Экспедиция идет к цели (Приключенческая повесть) - Колесникова Мария Васильевна. Страница 16

Цокто сидел с широко раскрытым ртом. Он с недоверием и боязнью смотрел на японца. Все это было похоже на сказку. В этих маленьких штучках сидели самые ужасные болезни, И японец безбоязненно брал их руками.

— Брось ампулы в родник и колодцы. Мы хотим проверить, насколько ты нам предан.

Трясясь от страха, взял Цокто страшные ампулы, сунул в карман.

В горы отправлялись Сандаг, Пушкарев и Цокто. Пришли из кочевья Дамчиг и Тумурбатор. Проводником на свои пастбища Бадзар прислал разбойника Жадамбу.

Завидев пограничника, который уже сменил военную форму на халат, Пушкарев почему-то изумился:

— Это вы — сын Аюрзана? Тумурбатор?

— Я.

— Прямо-таки глазам своим не верю! Ехали от самого Улан-Батора вместе, а оказывается, вы и есть тот самый Тумурбатор… Цокто вчера сказал: сын Аюрзана и есть тот человек, который принес в учком красные камешки. Значит, вы их тогда принесли?

Тумурбатор рассмеялся:

— Дедушка Дамдин попросил передать, ну я и передал. Я у него вчера был. Боялся, не свалил ли ураган его юрту. Цела, и Дамдин цел. Работает, хоть юрта вся трясется.

— Как жаль, что я не знал… Мне очень нужно поговорить с Дамдином. Очень. Я, по сути, из-за этих красных камней и приехал сюда. Где пиропы — там ищи алмазы…

Пограничник заинтересовался.

— Вернемся с дальних пастбищ — проведу вас к дедушке, — сказал он. — Алмазы… Дедушка никогда не говорил об алмазах. Где подобрал красные камешки — тоже не знаю. Наверное, поблизости, раз решил послать в Ученый комитет. Он обо всем охотно расскажет.

Александру хотелось сразу же поехать к Дамдину, и в то же время его манила дальняя поездка. Там — неизведанное… За Девичий перевал… Падь ягнятников… Еще какие-то пади и котловины, где можно собрать геологические образцы, получить хотя бы общее представление о горах Гурбан-Сайхан, воспетых всеми великими путешественниками по Центральной Азии.

— На обратном пути проведаем Дамдина, — пообещал Сандаг.

Дальние пастбища Бадзара находились в котловине Галын-Алам, что значит «Огненная щель». Странное название. Почему — огненная? Может быть, в памяти людей сохранились воспоминания о каких-то геологических процессах, имевших место там?

— Все гораздо проще, — разъяснил Сандаг, — В этой котловине очень много пещер. Все они заброшены. Когда-то в пещерах жили монахи, был у них якобы свой храм — дацан под землей, где находилась огромная статуя прекрасной богини — женщины Тары. Ее в народе называют Дулмой. И якобы перед статуей на алтаре горел вечный огонь. Об этом вы от здешних кочевников еще не раз услышите.

Но все это, разумеется, сказка. Такая же, как вера в подземных жителей биритов, по-вашему — гномов.

Воображение Пушкарева мигом воспалилось. Пещеры, где, по словам Сандага, до сих пор лежат древние книги и иконы; подземный храм с гигантской статуей богини; вечный огонь…

Пусть сказка. Но он прикоснется к сказке…

Провожать машину вышли все сотрудники экспедиции. Шофер Аракча сидел в кабине строго-величавый и хмурил брови: проедут ли они там, где никогда не бывало ни одной машины?

Машина заурчала. Чимид, который вертелся около нее, крикнул:

— Кочуйте счастливо!

— Эй, эй, я тебя!.. — погрозил шофер кулаком. — Не знает, проклятый, что нельзя доброй дороги перед отъездом желать! Несчастье случится. Деревенщина!..

Лагерь скоро скрылся из виду. Дорога вела в горы. Поднялось багряное солнце, и вершины загорелись медным блеском.

Какая здесь четкость света и тени… Краски яркие, без полутонов, воздух прозрачен и сух. Лесов по склонам гор нет, и оттого они кажутся еще более пустынными и древними. Пади покрыты бело-розовыми тюрбанами дикого лука, и кажется, будто лежит снег.

Вот полуразвалившаяся дозорная башня. Когда-то на ее верхушке по ночам полыхало яркое пламя. Рядом на темно-коричневой скале «знаки Гэсэра», искоренителя десяти зол на земле, — изображение меча. Или покажется на утесе гробница какого-то древнего богатыря, к ней ведет широкая дорога, уставленная по обочинам каменными глыбами.

Странные горы здесь, в Гоби. Они поднимаются без всяких предгорий и покоятся как бы на едином, общем пьедестале. Какие силы вознесли на этот пьедестал массивы хребтов Дзун-Сайхан, Дунду-Сайхан и Барун-Сайхан? Эти три расчлененных глубокими каньонами хребта и есть массив Гурбан-Сайхан, Три Красавицы: Восточная, Средняя, Западная.

Машина пробиралась на северо-запад, к загадочному Девичьему перевалу, за которым и находятся дальние пастбища.

Разбойник Жадамба, которого усадили в кабину, за всю дорогу ни разу не заговорил с водителем Аракчей. Да и о чем им говорить? Жадамба был угрюмого характера. К сорока годам он отпустил усы и бородку, и они придавали ему еще более мрачный вид.

Жадамба смотрел на шофера и на всех сидящих в кузове, кроме Цокто, как на обреченных. И хотя Бадзар не дал Жадамбе никаких прямых указаний, разбойник решил действовать по своему усмотрению. Он всегда отличался самостоятельностью. Пора начинать! Нужен случай, который всколыхнул бы весь аймак, а то и всю Монголию…

Он испытывал сладкое томление в груди от мысли, что все эти экспедиционные люди находятся в полной его власти и он может погубить их запросто. В пустынных, безлюдных горах всякое случается… Ни один следователь не найдет концов преступления. Жадамба знает такие места, откуда никто живым еще не выходил. Можно обрушить камнепад на спящих людей и на машину, можно завести их в черное болото, столкнуть в пропасть… Да мало ли что можно придумать, если хочешь погубить. Хорошо, когда у тебя есть такой сообщник, как Цокто.

На привале он отвел Цокто в сторону и сказал:

— Ты меня знаешь: я не люблю, когда мне перечат. Револьвер с собой взял?

— А зачем? Мне он не нужен.

— Ты ошибаешься. Ну да ладно. Я сам их всех перестреляю.

Цокто помертвел, его начала трясти лихорадка.

— Ну ты, ученый! — прикрикнул на него Жадамба. — Твое дело — держать язык за зубами. Мы порешим их ночью, когда не будет артельных пастухов — они уедут на свои пастбища.

Эти артельные Дамчиг и Тумурбатор не нравились Жадамбе: очень уж с подозрением поглядывали они на него. Да только здесь, в горах, хозяин он, а не они, эти пастухи. Он может хоть сейчас перестрелять их всех по одному.

«Хоть бы машина со всеми нами свалилась в пропасть…» — в отчаянии думал Цокто. Он теперь жалел, что ввязался в эту поездку, надо было сказаться больным. Разбойнику Жадамбе что: он скачет по Гоби как ветер — попробуй поймай его! А Цокто привык к спокойной жизни. Ему вся эта затея с восстанием прямо-таки ни к чему… Да, герой Максаржав вырвал из груди его отца сердце. Но разве то же самое не делал его отец с десятками недовольных аратов? Почему Цокто навеки должен быть прикован к своему прошлому, к скрипучей арбе своих предков? Народная власть его ничем не обидела…

Нужно немедленно предупредить всех о злых замыслах Жадамбы. Он знал, что будет за этим: начнется стрельба, и первую пулю разбойник вгонит в живот изменника Цокто.

И Цокто малодушно смолчал. Пусть все будет так, как будет.

…Джаргалантын-Хондий — «Долина счастья» осталась позади. Горы были совершенно лишены почвенного покрова и блестели крутыми гранитными боками. На других кряжах виднелись пирамидальные, конусообразные, ребристые и даже цилиндрические горки. Многочисленные ручьи несли свои прозрачные или желтые, словно впитавшие солнце, воды по ступенчатым ложам и мощными струями низвергались по вертикальным скалистым стенам в долины.

Машина шла по усыпанной обломками скал крутой горной тропе, и было страшно смотреть вниз. Но Аракча искусно выруливал на самых опасных участках.

Был жгучий полдень, когда машина, пройдя сквозь теснины узких и извилистых ущелий, поднялась на перевал, с которого открывался далекий вид. Внизу лежала глубокая долина, покрытая светло-зеленой травой и можжевельником.

Пришлось остановиться: закипела вода в радиаторе. Аракча повернул машину против ветра, но вода в радиаторе по-прежнему шипела, булькала, из открытого отверстия наверху вырывались клубы пара.