Я, инквизитор. Башни до неба (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 26

Не скажу, чтобы слова Кнотте особенно подняли мне настроение, хотя всё же были гораздо приязненнее, чем то, что я выслушивал от него за последние недели.

– В нынешние времена, мастер? – Переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– Никогда уже не будет так, как было, – повторно вздохнул Кнотте. На этот раз ещё более жалобно. – Когда-то Инквизиториум обладал реальной силой, могуществом и властью. Теперь это... – Он махнул рукой. – Ты знаешь, Мордимер, – он посмотрел на меня, – что ещё несколько десятков лет назад инквизитор ударил по лицу самого императора только потому, что Светлейший Государь язвительно высказался о работе Святого Официума?

– Мастер, знаю ли я? Я слышал эту историю по меньшей мере несколько десятков раз!

Упомянутый рассказ касался инквизитора Конрада Тауба, который и в самом деле влепил императору пощёчину на глазах всего двора. Император, якобы, опустился на колени и поцеловал руку, которая его ударила, говоря, что этот святой муж ударил его по праву, за то, что он посмел насмехаться над организацией, созданной самим Иисусом Христом. Другое дело, что несколько месяцев спустя, Тауба нашли мёртвым в аахенской канаве, а следы на теле указывали, что перед смертью его пытали. Что свидетельствовало о том, что Светлейший Государь имел одинаково длинные и руки, и память. Как легко понять, молодым инквизиторам обычно рассказывали эту историю без грустного конца, но мне всё же удалось добраться до источников, в которых она была представлена в полной красе. И в этом случае она уже не была такой однозначной. Ибо кто в конечном итоге одержал верх? Живой император или мёртвый инквизитор?

– Значит ты и сам видишь, что когда-то в Инквизиториуме служили люди великой добродетели и великого мужества. Времена этих героев безвозвратно прошли. Сейчас нам необходимы люди даже средних способностей, даже менее пылкие, но добросовестные и преданные. И поэтому я думаю, Морди, что я могу положительно рассмотреть твою кандидатуру.

Видимо, он заметил, что я не смог сдержать недовольную гримасу, когда снова услышал из его уст «Морди», потому что он улыбнулся.

– Я больше не буду называть тебя «Морди», потому что я знаю, насколько ты этого не выносишь. – Он хлопнул меня по плечу. – Тем не менее, я должен признать, что наблюдать за тем, как ты мучаешься, было довольно забавно.

– Знаете что, мастер? Если хотите, можете меня называть даже своим сладким сахарочком, – ответил я.

Он засмеялся так, что его огромное брюхо заколыхалось, словно одеяло на порывистом ветру.

– Ну, тогда пойдём со мной, сахарочек, – предложил он. – На этот раз выпьем вместе.

От такого предложения я не мог отказаться. Впрочем, я и не хотел его отвергать. Я, правда, не был любителем выпить, но застолье в компании Кнотте казалось мне теперь вполне интересной идеей. Я не думал, что смогу его когда-нибудь полюбить, потому что память о его ехидстве, издёвках и унижениях не могла стереться слишком быстро, даже если всё это было театральной инсценировкой. Но Кнотте, объяснив, кто он на самом деле, снискал моё уважение. И, что более важно, он сделал так, чтобы впредь я даже на миг не усомнился в правильности выбора властей, осуществляющих опеку над Святым Официумом. Ведь оказалось, что мастер Альберт всегда был правильным человеком на правильном месте. И только я должен был хорошенько попотеть, чтобы это понять...

Созванный маркграфиней суд вынес приговор быстро – никто и не ожидал, чтобы этот приговор был иным, чем очень суровый. Ибо в таких случаях, как случай Мясника, казнь имеет целью не только совершение возмездия над преступником. Кроме того, казнь должна была служить предостережением, а также публично доказать, что мельницы правосудия мелют, может, и медленно, но эффективно. В связи с этим судьи решили, что сначала палач провезёт Неймана на телеге по всему городу. Назначили четыре остановки, у главных ворот города, у храма Иисуса Мстителя, у ворот замка маркграфини и у ратуши.

На этих остановках герольд будет громко зачитывать список вин преступника, а палач в это время будет жечь его тело живым огнём и рвать клещами. Потом телега с палачом и Нейманом вернётся на рынок, где на заранее подготовленном помосте художнику отрубят правую руку и выжгут глаза. После этого осуждённый будет подвергнут последней пытке, то есть ломанию колесом. Не все знают, в чём на самом деле заключается ломание колесом, и многие путают эту пытку с ломанием на колесе.

Между тем, в первом случае осуждённый привязывался к скамье или помосту, а палач скатывал ему по жёлобу на руки и на ноги большие, тяжёлые, обитые железом колеса от телеги, ломая таким образом кости. Во втором же случае осуждённого привязывают к колесу с расставленными руками и ногами, а палач ломает ему кости ударами железной палки. Первый способ требует гораздо большего мастерства, а палач должен быть настоящим мастером в своём деле. Я помню, как когда-то в Кобленце я был свидетелем ломания колесом, которое закончилось тем, что колесо после удара в предплечье осуждённого отскочило от помоста и упало в толпу, расколов череп одному горожанину и ранив несколько других людей рядом. Через две недели горожане имели возможность наблюдать за мастерски проведённой казнью, на которой сам же неловкий палач стал жертвой, а приговор исполнила признанная знаменитость из Аугсбурга. И выполнила столь филигранно, что толпа рукоплескала мастеру ещё долго после того, как тело его несчастного собрата по профессии перестало дёргаться на помосте.

Я думал обо всём этом потому, что Нейман должен был быть именно изломан колесом, и сразу после приговора суда маркграфиня фон Зауэр послала нарочного, чтобы он привёз малодоброго мастера Юстаса из Кёльна, известного своим опытом и чрезвычайно серьёзным подходом к выполнению своих обязанностей. Госпожа фон Зауэр попросту посчитала, что местный палач не подходит для столь сложной операции как казнь вызывающего ужас и ненависть Мясника. Ведь в этом случае была неприемлема какая-либо ошибка или какое-либо упущение. Чернь, которая, несомненно, в огромном количестве соберётся на рынке, должна была получить развлечение не только долгое, но и искусное, а такого мастерства, видимо, не гарантировал городской мастер. Я догадывался, что этот человек не в восторге от подобного решения, а наоборот, оскорблён в своей гордости и профессиональном достоинстве. Ведь он, по всей вероятности, полагал, что годами усердной службы на благо города он заслужил, чтобы к нему относились серьёзно и пользовались его услугами не только в каких-то банальных случаях повешения или клеймения.

Я поспрашивал, где мне найти палача, и без удивления узнал, что он заливает своё горе в таверне на окраине. Я решил его навестить и немного поговорить с ним, чтобы понять, может ли этот глубоко оскорблённый в своей профессиональной гордости человек помочь мне в реализации моих планов.

Палач сидел за столом у стены. Вокруг было полно людей, но другие завсегдатаи толпились за столами и лавками, и никто не сел рядом с палачом. Ну что ж, такова уж эта профессия. Нужная, даже необходимая, но при этом овеянная смесью страха, признания и необъятного презрения. Каждый из этих горожан, теснящихся за кружкой пива или стаканом вина, считал себя лучше, чем палач, хоть бы он был побирушкой, содомитом или растлителем детей. И никто в здравом уме не сядет на одну скамью рядом с ним. Конечно, данное правило не касалось инквизиторов. Мы не должны забивать себе голову суевериями, ибо во многом мы сами определяем правила, по которым хотим жить. Поэтому я купил у трактирщика большой кувшин пива и подсел к столу, за которым сидел палач.

Мужчина склонился над столешницей, но, должно быть, заметил движение краем глаза, потому что удивлённо поднял голову. Но успокоился, когда меня узнал.

– Здравствуйте, господин инквизитор, – сказал он. – Не стыдно вам... так... со мной...

– Вы, наверное, не часто имели дело с инквизиторами? – Я улыбнулся и разлил пиво по кружкам.