Точка кипения - Воронин Андрей Николаевич. Страница 16

Только сейчас Ремезов заметил в руке егеря страшный кинжал. Он замер, инстинктивно выбрав самую лучшую защиту – не сопротивляться, не кричать, а покорно ждать рокового удара. И егерь сплоховал, рука у него не поднималась убить беззащитного человека. Он тяжело дышал, словно после изнурительной физической работы, кинжал в его руке дрогнул, и он мучительно произнес, с трудом выговаривая каждое слово:

– Ладно. Поедешь к судье и расскажешь, как все было.

Ремезов с готовностью закивал, но егерь вдруг ясно почувствовал, что никуда он не пойдет, а удвоит, удесятерит свою охрану. Больно сжалось сердце, словно Ремезов выпустил уже в него заряд картечи.

А тот, почуяв шанс на спасение, решил окончательно уйти от мести, сказав:

– Хорошо, я пойду, обязательно пойду. А еще хочешь, Петрович, я тебе денег дам. Много денег, ты в жизни столько не видел – тридцать.., даже сорок тысяч долларов.

Егерь дернулся, словно его укусила ядовитая змея. Рука его цепко ухватила Ремезова за горло.

– Ты мне деньги предлагаешь?! Меняешь жизнь моего сына на паршивые бумажки! Купить меня хочешь. Нет, так дело не пойдет. Жизнь на жизнь, смерть на смерть, понял, мерзавец!

Кинжал пронзил бьющееся сердце. Егерь знал свое дело – сотни раз он метким ударом прекращал мучения бедных животных, израненных горе-охотниками. Инстинктивно егерь шагнул в сторону, опасаясь испачкаться брызнувшей по канавкам кровью. Ремезов без звука упал на траву.

Бобров с замиранием сердца услышал щелчок открывающегося замка. По его ощущениям егерь отсутствовал слишком долго. Хорошо зная егеря, Бобров подумал, что тот наверняка-таки выследил и убил Ремезова. Тем более тот был без охраны. А если Ремезов мертв, то пришла его, Боброва, очередь. Ведь он единственный свидетель, знающий всю подоплеку убийства. Он услышал тяжелые шаги и от страха непроизвольно обмочил штаны.

– Лексеич мертв, – раздался холодный, безразличный голос егеря. – Я позвоню из автомата в милицию, они приедут освободят тебя. Но запомни, Бобер, ты должен пойти в суд и рассказать все как было. Даю тебе неделю сроку. Не сделаешь – отправишься следом за Лексеичем. Ты меня знаешь, я языком не болтаю почем зря. И еще. Много вас развелось, народных избранников, любящих на дармовщинку поохотиться в заповедных местах. Так ты им всем передай: я их жду у себя в лесу и каждого встречу как дикого гада, патронов у меня хватит.

Егерь ушел, оставив дверь открытой. Минут через сорок явился наряд. Брезгливо кривясь, милиционеры разрезали веревки и уселись на кухне, готовясь к долгому разговору. Но первая же фраза Боброва заставила их всех, кроме одного, броситься во двор к машине. В районе объявили план “Перехват”, немедленно выслали группу к дому егеря, но тот все предусмотрел заранее и ушел в лес. Единственной удачей группы и главной уликой стала машина Ремезова, на рассвете обнаруженная у охотничьего домика.

Другой группе повезло больше. Сопоставив рассказы гибэдэдэшников и вычислив участок шоссе, где останавливалась либо на время съезжала машина, они обнаружили труп Ремезова до того, как на него случайно наткнулся кто-то из любителей отдыха на природе. Факт насильственной смерти был установлен, личность убийцы не вызывала сомнений.

Но гораздо сильнее убийства маленьких и больших начальников встревожил рассказ Боброва. Как, из-за свихнувшегося мужика им нельзя теперь подстрелить оленя-другого? Вот так вкалываешь день и ночь на благо народа, чтоб ему пусто было, а тебя лишают любимого отдыха! Очень обидно! Но поправимо. На то им и власть дана.

Ранним утром жители стоящей у заказника деревни были разбужены гулом машин. Вскоре окраину леса опоясала густая человеческая цепь. Сюда нагнали целый полк солдат. Впереди суетились инструкторы со злющими псами. Инструкторы держали в руках лоскуты одежды, взятой из дома егеря.

– Изведет начальство всю семью Чащиных под корень, – вздыхала женщина, издали наблюдавшая за суетой.

– Да разве же Петрович дурак? – возразил растрепанный муж, только что вылезший из постели. – На кобелей у него есть медвежья обманка. По такому следу окромя лайки ни одна собака не пойдет, забоится. А солдат он обдурит, как пить дать обдурит. Не родился еще тот человек, который в нашем лесу Петровича словит.

Он привычно говорил “наш лес”, хотя уже много лет им беззастенчиво пользовались другие люди.

Цепь, колыхнувшись, двинулась вперед. Командиры благоразумно оттянулись в ближний тыл, держа в поле зрения своих подчиненных и корректируя их курс. Они хорошо знали, на что способно охотничье ружье в умелых руках. Инструкторы тоже с удовольствием уступили бы места в авангарде, но это было в принципе невозможно. Они поглядывали на небо со смешанным чувством радости и тревоги. День только занимался, а уже просветлело, так как на небе не было ни облачка. Значит, угадали синоптики, пообещав ясный день. Дождь не сорвет им охоту на человека. Но все ли вернутся живыми обратно?

Собакам дали понюхать одежду, и они сновали на поводках, жадно вдыхая лесной воздух. Следом шли солдаты. Вдруг несколько из них вскинули автоматы, а затем послышался удивленный шепоток:

– Во, ломанулся! Здоровый как бык. Лось, что ли?

Выдрессированные псы игнорировали убегающую дичь. Люди подавили в них естественные инстинкты, требующие немедленно преследовать травоядных, обучив взамен хватать и рвать двуногую дичь – человека. Одна из собак злобно тявкнула и рванула так, что инструктор чуть устоял на ногах. Тот подбежал к ней и, помедлив, спустил с поводка. Распоряжения, полученные участниками облавы, были предельно четкими: обезвредить егеря, избегая человеческих жертв. Хорошее слово – обезвредить, позволяет любому истолковывать его по-своему. Хочешь – в плен бери, хочешь – ликвидируй на месте. В данном случае начальство предпочитало второе. Инструкторам четко объяснили: если собаки возьмут след, спускать их немедленно. Пусть убийца застрелит несколько псов, зато остальные разорвут его в клочья. Вот инструктор и медлил, отпуская своего питомца. Этого пса он взял бестолковым щенком, выкормил его, обучил всем премудростям, которые должна знать хорошая служебная собака. Он привязался к ней, как привязываются к взятому из детдома ребенку, и не хотел отправлять собаку под пули взбесившегося егеря. Звучит кощунственно, но инструктор предпочел бы, чтобы егерь подстрелил какого-нибудь солдатика. Ведь никого из них он не знал. А собака хоть и животное, но свое, родное.

Инструктор бежал, продираясь сквозь густые заросли, минут двадцать, и вдруг лай стих. Он замер, прислушиваясь, думая, что собаки опустились в какую-нибудь яму, и с трудом разобрал жалобное повизгивание. Инструктор бросился на звук. Он не поверил своим глазам. Десять лютых псов трусливо скулили, поджав хвосты, испугавшись неизвестно чего. Или кого? Может, призраков, лесных духов? Никого материального, кроме дятла, поблизости не наблюдалось.

Собрались люди и попытались насильно, за ошейник тащить собак вперед. Те покорялись воле хозяев, но упорно отказывались брать след. Засуетились командиры, подтягивая солдат и опять расставляя их в линию. Цепь качнулась, инструкторы проводили ее взглядом, после чего стали обсуждать загадочное происшествие. Они привыкли, что собаки часто теряют след. В городе при обилии транспорта это нормально. Но чтобы собаки не хотели идти по следу в лесу – такого они и вообразить себе не могли.

Пустой лес поглотил солдат, а вскоре началось что-то невероятное, словно чаща была и в самом деле заселена злобными духами. Послышались крики, ударила короткая автоматная очередь – и все это с разных концов цепи.

Задолго до темноты охотники на человека бесславно вернулись в деревню. Итоги облавы были печальны. Левое крыло цепи спугнуло волчью стаю, которая, убегая, наткнулась на солдата. Тот со страха открыл огонь и ранил своего товарища. Еще два солдата на правом крыле провалились в болото. Их вытащили, но тут пошли непроходимые топи, и офицеры решили возвращаться. Кому-то в голову пришла беспочвенная фантазия найти в деревне проводника, но сельчане дружно отвечали: