Безмолвные воды (ЛП) - Бриттани Ш. Черри. Страница 17

Когда я была моложе, чтение было не самой моей сильной стороной, но по прошествии лет оно заменило мне потерянный голос. Это было похоже на то, как если бы персонажи книг жили у меня в голове и делились своими мыслями со мной, а я с ними.

За последние десять лет я прочла больше восьмисот книг. И прожила около восьмисот жизней. Влюблялась шестьсот девяносто раз. Тонула в похоти, наверное, раз двадцать и ненавидела, кажется, десять миллиардов раз. Путешествуя по этим страницам, я курила травку, прыгала с парашютом и купалась голышом. Друзья наносили мне удары в спину — физически и морально. Я оплакивала потерю близких. Я проживала жизнь каждого персонажа в стенах своей спальни.

Каждые две недели, в день выплаты зарплаты, папа приносил мне новую книгу. Ну, или пять. Полагаю, процентов двадцать своей жизни он проводил в книжных магазинах, выбирая для меня следующую книгу.

Больше всего я любила ту часть дня, когда ребята возвращались из школы и играли свою музыку в гараже, а я сидела на кухне и читала. Но их споры по поводу текстов или аккордов, или игры барабанщика — Оуэна — постоянно отвлекали меня от чтения.

— Я просто говорю, Рудольф, что ты опаздываешь на два такта, — со стоном проговорил Оливер, клавишник.

Оливер был крупным парнем, который потел быстрее, чем дышал. Его рубашки постоянно были мокрыми от пота. Когда он поднимался со своего стула, даже брюки на его заднице были мокрыми, над чем парни постоянно издевались. И, в добавок, Оливер все время был голоден — хронически. И если он не ел, то говорил о еде. Это был типичный мясоед, любивший мясо во всех его проявлениях. Кроме потливости и любви к стейкам, Оливер был еще и самым большим плюшевым медведем, который никогда ни с кем в группе не спорил, за исключением Оуэна, больше известного как Рудольф. С ним они бодались каждый день по любому поводу. Сегодня они сцепились, потому что Рудольф опаздывал на два такта — он всегда так делал.

— Оли, неужели ты сам не понимаешь, что несешь полную хрень? Это ты играешь слишком быстро. Тебе нужно замедлить темп.

Рудольф — полная противоположность Оливера. Он вегетарианец, поэтому и был абсолютно тощим и всегда одевался тепло, потому что, независимо от температуры воздуха, постоянно мерз. Его нос всегда был красным — отсюда и прозвище.

— Чувак, ты издеваешься? Ты в этом совсем не разбираешься. Тебе нужно…

Рудольф оборвал его:

— Нет, это тебе нужно…

— ПРОМЫТЬ УШИ! — выкрикнули оба хором. И буквально через секунду они уже стояли лицом к лицу, с воплями раздавая друг другу тычки и пинки. Оливер обхватил Рудольфа за шею и зажал его голову у себя под мышкой.

— Фу! Вонючка! Хорош, Оли! Таких пыток не заслуживает никто! — выкрикнул Рудольф, чье лицо сравнялось по цвету с носом. — Отпусти!

— Скажи это! Скажи! — приказывал ему Оливер. — Скажи, что я лучший клавишник.

— Ладно, придурок, ты самый лучший клавишник.

— И скажи, что мама любит меня больше, потому что я первый родился! — насмехался Оливер.

— Да пошел ты… — Оливер затолкал голову Рудольфа еще глубже себе под мышку, заставляя того скулить, как несчастный щенок. — Ладно! Мама любит тебя сильнее, ты, жирная котлета!

Оливер выпустил из своего захвата младшего брата — младше на семнадцать минут — и, широко улыбаясь, довольно захлопал в ладоши. Эти двое были близнецами и частенько вот так воевали. Это зрелище всегда было забавным.

Пока я наблюдала за продолжающейся битвой парней, Брукс и Келвин, отойдя в уголок, смотрели в блокнот, в который обычно записывались тексты песен и разные идеи относительно группы. Большую часть времени Брукс и мой брат были полными придурками, как и близнецы, но только не на репетициях. Здесь они становились собранными, сосредоточенными и полными решимости стать теми самородками из Харпер-Каунти, штат Висконсин, которые покорят Голливуд.

На кухню вошла мама с четырьмя пиццами в руках и крикнула:

— Мальчики! Кушать!

Этого было достаточно, чтобы затащить их всех в дом. Ведь лучше Голливуда может быть только пицца пепперони. Я сидела за столом с парнями, а они обсуждали свои планы, как будут покупать огромные особняки, «Феррари», яхты и сорить пятисотдолларовыми купюрами, как только прославятся.

— Никто не подумал, что раз уж мы планируем стать великими, нужно придумать группе название? — спросил Рудольф, набивая щеки своей вегетарианской пиццей.

— Подождите, а разве «Сиротливые попугаи» не подходит? — спросил Брукс, вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Думаю, это будет круто, — предположил Оливер.

— Мне кажется, это нелепо, — не согласился Рудольф. — Нам стоит придумать что-то, связанное с ниндзя.

— Нет, с пиратами!

— Пиратские ниндзя! — выкрикнул Келвин.

Парни начали спорить друг с другом, а я тихо сидела, жевала пиццу и наблюдала за ними. Находясь среди людей, я чаще всего ощущала себя мухой на стене, тихонько подслушивающей их жизни и почти незаметной из-за своего молчания.

— А ты что думаешь, Магнит? — Брукс слегка подтолкнул меня в бок, и от этого небольшого прикосновения внутри у меня потеплело. Его улыбающийся взгляд был направлен на меня. Сердце забилось быстрее, и мне это нравилось. Нравилось, что он видел меня, когда весь остальной мир забыл о моем существовании. Я слегка улыбнулась и пожала плечами.

— Давай, — сказал он, открывая блокнот на чистой странице и протягивая мне ручку. Забирая ее, я позволила своим пальцам ненадолго задержаться на его руке. Он наблюдал за каждым моим движением, и я убедилась, что каждое из них он замечал. Ощущал ли он это? Мой жар? Мое желание? Мою потребность в нем?

Я начала писать, а он с улыбкой следил за движениями моей руки по листу бумаги. Закончив, я подтолкнула блокнот к нему.

— Crooks (Примеч.: в переводе с англ. — жулики), — прочитал он вслух, держа в руке блокнот.

— Crooks? — воскликнул озадаченный Рудольф.

— Crooks, — эхом отозвался Оливер, опережая Оуэна.

— С — Келвин (Calvin), О — Оливер, О — Оуэн, а остальное, видимо, от Брукса (Brooks)? — пояснил он. — Правильно, Мэгги?

Я кивнула.

Да. Да.

От того, что он понял смысл названия без пояснений, у меня чуть не случился разрыв сердца. Как у него получилось прочесть мои мысли без слов? Как ему удается читать меня с такой легкостью?

— Жулики! — выкрикнул Келвин, хлопнув ладонью по столу. — Мне нравится. Мне чертовски это нравится, — зааплодировал мой брат. — Вы только представьте нас на сцене: «Привет, мы «Жулики», и мы здесь, чтобы сегодня похитить ваши уши!».

Я хихикнула про себя, а они продолжили свою болтовню.

— Мы «Жулики», и мы здесь, чтобы сегодня похитить ваши деньги! — пошутил Оливер.

— Мы «Жулики», и мы здесь, чтобы сегодня вечером похитить ваши сердца! — рассмеялся Брукс.

— Да! Да! Или так: «Мы «Жулики», и… и… и… — Рудольф нахмурился. — Черт, вы разобрали все лучшие кричалки.

— Ты все проспал, маленький братец. Возможно, если бы в твоем рационе было больше белка, то мозг работал бы не так медленно, — усмехнулся Оливер.

— Да, Оли, ты питаешься мясом невинных животных, и именно это делает тебя умным. Так и есть. Вероятно, поэтому у тебя пятерка по математике, верно? — заметил Рудольф с издевкой. — Ой, подожди, у тебя же двойка с минусом.

Близнецы начали спорить, и я знала — их ничто не остановит. Пока не появилась она. Шерил. Она, казалось, полностью отошла от недавнего выяснения отношений со своим бывшим, и к ней вернулось привычное кокетство.

— Привет, ребята, — пропела Шерил, покачивая бедрами и накручивая локон на пальчик.

Я научила тебя этому жесту, когда мы были детьми.

— Не знала, что сегодня все вы будете здесь, — в присутствии парней Шерил всегда говорила непривычно низким грудным голосом. Она пыталась звучать соблазнительно, но мне ее голос напоминал голос мужика, выкуривающего пятнадцать пачек в день. Смешно. И, естественно, она знала, что у них будет репетиция — они постоянно торчали у нас дома.