Расколотый мир (ЛП) - Кауфман Эми. Страница 29

Еще немногие добрались сюда. Я служила в первой команде реагирования, и это сидит во мне, но не все спешат на звук взрыва. Понимаю, что кроме ошалевшего лейтенанта, стоящего в нескольких футах поодаль с пропитанным кровью рукавом, других офицеров нет. Сейчас у меня нет на него времени.

Мужчины и женщины из соседней казармы с широко раскрытыми глазами, ошалело, начинают вываливаться наружу. Нет цели, нет порядка. Проклятие. Свежее мясо. Они думают, что посылают нам подготовленных бойцов, но несколько месяцев проведенных на добротных, безопасных полосах препятствий и тренировках не подготовят душу к жизни на Эйвоне.

— Солдаты, сюда, — кричу я на них из-за стрекотания пламени, и надеюсь, из-за звона в их ушах. Только некоторые слышат меня, и я подбегаю к ним, пока не получаю внимание остальных.

— Шесть групп. — Я пробираюсь через разинувшую рот толпу, деля солдат на ходу. — Ты и ты… да, ты, а ты можешь надеть свои штаны позже. Берите огнетушители. Вас натаскивали на это. Слушайте меня, смотрите на меня. Бегите обратно в казармы, хватайте огнетушители и возвращайтесь сюда. Сейчас же.

Находясь в шоке, новобранцы больше боятся меня, чем того, что происходит за спиной. Они как собачонки бегут назад к своим койкам, только пятки сверкают.

Я занята разделением остальных выживших на спасательные отряды, и по мере того, как дождь и огнетушители начинают открывать нам путь, мы направляемся в самые дальние от места взрыва части здания, не горящие так неистово.

Следующие минуты теряются в море дыма и тепла. Мы вытаскиваем тела из зданий, некоторые шевелятся и кашляют, другие молчат и истекают кровью. Каждые десять минут или около того, немногие из нас выныривают на улицу, чтобы заполнить легкие менее загрязненным воздухом, но каждый раз становится труднее перевести дыхание. Подтянулись пожарные команды, работающие со шлангами высокого давления и химикатами, которые выжигают наши глаза почти так же, как и дым.

После четвертого или пятого раза, когда я выхожу, рука хватает меня и отдергивает назад, в момент, когда я разворачивалась, чтобы вернуться внутрь.

— Достаточно, капитан! — Это майор Джеймсон орет мне в ухо. — Вы сделали, что могли.

Я киваю, не могу говорить из-за дыма, набранного мной в легких. Я чувствую сильное облегчение, что появился офицер выше меня по рангу, настоящий лидер, взявший на себя ответственность. Дайте мне несколько минут, чтобы восстановить силы, и я смогу вернуться просто как одна из спасателей.

Но когда я опять в строю, Джеймсон тащит меня обратно через грязь и толкает в руки ожидающего медика, прежде чем исчезнуть в дыму.

— Ты выжата, — кричит на меня медик. Я слышу слова, но они не воспринимаются мной. Медик хмурится и пихает кислородную маску в мои руки, а затем исчезает, чтобы позаботиться о пациентах в более тяжелом состоянии. Только тогда я понимаю, что это солдаты из соседних казарм, группы которые я организовывала, замененные более свежими спасателями. Я вижу несколько человек из первоначальных групп, с прижатыми кислородными масками и одеялами на краю всего этого хаоса.

Я срываю грязную полоску футболки с лица и наполняю полные легкие чистого воздуха из-под маски. Проходит какое-то время, прежде чем я снова могу встать, чувствуя головокружение от прилива кислорода и моей внезапной тишины. Но я принуждаю себя встать на ноги, делая последний длинный вдох через маску, прежде чем выйти из медицинского расположения.

Повсюду носилки. Некоторые из них с выжившими направляются в реанимацию госпиталя, другие с жертвами — переносятся во временный морг, который сейчас представляет собой лежащие в грязи тела, с драпированными над ними простынями. Я отступаю, позволяя команде пройти с тяжело раненым человеком. Он так сильно обгорел, что невозможно сказать, где его одежда, а где начинается выжженная плоть. Он молчит, хотя я ожидала, что он будет кричать. Его глаза открыты и смотрят в пустое ночное небо. Когда они проходят, его глаза на мгновение встречаются со мной. Я его не знаю. Внезапное облегчение заставляет желудок сжаться. Кто-то где-то знает его. Неважно, что он не один из моих.

Я пробираюсь через полчища раненых, осматривая лица. Некоторые из них мои. До сих пор никто не ранен настолько сильно, чтобы находиться в критическом состоянии. Пот льется по моим вискам и спине, а пепел в воздухе прилипает к моему лицу. Пламя угасает, но кто-то расставил большие прожекторы по всему периметру, так что, даже когда пламя утихнет, ночь будет освещена. Ноги гудят, прося вернуться в дом, который начинает скрипеть из-за дополнительного веса воды и от тушения химическими веществами. Он не продержится долго, и им нужна вся помощь, которую они могут получить для эвакуации раненых, прежде чем он рухнет.

Медика, что занимался мной, нигде не видно. Но, прежде чем вернуться к пламени, я вынуждена отойти в сторону пропуская еще одни носилки. Я смотрю вниз, и мир останавливается на бесконечную секунду.

— Капитан, нам нужно…

— Где вы его нашли? — срываюсь я, глядя на лицо Кормака, что выглядывает из-за пристегнутой кислородной маски.

— С другой стороны от места взрыва.

— Что с ним?

— Контузия, незначительное отравление дымом. Он будет жить.

А потом они уходят, и Кормак вместе с ними направляется в госпиталь.

Он был здесь. Он был на месте взрыва. Мог ли он знать, что это случится?

Но у меня нет времени думать дальше, потому что что-то другое бросается в глаза. Прожекторы стирают монохроматическое оранжевое свечение, превращая все в тлеющий красный. Теперь я вижу цвета.

И на краю поля тел под простынями я замечаю неоново-розовый.

Я двигаюсь к нему до того как осознанная мысль успеет подсказать мне. Я игнорирую горение в моих израненных легких и гудение ног. Я бегу, мир сужается к этой крошечной вспышке цвета. Это ошибка. Он жив. Они случайно поместили его с телами в этом хаосе. Это происходит все время, они сидят там, идентифицируя поле мертвецов, и некоторые из них просто встают и уходят.

Мне нужно добраться до него, чтобы он мог вылечиться.

Я бросаюсь вниз, сползая в грязь, и отрываю простыню. Глаза Алекси смотрят в небо, один из которых затуманенный и бледный, что находится в месиве разрушенной, выжженной плоти. Другая половина его лица нетронута, почти безмятежна, так же красива, как и тогда, когда мы впервые встретились во время тренировок.

Руки парят над ним, пытаясь найти какой-нибудь способ сгладить повреждения его лица, шеи и плеча. Ярко-розовые волосы грязные и окрашенные пеплом, и я провожу сквозь них пальцами, чтобы выбить часть грязи. Его голос внезапно проникает мне в голову. Я бы не был пойман смертью в таком виде.

Я все еще пытаюсь очистить его, когда руки ложатся мне на плечи и пытаются оттащить меня. Я кричу на того, кто меня схватил, борясь с ним. Голоса кричат мне на ухо, но я их не слышу. Затем кулак проходится по моей челюсти, посылая меня в грязь, а голову заставляя кружиться.

Мне не хватает воздуха, слюны и крови, а затем я пускаюсь в приступ кашля, когда мои поношенные легкие начинают работать.

На этот раз руки, которые тянутся к мне, мягче. Я поднимаю голову. Это командир Тауэрс, ее светлые волосы растрепаны и неаккуратно завязаны на затылке, ее униформа помята, заляпанная пятнами пота. Ее рука влажная и кровоточащая там, где она ударила меня.

— Соберись, Чейз, — кричит она на меня, беря меня за плечи. Ее лицо всего в нескольких дюймах от меня. — Убирайся отсюда.

— Сэр, мне надо…

— Это приказ! — Ее голос почти такой же грубый и хриплый, как и мой. — Если ты не уберешься отсюда, я отдам под трибунал твою задницу, ты слышишь меня? Ты сделала свою работу, и ты, вероятно, получишь еще одну серию медалей за нее, за все хорошее, что делает любой из нас, но прямо сейчас ты должна уйти. Ты сделала, что могла.

Я глазею на нее, голова кружится. Я киваю, и мы изо всех сил пытаемся встать на ноги, скользя по грязи. Я отхожу, позволяя ей вернуться к тому, чем она была занята, прежде чем кто-то пришел сказать ей, что капитан Чейз сошла с ума.