Голубая мечта (Юмористическая повесть в эпизодах) - Наумов Анатолий Иванович. Страница 15

О семинаре Дробанюк вспоминает лишь тогда, когда после обеда Поликарпов, прилежно посещающий занятия, приносит пугающую новость. Оказывается, слишком много-развелось сачков. Сегодня, например, отсутствовала почти половина слушателей, и Виталий Кузьмич, зам по кадрам, грозился устраивать переклички, если нерадивые не сделают должные выводы из собственного неприглядного поведения. Значит, решает Дробанюк, надо будет обязательно дозвониться сегодня к Калачушкину, потому что завтра рисковать не стоит, иначе можно влипнуть. Ведь и так он всего лишь на двух лекциях побывал. Если докопаются — несдобровать.

Ровно в три Дробанюк снова в холле. На этот раз главный инженер на месте — молодец, Кармен! — и Дробанюк, придав голосу тон побезмятежнее, после обычных приветствий как бы невзначай роняет:

— Звонил недавно управляющему. Да, он пока настроен к нам благожелательно, но, тем не менее… Просил меня по возможности контролировать лично и чаще. А то как бы после хорошего аванса не было плохой оплаты.

— Ну, почему же, Константин Павлович?! — взвивается Калачушкин. — Сегодня я прикинул — мы даже план, наверное, вытянем.

— Да? — с подчеркнутой сдержанностью произносит Дробанюк. И спрашивает укоризненно: — А какой ценой?

— Так управляющий же сам дал «добро!» — защищается тот.

— Я что-то не очень понял, на что он свое «добро» дал, — продолжает раззадоривать главного инженера Дробанюк. — Он это… энтузиазм в общем-то оценил, настроенность отметил, но…

— А насчет объединения бригад?! — заходится в своей праведности Калачушкин.

— Ты имеешь в виду это… это?.. — тянет Дробанюк, давая понять, что у него «это» случайно выскочило из головы.

— Ну то, что объединили бригады Еремчикова и Косенко… Я же Геннадию Михайловичу объяснял, что в такой обстановке, когда месяц, и квартал, да и полугодие мы не закрываем, лучше всего слить их на время, чтобы объемы вырвать хоть наполовину. А то они по отдельности копошатся, как червяки, и толку с них — кот наплакал.

— Думаешь, я до тебя не говорил управляющему об этом?! — с возмущением подхватывает мысль на лету Дробанюк. — Я ему все уши прожужжал насчет объединения! Так нет — давай не будем спешить, давай осмотримся, чтобы дров не наломать. А теперь, когда припекло в одно место — молодцы, правильно, вот что значит энтузиазм и боевая настроенность!.. Задним умом мы все крепки! А чтобы вовремя поддержать инициативу — дудки!.. Ладно, Петр Иванович, пока продолжайте в том же духе, а я снова свяжусь с трестом на предмет дальнейшего развития событий. Что ж, буду лично контролировать, если Геннадию Михайловичу очень хочется этого. Завтра в три опять позвоню, будь на месте, понял?..

Из телефонной будки Дробанюк выходит со взмокшим затылком, руки у него дрожат. Он бессильно опускается в кресло и долго сидит, не в силах пошевелиться. Вот так сюрприз! Конечно, месячный план им вряд ли удастся выполнить, размышляет Дробанюк, но объемы-то они могут вырвать. А это значит, что в дальнейшем можно будет выравнять общее положение… Соединенным бригадам это вполне под силу. И как он не додумался раньше слить их! Это ж на случай прорыва золотая палочка-выручалочка. Врозь бригадам многого не добиться, а гуртом, как говорится, и батьку побить можно… Дробанюк обзывает себя последними словами за то, что в свое время, когда укрупнение бригад пропагандировали, даже требовали этого, он ушами хлопал, руки не дошли, а теперь расхлебывайся!.. Хорошо еще, что удалось втереть очки Калачушкину, чтобы не думал, что он герой, а начальник управления — сбоку припека.

Но вдруг Калачушкин додумается позвонить управляющему, чтобы со страху еще раз объяснить, заверить его, и ляпнет об их разговоре?.. При мысли об этом Дробанюк подхватывается с кресла и снова бросается в телефонную будку — надо срочно связаться с управляющим, упредить нежелательное развитие событий.

— Это ты, Константин Павлович? — благожелательно откликается тот. Значит, он в духе, и это ободряет Дробанюка.

— Да вот, волнуюсь за судьбы производства, Геннадий Михайлович, — с явным волнением произносит Дробанюк. — Уезжая, между прочим, я настраивал Калачушкина на то, чтобы бригады укрупнить. Если план не удастся вытянуть, то хоть объемы вырвем. А это фундамент на будущее. Помните, я как-то говорил вам об этом? — с опаской произносит он эту фразу — все же риск, расчет на обычную забывчивость управляющего.

— Верно толкуешь, Константин Павлович, — отвечает тот, и Дробанюк переводит с облегчением дух: сработало! — Позавчера я был на твоих объектах. Дело вроде бы сдвинулось с мертвой точки. Вот что значит укрупнение бригад! Хорошо, что прислушиваешься к новому, в этом — выход. И Калачушкин молодец, крутится.

— Так контролируем же, Геннадий Михайлович, — с жаром заверяет его совсем воспрянувший Дробанюк. — Каждый день по два раза звоню, утром и вечером.

— Междугородные планерки проводишь? — со смешком замечает управляющий.

— А что делать? — отвечает Дробанюк, безотрадностью тона подчеркивая весь трагизм ситуации, когда не могут обойтись без него.

— Действуй, действуй, — подбадривает тот. Затем неожиданно спрашивает — Ну, а как там у вас, в Сойках? Погода хорошая?

— Печет — как в Африке, Геннадий Михайлович! Приезжайте, тут такой пляж! Водичка в реке исключительная…

— Да вот хочешь не хочешь, а придется, — вздыхает управляющий. — С понедельника буду у вас. На целую неделю вызывают. Не вовремя, конечно, концы подчищать надо, квартальный план давит, но что поделаешь? Обязали строго-настрого.

— И правильно сделали! — убеждает Дробанюк. — План всегда давить будет, а семинары на лоне природы проводятся не так часто…

Телефонную будку он покидает в приподнятом настроении — выкрутился. Причем, со счетом один-ноль в свою пользу. А то и больше. Ведь и управляющему ситуацию подал в нужном виде, и инициативу по укрупнению бригад, перехватил вовремя…

Дробанюк выходит на свежий воздух, вытирает вспотевшую шею. Профилакторий еще в сонной послеполуденной тишине, можно бы и прилечь, но Дробанюку спать не хочется — он слишком возбужден. Хорошо бы позвонить-Кармен, размышляет он, но это опять не меньше часа надо торчать в телефонной будке. И Дробанюк решает сходить на речку, поплескаться немного, ведь за этими дурацкими телефонными переговорами и покупаться некогда. А заодно на пляже толком продумать, что в дальнейшем предпринять. Вдруг дубина Калачушкин опять встругнет что-нибудь? План он, видите ли, собрался вытянуть…

Река опять бодряще обжигает Дробанюка. Он с ходу переплывает ее, рассекая воду размашистыми, сильными взмахами рук, и, немного отдохнув на том берегу, поросшем у самой воды густыми лопухами, возвращается в том же спринтерском темпе опять. Затем с размаху по-ребячьи падает на разогретый палящим солнцем песок и, подгребая его под себя, блаженно замирает, представляя, что вскоре вот так же с ним рядом будет лежать Кармен, демонстрируя свой потрясный, как она выражается, купальник. И — никаких проблем, никакого плана, никакого Калачушкина с его дурацким укрупнением!..

Дробанюк морщится, снова возвращаясь в мыслях к тревожащей его проблеме. Может, к лучшему, что управляющий выезжает сюда, в Сойки? Это ведь развязывает руки… Кстати, завтра уже пятница, и он наверняка рванет сюда если не в конце дня, то с утра в субботу. Кому охота в такое пекло торчать в пропыленном городе?! Значит, уже завтра можно будет втолковать Калачушкину кое-какие истины. Пусть не зарывается, мил-дружок, и поскромнее ведет себя в отсутствие первого руководителя, а то ведь это очень похоже на подсиживание. При шефе у него, видите ли, ни энтузиазма, ни энергии почему-то не проявляется, а без — пожалуйста, рад стараться! Карьерист, однако!..

На следующий день Дробанюку нестерпимо хочется прямо с утра дорваться до телефона, но угроза переклички заставляет его идти на занятия. И появляется здесь он вовремя, потому что перед слушателями прямо с утра вырастает фигура зама по кадрам Виталия Кузьмича, куратора семинара, или, как его успел окрестить Ухлюпин, классной дамы. Призывая слушателей к вниманию, Виталий Кузьмич стоя громко стучит по столу ручкой.