, словно у него были не пальцы, а безотказные кузнечные тиски, из которых ничто не может вырваться.

– Не волнуйся, Толстошеев, если ты с нами честно, мы с тобой тоже честно. Мишаня плелся сзади.

– Вот и порядок, – оказавшись в вагончике, ласково произнес Комбат.

Толстошеев подошел к урне и вытащил из-за нее непрозрачный полиэтиленовый пакет с надписью «Универсам Юбилейный».

– Мишаня, посчитай, – обратился Рублев к своему напарнику.

Мишаня преспокойно вытряхнул деньги на стол. На столе оказалось десять пачек в банковской упаковке.

– Сто штук, как договаривались.

Мишаня потряс каждую пачку, пять засунул себе в карман, пять отдал Комбату. Тот, продолжая держать гранату в кулаке, сунул деньги за пазуху.

– Теперь пошли, Толстошеев, проводишь. Кстати, до завтрашнего вечера я могу принять рекламации. Если что-то где-то неисправно, мы все устраним.

Гарантийный срок – десять лет, если, конечно, доживешь, или мы с Мишаней не подохнем, – Рублев нахально расхохотался. – Ты не тяни, Матвей, за нами девятнадцать штук, а они не в Москве. Ты уж извини, в джип больше двух не влезает.

– Вы все девятнадцать собираетесь ко мне сюда перевезти?

– Нет, что ты, зачем? Скажешь куда, мы доставим, а на чем и как – это наши проблемы. Будет надо срочно, вертолетом привезем, – то ли шутя, то ли всерьез бросил Комбат.

Прямо при Толстошееве Комбат вытащил из кармана чеку, заправил ее в гранату, любовно разогнул усики и хмыкнул:

– Хочешь, подарю, Матвей? Только так не храни, запал выверни. Она, между прочим, настоящая, не фуфел.

Толстошеев был рад, когда за джипом закрылись ворота автосервиса.

Подаренная граната неприятно оттягивала карман плаща. Толстошеев позвал двух своих людей, и они перетащили закрытый ящик в укромное место, в один из подвалов. Толстошеев собственным навесным замком закрыл железную дверь и только после этого понял, что не может унять дрожь в коленях. Если сейчас он не выпьет стакан водки, ему станет совсем худо. Он видел за свою жизнь много отвязанных мужиков, но таких – впервые.

«Сущие дьяволы! Хорошо еще, что я им не заказал несколько танков, они бы на них, наверное, по кольцевой приехали с транзитными номерами. Разворотили бы мне весь асфальт на площадке и машины помяли. Уроды!»

Но выбора у Матвея Толстошеева не было. Бывшие десантники сказали – сделали.

Комбат и Мишаня Порубов ехали в джипе. Мишаня спросил:

– Борис Иванович, а если бы нас гаишники тормознули?

– За что? Мы же правил не нарушаем, документы у нас в порядке. Разве что, накладных на груз нет, но может, я его с одной квартиры на другую перевожу? Не требуют же бумаг на перевозку холодильника!

Порубов рассмеялся, понимая, что их бы, конечно, повинтили. Но в то же время он знал, что за ними следовали две машины ГРУ, и недоразумение тотчас бы устранили. И сейчас за ними неотступно следовала гээрушная машина.

Мишаня вытащил деньги, разложил их на коленях.

– Солидно выглядят. Ты, Комбат, такие деньги в руках держал?

– Держал, Мишаня, и больше держал. Только не мои это были деньги, и эти не наши. Вынь-ка из моего кармана.

Все доллары сложили в полиэтиленовый пакет с надписью «Универсам Юбилейный», и Мишаня бережно поставил его между сиденьями, как ставят пакет с бутылками, чтобы не побились.

Через час Мишаня Порубов и Комбат уже были у Бахрушина. На столе ровными стопочками лежали деньги, и Комбат лаконично докладывал, как прошел разговор и о чем договорились с Толстошеевым. Запись разговора имелась, но Леониду Васильевичу было важно знать то, как оценивает, встречу сам Комбат.

Ведь малейшее движение глаз, поднятая бровь, дрожь в пальцах иногда могут рассказать больше, чем самые многословные признания.

– Как тебе показался Толстошеев?

– Мерзавец, – тут же поставил диагноз Комбат, – Это сразу ясно, – улыбнулся Бахрушин, – но мерзавцы случаются разные.

Среди них встречаются и храбрые, и принципиальные, гнусные и трусливые.

– Немного труслив, – задумавшись, произнес Комбат, – но в меру.

– Что ты имеешь в виду?

– Если речь зайдет об его собственной жизни или о благополучии, горло перегрызет. Осторожен.

– Располагает к себе? – поинтересовался Бахрушин как бы между прочим.

– Ни в малейшей степени. Я таких людей на дух не переношу.

– А тебе он как, Мишаня?

– Мужик как мужик, – ответил десантник. – Сейчас все бизнесмены такие.

Я тебе, Комбат, по секрету скажу, что, когда сам между ними кручусь, таким же становлюсь, во всяком случае, вид на себя напускаю.

– Э, нет, – покачал головой Комбат, – ты, Мишаня, не такой. Нутро-то у тебя не гнилое, ты не из того теста слеплен.

– Все люди из одного теста испечены, – возразил Порубов.

– Ты на себя не наговаривай. Был бы ты таким, не ездил бы со мной.

Тебе, Мишаня, какой интерес во всем этом деле? Никакого, только деньги в Смоленске теряешь. Ты хоть звонил, интересовался, как у тебя бизнес дома идет?

– Гори он гаром, – беззаботно воскликнул Мишаня Порубов, потом вдруг удивился своей бесшабашности и захотел немедленно позвонить в Смоленск, потому как знал, что без него дела могут завалить.

– А ты говорил, из такого же теста! – засмеялся Комбат. – До этого ты не своим делом занимался!

Бахрушин слушал перепалку друзей и улыбался. Пока все шло так, как он и предполагал. Единственной головной болью на этот момент было оставленное на автосервисе оружие. За него Бахрушин отвечал головой, собственноручно расписался.

Выстрелить на поражение из этой штуки было невозможно, оружие было умело выведено из строя. Но понять это можно, лишь стреляя по летящей цели. И еще Леонид Васильевич понимал психологию покупателя: ни один сумасшедший не станет испытывать оружие в Подмосковном лесу – слишком дорогое удовольствие.

Один выстрел – и сто тысяч долларов вылетело на ветер.

Это не из пистолета пострелять недалеко от дачи. Кроме всего прочего, за автосервисом было установлено наблюдение по всему периметру, а в саму «Иглу» был вмонтирован небольшой радиомаячок, замаскированный под электронный чип. Так что если бандиты и захотят вывезти оружие, то путь его будет отслежен, расстояние действия радиомаяка было равно пяти километрам, более мощный передатчик могли засечь.

Бахрушин смотрел на стопки денег и думал. Слишком быстро и легко Толстошеев расстался с деньгами. Но не это удивляло полковника, ведь Толстошеев всего лишь посредник, отдает чужие деньги. Чем меньше держишь чужие деньги в руках, тем меньше риск, что ты к ним привыкнешь и уже не сможешь расстаться. Но человек, у которого он вырвал сто тысяч, был или патологически щедр или имел очень много денег.

Странное дело… Глядя на пачки денег, на сто тысяч долларов, Бахрушин не испытывал никаких чувств, хотя даже когда получал зарплату, то волновался.

Сейчас же он смотрел на них, как на резаную бумагу, ни волнений, ни переживаний. Лежат себе посреди стола аккуратно сложенные, можно из них даже домик построить, забор, невысокую башню.