Дама со стилетом (Роман) - Лович Яков. Страница 19

Наконец, я уехала сама в Японию. Но когда я напала на его след и узнала, что он только что был в Нагасаки, — он укатил в Шанхай. Я бросилась сюда и, наконец, настигла его. Его удивлению не было границ: даже он был поражен моей неистощимой двадцатилетней энергией.

На все вопросы о сыне он отвечал отговорками. Я снова была в его власти и он делал со мной, что хотел. Вы должны понять драму матери!

Он был противен мне, но я принуждена была уступить ему и снова принадлежала ему — всякий раз, когда он этого хотел и вызывал мена к себе домой. Я пережила миллион унижений, уколов самолюбию, самое презрительное и ужасное отношение к себе.

И я должна была еще снабжать его деньгами, так как он всякий раз говорит, что это нужно для нашего сына. Я шла на все, только бы узнать что-либо о нем.

Лямин заставлял меня бывать с ним в кабаре, в кабаках, кутить с ним, пить… я шла на все… я умоляла его только сказать, где мой сын.

В одно из таких посещений „Рамоны“ я услышала грустную повесть Иры. Волна жалости к ней и новой гадливости к Лямину заставили меня решиться на последнее объяснение с Ляминым. В день убийства я вызвала его в „Ди- Ди“. Сидя в этом кафе, мы долго говорили с ним, но ни до чего не договорились. У меня не было намерения убивать его — клянусь вам. Я вспоминаю свои мысли тогда… перед этим свиданием. У меня не было мысли об убийстве. Я имею револьвер, но я не взяла его с собой. У меня была трость со стилетом — подарок одного поклонника в Каире. Это был острый, тонкий клинок отличной стали, спрятанный в обыкновенную трость. Я взяла эту трость бессознательно, так как часто ее брала во время прогулок. Я не могла предвидеть, как будет вести себя это животное. В „Ди-Ди“ он вел себя прилично и щадил меня. Иначе… убийство могло бы произойти и в этом кафе. В „Ди-Ди“ всегда много народа, но это, конечно, не могло бы остановить меня. Конечно, я была в состоянии аффекта, когда нанесла смертельный удар. Ну вот, Лямин предложил мне прокатиться или пройтись. Мы вышли из „Ди-Ди“, сели в машину. Покатались, потом вышли из авто где-то около Робинзон-род и направились в Джессфильд-парк. По дороге я в сотый раз умоляла его сказать, что с моим сыном.

Он смеялся и говорил, что у него есть ко мне другое дело. Он давно уже восторженно отзывался о вас, Андре, и я нахожу, что это было единственной его светлой чертой.

Но и здесь он не мог не сделать гадости. Мы гуляли по аллеям парка, когда он сказал мне с пошленькой улыбочкой:

— Я буду рад, если ты понравишься Андрею и соединишься с ним. С твоим глупым идеализмом вы — пара замечательная. И ему я окажу услугу: ведь, в общем, ты неплохая женщина. Это ничего, что ты старше его, зато у тебя есть опыт…»

Глава 27

КРОВАВЫЙ ФИНАЛ

«Его цинизм взорвал меня.

Я взяла первое, что мне попалось под руку — носовой платок, — положила его на пустую коробку и написала: „Клянусь любить только Андрюшу Горина“. Я не могу сейчас дать себе отчет, почему я это все сделала. Я вообще не вполне ясно помню эти минуты. Я протянула ему платок и сказала, намекая на его подлое, низкое отношение к Ире и циничное пари:

— Ты любишь оформление всякой подлости. Вот тебе расписка в том, что я готова даже продаваться, чтобы узнать, где мой сын…

Он посмотрел на платок, засмеялся и сказал:

— А это было бы забавно! Необыкновенная парочка!

Потом нахмурился и заговорил энергично и со злобой:

— Где твой сын? Ты никогда не узнаешь этого! Слышишь — никогда, никакой ценой! Я не настолько богат, чтобы терять курицу, несущую золотые яйца! Ты увезешь нашего сына и я никогда его не увижу. А ведь я тоже его люблю.

— Мы уже старики, — молила я его. — Начнем новую жизнь вместе с сыном. Я прощаю тебе все… все, всю свою загубленную жизнь! Я молю тебя.

Клянусь вам, я стала перед ним на колени, рискуя, что прохожие увидят эту сцену. Но в этом уединенном уголке парка не было ни души. Он рассмеялся и толкнул меня. Я едва не упала. Словно обожгло меня снова сказанное — твердо, жестоко, надменно:

— Никогда! Не проси — я никогда не отдам тебе сына! Ты никогда не узнаешь, где он…

Его лицо стало угрюмым и холодным. Он не знал пощады. Он отвернулся и стал насвистывать веселенькую оперетку…

Вся кровь ударила мне в голову, все, что накопилось за многие годы, вырвалось бешеной яростью из моей груди. Я взглянула на его самодовольную, равнодушную улыбку… выхватила из трости стилет… какая-то неведомая сила толкала меня… ярость владела мною…

Дальше… дальше я не помню.

Я очнулась у ворот парка… с половиной трости в руке. Я не могу понять, как меня не видели у ворот в таком виде.

Я села в автомобиль и уехала в свой отель. Потом явились мысли, что меня сейчас схватят, арестуют, будут судить…

Сидеть в тюрьме из-за этой гадины! Я подумала, что никто, видимо, не заметил, как я выходила из парка. Тогда пришла мысль, что первая меня может выдать Ира. Нужно было отвлечь ее подозрения.

Собрав всю силу воли, я собрала компанию и поехала в „Рамону“.

Когда я вернулась домой, — я упала на пороге своего номера в обморок: сказалось страшное напряжение, которое мне было нужно, чтобы выдержать эту опасную игру.

Кажется, мне удалось усыпить ее подозрения.

Потом знакомство с вами. Я поняла, что Ира выдала меня и что я накануне гибели. Я решила увезти ее куда-нибудь, тем более, что горячее чувство симпатии к этой женщине, пострадавшей от того же негодяя, заставляло меня помочь ей.

Это и задержало меня в Шанхае. Мы сговорились с ней бежать. Но предварительно мне хотелось узнать, какие подозрения вы и Кросс имеете против меня. С этой целью я поехала на свидание с вами.

Я убедилась, что моя свобода зависит от вас. Я убедилась также, что вы не сделаете мне зла. Я верю в ваше благородство и потому пишу вам все это. Вы поймете меня и мои мучения. Потерять сына, иметь руки в крови — этого достаточно, чтобы закрыть душу от всех радостей жизни.

Прощайте, Андре! Не ищите нас — меня и Иру. Мы уже далеко в море. Пусть счастье будет с вами всегда. Нежно целую вас, мой славный мальчик. Не забывайте несчастную леди Ю.

Ю.».

За окном моросил дождь, серое небо нависло над городом.

Отчаяние сдавило грудь Горина.

Он уронил голову и прошептал:

— Мне не забыть вас, леди Ю, никогда… никогда…

Глава 28

ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ЛЯМИНА

Прошли две недели — две недели отчаяния, ужаса для Горина.

Все померкло и посерело вокруг и жизнь стала неинтересной.

Удар, нанесенный ему странной женщиной со странным именем леди Ю, был слишком силен.

Словно что-то оторвалось от его души бесконечно дорогое, близкое, родное.

Он ловил себя на мысли, что в его отношении к леди Ю не было ничего чувственного.

Ему было странно, что он не желал ее, как желал бы всякую другую женщину при таких обстоятельствах. Только видеть ее, только говорить с ней, только слышать ее.

Была ли это любовь, настоящая любовь? Без чувственности? Или, быть может, это и есть настоящая любовь?

Горин осунулся, похудел. На службе спрашивали, что с ним. Он только равнодушно отмахивался.

Так же равнодушно посмотрел он на письмо, которое ему подал бой офиса.

Посмотрел, и хотя почерк, которым был написан адрес, был ему незнаком, его сердце вдруг мучительно и радостно сжалось: не весточка ли это от леди Ю?

Марка была английская, а штемпель почтового отделения в Гонконге.

Горин торопливо вскрыл конверт и прежде всего посмотрел на подпись. Писала Ира, блондинка, с которой уехала леди Ю.