Расколотый мир (ЛП) - Кауфман Эми. Страница 68

Без видового экрана я вынуждена полагаться на экран цифрового изображения на приборной панели. Я ищу линию перехода, указывающую на то, что мы достигли облачного слоя, я никогда не была так рада оказаться на Эйвоне, где повсюду облака. Облака — это то место, где я скроюсь от наших преследователей.

Как только мы входим в них, я тяну джойстики. Шаттл, протестуя, скрежещет, и из-за перегрузки я так сильно врезаюсь в кресло, что мое зрение размывается, а периферийное зрение темнеет. Я борюсь за воздух, ослабляя ремни достаточно, чтобы вздохнуть. Если повезет, истребители, неспособные отследить нас в облаках, приблизятся прямо к поверхности Эйвона. Мы выравниваемся, зрение возвращается, голова кружится, и я немедленно сворачиваю направо, пока не направляюсь на восток. Никаких мятежников, никаких военных патрулей, только остров, где находится секретный объект Флинна. Вот куда я отправляюсь.

Слух восстанавливается, и я слышу частое, паническое дыхание и когда я пытаюсь сказать что-либо, я понимаю, что это у меня гипервентиляция. Я кидаю стремительный взгляд на сиденье второго пилота.

— Флинн? Ты живой?

Он сразу не отвечает, и когда я смотрю в его сторону еще раз, его голова прижата к сиденью, и обе побелевшие руки сжимают подлокотники.

— Надеюсь, что нет, — выдыхает он, жмуря глаза.

Слегка истеричный смешок слетает с моих губ.

— Мы еще не спустились, — предупреждаю я его. — И мы не можем приземлиться на базе.

— Ты можешь посадить эту штуку на болото? — ему удается справиться с голосом, хотя в нем и сквозит шок.

— Более-менее, — отвечаю я сквозь зубы, стараясь не дать ему услышать свой собственный страх. Обученный пилот может это сделать. Но я боевой специалист, и… никто не обучал меня этому.

Мы некоторое время остаемся в облаках, попадаем в зону турбулентности, и нас трясет почти так же сильно, как и при спуске. Я не вижу никаких признаков истребителей на экранах, но это потому, что атмосфера Эйвона делает сканирование в воздухе почти бесполезным. Это то, на что я рассчитываю, чтобы скрыть нас, и что не дает мне понять, преследуют ли нас до сих пор.

Я смотрю на топографическую карту, прокручивая ее в левой части приборной панели, пока не нахожу знакомые виды. Я меняю курс, проложенный отправить нас на просторную военную базу, и вместо этого ставлю точку на острове на востоке, единственном месте, где, как я знаю, есть твердая почва для посадки. Я не могу приземлиться на сам остров; без мощеной посадочной площадки мне нужна мягкая земля, чтобы избежать аварии. Но я могу посадить шаттл на болото в нескольких километрах отсюда, и мы можем покинуть корабль и добраться до острова до того, как военные появятся на месте крушения.

Это не самая изящная посадка в моей жизни. Корабль оказывается на склоне, посадочные подушки с одной стороны наполовину погружены в воду. Я хочу посмотреть, в порядке ли Флинн, но я не могу заставить себя отпустить управление. Я не могу оторвать глаза от приборов. В конце концов, Флинну приходится отстегнуться и добраться до меня, обернув свои руки вокруг моих.

— Джубили… мы сели. Мы здесь, мы в порядке. Ты можешь отпустить. — Он убирает мои руки, возвращая к жизни побелевшие костяшки пальцев.

Я отрываю глаза от экранов.

— Ты в порядке?

Он кивает, хотя я вижу, что во мраке кабины его лицо белое как простыня.

— Только не заставляй меня покидать землю в ближайшее время.

Вместе мы ковыляем в заднюю часть шаттла, и я нажимаю на дверную панель. Трап выпускается вниз под углом, достаточно крутым, что гидравлика не может его сбалансировать, из-за чего он скрипит, когда плюхается в воду. Шаттл стонет, продолжая оседать в густой, болотной грязи, подтверждая, что мы никогда не взлетим отсюда снова. Я закрываю глаза, позволяя влажному, болотистому воздуху ласкать лицо. Ночь едва наступила, на горизонте осталось совсем немного света, последние отметки остатка дня.

— Это было невероятно, — мягко говорит Флинн.

Я качаю головой.

— Если бы я была пилотом, все прошло бы как по маслу. Это было глупо, вот что это было. Нам повезло, что мы не разбились.

— Насколько далеко мы от базы?

— Три, четыре часа на лодке. Быстрее, если они заметят наш спуск и пошлют вертолет или скиммер. Шаттл слишком легко заметить… мы не можем оставаться здесь.

Флинн, глядя в темноту, отвечает не сразу. Его тело обращено к дальнему укрытию, которое приютило фианну, где он жил последние десять лет. Я хочу прикоснуться к нему, показать ему, что он не один без них. Но прежде, чем я это делаю, он резко выдыхает и кивает.

— Недалеко отсюда есть землянка, совершенно невидимая с воздуха. Там пайков на несколько дней, аптечка — это укрытие на тот случай, если кто-то из нас отделится и не сможет вернуться в пещеры. Мы можем спрятаться там, пока они не перестанут нас искать.

Я смотрю на него, хотя его лицо скрыто мраком.

— Серьезно? Боже, Флинн, сколько таких секретов ты скрываешь, о которых не знают военные?

На этот раз я вижу его усталую и мрачную улыбку в свете аварийных огней.

— По крайней мере, еще один, к счастью для нас.

Требуется несколько секунд для автоматического надувания лодки, но нам нужно время, чтобы запастись аварийным рационом с шаттла и совершить набег на аптечку первой помощи для чего-нибудь полезного. Ступать по шаткому трапу при отсутствии освещения требуется аккуратно, и мы не можем рисковать, нас могут заметить. Единственное освещение — от аварийного выхода на шаттле. Я бы выключила и его, если бы могла, но оно должно гореть несмотря ни на что.

Только после того, как у нас есть все, что я смогла придумать, что забрать с борта, я перевожу дыхание. Я вижу Флинна только как силуэт в тусклом, красноватом свете аварийного освещения. Он подходит ближе, тянется ко мне… ему требуется знать где я, беря меня за руку.

— Готова идти? — тихо спрашивает он, хотя его никто не слышит, кроме меня.

— Готова, — отвечаю я, и слышу, как устало звучит мой голос.

Его бойцы, мои солдаты, враги со всех сторон, и никто из них не знает, что на самом деле происходит. Они все пешки в этом больном эксперименте Лару, как и эти шепоты, с их мучительными, злобными штуками, которые они создают.

Он поднимает обе мои руки, наклоняет голову, чтобы прикоснуться губами к ним.

— Мы пройдем через это. Мы исчезнем в болоте, если придется, мы обыщем это место метр за метром, пока не найдем доказательства.

Даже здесь, посреди болота, без надежды, его голос несет уверенность, которую он не может почувствовать, огонь, который начинает изгонять ледяной страх в моем сердце. Это та же страсть, которую его сестра использовала для разжигания войны. Я рада, что он на моей стороне.

— Давай… — начинаю я, но слова умирают у меня в горле. Над плечом Флинна, в темноте болота, поблёскивает огонек.

Сначала он настолько слабый, что я почти говорю себе, что мне показалось. Слишком крошечный и бледный, чтобы быть ищущими огнями военных, но слишком устойчивый и зелено-белый, чтобы быть лампами, используемыми мятежниками. Он странно напоминает мне о фосфоресцирующих водорослях в пещерах мятежников, как будто у них появились крылья, и они последовали за нами на болото.

Память раскрывается, это не более чем одна нить, пущенная из моего подсознания. Она не несет в себе ни изображений, ни событий, только уверенность в том, что я видела его раньше. Местные называют их огоньками, но я… я называла его как-то по-другому.

Флинн видит выражение моего лица и поворачивается, его дыхание сбивается, когда он тоже видит его. Он отступает, тело напрягается от страха. Я знаю, что должна реагировать, должна напрячься, дать тренировкам и осторожности победить. Но маленький пучок зеленоватого света оставляет меня потрясенной, призывая в памяти что-то давно, давно забытое.

Флинн что-то говорит, кричит мне в ухо, и когда я не отвечаю, он берет пистолет, тот, что был взят у бессознательного солдата на космодроме, и направляет его на огонек.