Закон против тебя - Воронин Андрей Николаевич. Страница 32

– А я почем знаю? – пропыхтел Подберезский, намертво затягивая взятым из багажника «тойоты» торцовым ключом ржавые болты, которыми крепилась массивная щеколда. – Я, Иваныч, по этому делу не специалист.

– Правильно, – проворчал Комбат, – когда сломать надо, специалистов хоть отбавляй. Ну, ты готов?

Давай берись.

Вдвоем они подняли и поставили вертикально на нижнее ребро тяжеленную створку. Створка выглядело странно: из-за того, что часть досок была заменена на новые, свежеоструганные, а часть осталась серой, потемневшей от времени и непогоды, ворота отдаленно напоминали зебру в представлении художника-кубиста.

Тетка Марьяна вышла на крыльцо и всплеснула руками.

– Ой, да что ж вы делаете-то? Бросьте вы ее, заразу неподъемную, я сейчас мужиков кликну…

– Ха, – сказал Борис Иванович.

– Хо, – поддержал его Подберезский и тихонечко добавил:

– Гляди, Иваныч, как бы штаны не лопнули.

– За своими следи, – проворчал Комбат и скомандовал:

– Взяли!

Со стороны могло показаться, что они навесили тяжелую створку на вбитые в огромные дубовые столбы ржавые крюки легко, словно играючи, и только Подберезский слышал, как Борис Иванович пробормотал себе под нос:

– Да, старость – не радость.

– Ха, – ответил на это Подберезский.

– Хо, – вторил Комбат. – Какой дурак придумал делать ворота с двумя створками? – добавил он, немного подумав.

Под неискренние причитания тетки Марьяны они навесили вторую створку ворот и на пробу закрыли их. Конструкция «фурычила» вполне исправно, и даже привинченная неопытным в такого рода делах Подберезским щеколда функционировала как надо.

– Вот это мужики, – скрестив на животе под передником руки, сказала тетка Марьяна. – Любо-дорого глянуть. С вечера гуляют, да так, что ворота в щепки, а утром ни свет ни заря у них уж новые готовы – чтобы, значит, к вечеру было чего ломать…

Подберезский фыркнул, а Комбат пристыженно полез пятерней в затылок.

– Мы же не нарочно, – покаянно сказал он.

– А я разве что говорю? – ответила тетка Марьяна. – Я говорю, любо-дорого глянуть. Теперь таких мужиков небось и не делают. Эх, мне бы годков тридцать долой…

– Так уж и тридцать, – хищно растопырив усы, промурлыкал Борис Иванович.

Тетка Марьяна засмущалась и махнула на него рукой.

– Завтракать идите, работники, – позвала она. – Стынет все.

Было начало девятого утра, и упорно карабкавшееся в зенит солнце припекало все ощутимее. Они поплескались у кадки с дождевой водой, смывая с себя трудовой пот, и вошли в прохладные сени. Из кухни тянуло такими запахами, что давно привыкшие к холостяцкой кухне желудки квартирантов тетки Марьяны принялись выводить длинные рулады, которые были слышны даже во дворе.

– М-м-м-м, – сказал Борис Иванович. – М-м-мм! Ну, Марьяна Егоровна, ну, искусница!

– Василиса Премудрая, – поддакнул Подберезский, плотоядно облизываясь.

– Да нуте вас, – отмахнулась тетка Марьяна. – С четырех утра работавши, небось и лошадиному мослу будешь рад.

– Ну вот, – спустя минуту сказал Комбат, сноровисто орудуя вилкой, – а ты говоришь, гостиница.

– Ммм-угу, – с набитым ртом отозвался Подберезский, усиленно кивая головой. Он проглотил кусок и добавил:

– Не было бы счастья, да несчастье помогло.

– И то верно, – сказала тетка Марьяна. Она сидела напротив и, подперев щеку кулаком, смотрела, как едят мужчины. – И мне с вами веселее. Не пойму я чего-то, – продолжала она с простодушной хитринкой, – вы бандиты или как? Вроде ладные мужики, справные, мастеровые, а ездите на этой.., на «чипе».

– На джипе, – рассеянно поправил Подберезский. – Джип, Егоровна, просто очень хорошая машина. Ты подумай, что было бы, если бы я таким манером к тебе в ворота на «Жигулях» въехал. Ни машины, ни ворот, ни квартирантов…

– Врешь, – заметил Комбат. – Ворота бы остались.

– Вот разве что… Так что, Марьяна Егоровна, на джипах не только бандиты ездят.

– Вон как… – с непонятной интонацией протянула хозяйка. – Так они подешевели, что ли, джипы эти ваши?

Подберезский поперхнулся и опустил глаза, чтобы не видеть застиранного до полной ветхости платья тетки Марьяны.

– Нет, – сказал он, – не подешевели. Только я, Егоровна, все равно не вор. Правда. Да вот хоть у Иваныча спросите…

– Не вор, и ладно, – закрыла тему тетка Марьяна. – Да я и сама вижу, чего мне еще кого-то спрашивать. А вы кто же будете, – с заново разгоревшимся любопытством спросила она, – отец с сыном или просто знакомые?

– Воевали вместе, – ответил Андрей. – Иваныч батальоном командовал, а я под его началом от рядового салажонка до сержанта дослужился. Если бы не он, от меня бы уже только оградка осталась…

– А где воевали-то? Или секрет?

– В Афганистане, – коротко ответил Подберезский и уткнулся в тарелку, закрывая тему.

Но тетке Марьяне, оказывается, еще было что сказать.

– Сын у меня там остался, – негромко проговорила она. – Не попался ему, видать, такой командир, как твой Иванович.

Мужчины разом положили вилки. Подберезский перестал жевать.

– Вечная память, – помолчав, сказал Комбат.

– А сюда зачем пожаловали? – прерывая неловкую паузу, спросила тетка Марьяна. Подберезский посмотрел на нее с некоторой опаской, но глаза тетки Марьяны были сухими – видимо, она уже выплакала все, что могла, и смирилась с потерей.

– По делам, – сказал Андрей. – Да еще друг у нас здесь. Хотели его навестить, да вот не вышло…

– Что так?

Подберезский переглянулся с Комбатом. Борис Иванович едва заметно пожал плечами, предоставляя ему право выбора.

– Пропал он, Марьяна Егоровна, – после недолгой паузы сказал Подберезский. – Нет его, и квартира опечатана.

– Кстати, – сказал Комбат, глядя на часы, – не пора ли нам?..

– Не в милицию, часом? – осведомилась тетка Марьяна.

– В нее, родимую.

– Пустое, – уверенно сказала хозяйка. – У нас в городе народу пропало, страшно сказать сколько.

И ни одного не нашли. Ни живого, ни мертвого. Вон, у Степановны полгода как зять пропал, а милиция только руками разводит.

– Гм, – сказал Борис Иванович. – Ну, все равно.

Попытка – не пытка, спрос – не беда.

– За спрос не бьют в нос, – блеснул эрудицией Подберезский.

– Это уж где как, – немного остудила его пыл тетка Марьяна. – У нас, сказывают, бывает и по-другому.

– Да, – медленно кивнул Борис Иванович, – это мы заметили. Только до наших с Андрюхой носов еще дотянуться надо.

В райотделе царило деловитое утреннее оживление, которому оставалось всего ничего, чтобы превратиться в настоящую суету. Вежливый Подберезский осведомился у сменившегося дежурного, на месте ли старший лейтенант Чудаков («Мудаков», – отвернувшись в сторону, проворчал Комбат). Получив в ответ туманное «вроде бы», он рассыпался в благодарностях и вместе с Борисом Ивановичем устремился к лестнице.

На лестнице со страшной силой пахло табачным дымом, между этажами кучковались, усиленно загрязняя и без того густую, как гороховый суп, атмосферу, сотрудники в погонах и без. По коридору второго этажа сновали взад и вперед озабоченные люди с картонными папками, где-то неровно, с мучительными паузами стучала пишущая машинка, на которой кто-то упражнялся двумя пальцами, за одной из обитых темно-синим дерматином дверей слезливо орали, не то признаваясь в каких-то тяжких преступлениях, не то, наоборот, отрицая свою вину. Вдоль стен стояли деревянные кресла с откидными сиденьями, связанные продольными рейками по четыре, как в кинотеатре.

На некоторых креслах сидели изнывающие от казенной скуки, бледные от тревожных предчувствий свидетели и потерпевшие, многие из которых выглядели как самые настоящие головорезы с тридцатилетним стажем отсидок. Здесь тошнотворно воняло лизолом, и откуда-то из дальнего конца коридора доносились громыхание жестяного ведра, мокрые шлепки и шарканье – там мыли пол.

Сохраняя каменное выражение лица, Комбат прошагал по коридору и остановился перед дверью одиннадцатого кабинета. Под этой дверью тоже сидели две бледные личности с мятыми, словно отлежанными, физиономиями.