Фаворит. Полководец - Калбазов Константин. Страница 15

Шляхтича это не больно-то расстраивает. Все продумано, выверено и отработано многократно. А потому его тело не проваливается, а клинок не вспарывает снег. Вместо этого кисть разворачивается, перемещая саблю режущей кромкой вверх. Рука тут же идет обратным ходом. Слышится треск взрезаемой ткани, выделанной кожи, мышц, костей. Сталь проходит наискось от низа живота и до ключицы.

Готов! Взгляд на схватку. Все. Еще самая малость, и будет поздно. Господи, как же жаль. Он еще так молод и так много не успел. Но он всегда знал, что такое долг. И что значит жить и умереть с честью. Он с этим рос, с этим жил и с этим сойдет в могилу.

Короткий росчерк, и клинок рассек горло боярина, начавшего захлебываться в собственной крови. И тут же прозвучало несколько выстрелов. Сразу три пули ударили Шиманского в грудь, лишая жизни последнего представителя славного древнего рода и пресекая его вовек.

– Как такое могло произойти? Я тебя спрашиваю, Александр! – Рыбин вперил злой взгляд в стоящего перед ним десятника.

– Не знаю, Григорий Семенович, – виновато вздохнул десятник.

Лучше уж выйти против превосходящего противника, чем стоять в канцелярии пред ясными очами капитана и слушать выговор. Командир роты переводит взгляд на взводного. Захар Ильич замер по стойке «смирно» и изучает какую-то, только ему ведомую точку строго на лбу начальства. Все как учили с самого первого дня в дружине.

– Не знаешь? – снова к десятнику. – А кто знает, если не ты?

– Вот на части меня режьте, а я не понимаю, господин капитан. – Сейчас лучше по званию. Сказать, что командир лешаков зол, – это не сказать ничего. – Ладно бы в первый раз. Но ведь хаживали уж вместе этим маршрутом. Все было отработано до мелочей. Мы идем лесом, в передовом дозоре, конвой следом. Но тут сразу все пошло не по плану. Ни с того ни с сего они вдруг помчались так, что нам пришлось выходить на дорогу, чтобы нагнать их. И нагнали бы на лыжах через пару часов. А тут слышим – пальба. Ну и… – Редькин безнадежно махнул рукой.

Н-да-а. Знать бы, что там произошло. С какой такой радости конвой вдруг помчался как угорелый, позабыв о десятке лешаков. Нет, понятно, что всадник сумеет выиграть у лыжника лишь в первые пару часов. А потом тот все одно его нагонит. Коли уж пешие лешаки играли в догонялки с конными, то с таким зимним подспорьем – и говорить нечего. Правда, умыслившие злодеяние этого времени им не дали.

– Командира-то в плен отчего не взяли? – поиграв желваками, спросил Григорий.

– Да кто же их разберет, кто там был за командира, – пожал плечами Александр. – Это уж потом поняли, что и начальника, и его помощника порешили. Ловок был этот Шиманский. Николая враз срубил. А у него опыта было преизрядно.

– И не только Николая, – сердито бросил капитан. – Чего было палить, коль скоро он уж все сделал?

– Виноват.

– Виноват он.

Перьевая ручка с треском переломилась в руках Рыбина, и он в сердцах бросил обломки на стол перед собой. Потом взял себя в руки и выдохнул. Что сделано, то сделано. Назад не воротишь. Жизнь же продолжается. Это у мертвых уже никаких проблем. А вот у тех, кто продолжает топтать грешную землю, дел еще невпроворот. И тучи сгущаются.

– Свободен, десятник.

– Слушаюсь!

Ладонь четко замирает у обреза кепки. Разворот кругом. И она пошла вниз с первым строевым шагом по направлению к двери. Только так и никак иначе. Есть взводный, вот пускай он и разбирается. Нет, понятно, что Александру еще достанется. Но… За что? Он все сделал как надо. Это конвойные. Да чего теперь-то. Может, вина и не его, но стружку снимают только с живых. Мертвые сраму не имут.

– Раненые есть? – устало спросил у сержанта капитан.

– Трое легких. Раны обработали, остальное заживет как на собаках, – продолжая вытягиваться в струнку, доложил взводный.

– Это хорошо. Ты вот что, Захар Ильич. Время нынче горячее, подбери замену погибшему.

– Слушаюсь.

– Только из разведки не бери. Они тоже бегают на вражью территорию и проходят боевое слаживание. К тому же очень может статься, что дело дойдет до развертывания резервных полков. А с полками и разведка разрастется. Заберем ветеранов – ослабим их сильно.

– И где мне набирать новичков? Уж не в линейных ли ротах? – не сдержав разочарованную усмешку, осведомился сержант.

– Именно там. Добровольцев хватает. Собери всех в кучу и устрой отбор. Ну а там уж Саня из молодого слепит по своему образу и подобию. Если ничего не случится, минимум месяц у него будет.

– А не многовато? Нас, помнится, ты уже через месяц погнал на разбойничью ватагу. А солдатики уж по полгода отслужили.

– Все не сидится?

– Да некогда сидеть-то. Опыт надо нарабатывать, пока совсем горячо не стало.

– Ладно. Подумаем еще. Сейчас мне немного не до того. Подбирай кандидата.

– Слушаюсь!

И снова четкий поворот и строевой шаг в сторону двери. Вот молодцы. Все из себя такие бравые служаки. Где же вы раньше-то были, вперехлест вашу через колено?! А кто во всем виноват? Пра-авильно. Он. Командир роты лешаков. Который недосмотрел и не уберег.

Пожалев себя любимого еще пару минут, Рыбин тяжко вздохнул и направился на выход. Пора выдвигаться на совет в штаб. Это Карпов измыслил так приказную избу называть. Н-да. Там сегодня, похоже, достанется всем, кто отличился в этом деле.

Здание штаба представляло собой просторное бревенчатое здание. Впрочем, чему тут удивляться. В военном городке вообще все постройки из дерева. Каменное строительство все же не просто капитальное, но еще и затратное как по времени, так и по деньгам. Сейчас же катастрофически не хватало ни того ни другого.

Поднялся по высокому крыльцу. Прошел мимо дежурного по штабу сержанта и находящегося рядом с ним посыльного, рядового. Напротив входа – боевое знамя дружины, у которого стоит часовой. Рыбин привычно остановился и отдал честь. Дань уважения павшим в боях товарищам, не посрамившим дружину, пусть и были они все молоды. Это теперь в полках хватает народу разных возрастов. Поначалу же была одна молодь.

Это все боярин удумал. Мол, преемственность, традиции, ритуалы и тому подобное. Рыбин поначалу тайком посмеивался над этим. Но потом присмотрелся, послушал пересуды, кто и как относится к новшеству, и пришел к выводу, что друг детства Карпов, стало быть, все же кое-что разумеет в этом деле.

К примеру, молодежь с завистью и уважением поглядывает на ветеранов, щеголяющих памятными медалями «За бой у реки Бобровни» или «За Лифлянтский поход». Что уж говорить об орденах, коих учреждено пока только два: крест Святого Георгия и Андрея Первозванного.

Иван точно знал, что делает. Тут без сомнений. На праздники и гулянья отпущенные в запас ветераны обязательно надевают свои награды. Причем гордятся и нагрудными знаками, свидетельствующими о прохождении службы в дружине. Не просто крестьянин, а подготовленный воин, ожидающий своего часа. Вот о чем говорят те знаки. А какой муж не рад показать свои воинские умения.

Слева, в конце длинного коридора, расположена дверь в зал совета дружины. Там обычно проводятся расширенные заседания перед походом и во время больших учений. Порой даже с участием ополчения. В Замятлино к военному делу подходят со всей ответственностью. Всего-то три года тому назад пришлось выдержать серьезное сражение против шляхтичей.

Но сегодня капитану не туда. Дело, конечно, важное, но касается лишь узкого круга лиц. А потому и столь обширное помещение ни к чему. Григорий повернул направо. Открыл первую дверь, обитую изнутри овчиной. За ней небольшой тамбурок с другой дверью, откуда доносятся приглушенные голоса. Прокашлялся, коротко постучал и потянул ручку на себя.

– Дозволь… – начал и тут же осекся.

За столом сидят двое. Норкин Аристарх, командир конвойной роты. Этот будет сверстником Григория, разве что габаритами покрупнее. Второй – Овечкин Кузьма Платонович, начальник службы безопасности. С виду простой мужичок худощавого сложения, с козлиной бородкой, пятидесяти годочков, с прочно вцепившейся в него сединой. Однако по сути своей он был пауком, оплетшим сетью не только псковские земли, но и лежащие окрест.