Я, инквизитор. Башни до неба (ЛП) - Пекара Яцек. Страница 55

– Именно так, Мордимер, – кивнул Тофлер. – Мы всегда ведём добросовестный подсчёт прибылей и убытков. Шуман будет предупреждён, и на него будет наложена соответствующая епитимья.

Именно такого ответа я и ожидал. Зачем ещё появился бы вызванный монахами инквизитор из Хеза, если не для того, чтобы спасти знаменитого архитектора? Но Тофлер мог быть преторианцем и незаурядной персоной, но это не значило, что я легко ему сдамся.

– Епитимья?! – Бросил я насмешливо. – С каких пор мы наказываем епитимьей еретиков, вызывавших демонов и приносивших в жертву невинных людей?

– Много невинных людей ещё погибнет, прежде чем все мы попадём на суровейший Суд Божий, – ответил Тофлер равнодушным тоном. – Кроме того, ты прекрасно знаешь, Мордимер, что Шуман не призывал никаких демонов, поскольку попал в руки шарлатанов, а не настоящих колдунов.

– А чем отличается грех от искреннего желания его совершить? – Спросил я. – Причём, позволю себе вам напомнить, ему помешали его совершить не угрызения совести, а внешние обстоятельства.

Тофлер ещё раз глубоко вздохнул полной грудью и с удовлетворением покачал головой.

– Аж возвращаться не хочется, – буркнул он. А потом повернулся в мою сторону. – Ты прав, Мордимер, говоря о греховном намерении и о греховном поступке. Ибо представь себе человека, убивающего младенца. Разве мы не назовём это нечестивым поступком? Но что мы скажем, узнав, что ребёнок так или иначе умрёт, но ему грозит смерть в муках? Разве тогда убийство не будет актом милосердия? А если упомянутый человек убивает младенца потому, что увидел в нём воплощение демона? Не будет ли это похвальным поступком? А если окажется, что этого демона он увидел лишь потому, что страдал от помрачения чувств? Разве это не безумный поступок?

– Ты утверждаешь, что важен не поступок, а мысль, которая к нему приводит. Согласен! Но разве не то же самое сказал перед этим я сам?

– Именно так! Что приводит нас к выводу, что людей следует наказывать не за греховные поступки, учитывая тот факт, что один и тот же поступок может быть греховным, святым или нейтральным, а за греховные намерения.

– Ты пересказываешь мне мои же мысли и убеждаешь меня в моей собственной правоте. – Я пожал плечами. – Признаюсь честно, я не до конца понимаю тот факт, что смысл твоих действий, похоже, совершенно расходится со смыслом твоих слов.

– Мы согласны с идеей и теорией, друг мой. Однако на практике наши разумы должны приобрести определённую гибкость, которая позволит нам следовать не только по пути, проторённом универсальной концепцией.

– Я так понимаю, что твой разум достаточно гибок, чтобы выпустить на свободу преступника? – Съязвил я, потому что хотел ему показать, что он очень ошибается, если думает, что меня можно поймать в сети ловко сплетённых слов.

Он был мной явно разочарован, поскольку демонстративно вздохнул и покачал головой.

– Ладно, Мордимер, – сказал он. – Предположим, что будет по-твоему. Предположим, что мы допросим Шумана, публично его осудим и сожжём. Все увидят, что справедливый меч Инквизиториума опускается на шею любого безбожника.

– Именно так.

– Но отдаёшь ли ты себе отчёт, сколько Шуман построил великолепных церквей, в которых тысячи верующих каждый день славят Господа? Что подумают эти простые, добрые люди, когда узнают, что их священные строения построил еретик? Что они будут делать, когда в них закрадётся подозрение, что храм, в котором они восхваляют Господа, может служить тёмным силам и был построен во зло?

– Нужно отделять дело от его творца, ибо...

– Ты объяснишь им это? Так, чтобы все хорошо всё поняли и чтобы в их сердца не закрались сомнения?

Тофлер, к несчастью, был прав. Никто не сумел бы объяснить это людям.

– Так почему бы не осудить его в тайне? Пусть он просто исчезнет. Разве мало людей исчезает из своих домов или с улиц и пропадает без всякого следа?

– Поверь мне, что мало. – Он пожал плечами. – Во всяком случае, точнее будет сказать, что мы вносим свой вклад в незначительную часть этих исчезновений. Ответь мне на один вопрос: ты согласен с суждением, что Дитрих Шуман великий художник? Провидец, опередивший свою эпоху?

– Понятия не имею, – ответил я честно. – У меня нет достаточных оснований, чтобы делать те или иные выводы. Из того, что о проекте рассказал его сотрудник, кафедральный собор обещает быть... – я подумал, какое использовать слово, – монументальным, – закончил я.

– Я видел завершённые работы Шумана и видел проекты его работ. – Тофлер улыбнулся собственным мыслям. – Между иными я видел и маленькую часовню, которую он построил рядом с охотничьим дворцом императора. Когда я вошёл внутрь, в зал, освещённый лучами солнца, проникающими сквозь хрустальный купол, в зал со стенами из сияющего розового мрамора, в которых прорезаны витражные окна, поверь мне, Мордимер, что тогда у меня было лишь одно желание: как можно более пылко восславить Господа, который позволил создать столь совершенное творение.

– И что из этого следует?

– Лишь то, дорогой друг, что, убивая Шумана, лишишь людей радости полюбоваться его произведениями, которые когда-нибудь будут созданы его великим талантом. Кто знает, сколько грешников обратится в построенных им храмах? Кто знает, у скольких людей дрогнет какая-то скрытая в сердцах струна, и они примутся славить Бога лучше и искреннее, чем до сих пор? Наконец, кто знает, сколько непокорных и дерзких врагов нашей Церкви скажут себе: «Как я могу тягаться с людьми, которые создают столь великие произведения? Разве не лучше присоединиться к тем, на чьей стороне и сила, и слава?».

– Трогательно, – подытожил я слова Тофлера, хотя и не скажу, чтобы ты показал мне проблему в другом свете.

– Я знаю, – кивнул он. – В конце концов, этому учили как тебя, так и твоего покорного слугу, не так ли? Находить убедительные аргументы в поддержку высказанных тезисов.

– Даже если эти тезисы оставляют желать лучшего, – закончил я.

– Даже тогда, – легко согласился он. – Хотя сейчас и не та ситуация.

Я догадывался, какая сейчас ситуация, и решил поделиться с хезским инквизитором моими подозрениями.

– Ты получил взятку, не так ли? – Я подошёл к Тофлеру, так, что если бы нам кто-нибудь дал яблоко, то мы смогли бы удерживать его носами. – Ты получил взятку от монахов! И сколько стоит совесть инквизитора? Во сколько тебя оценили, Максимилиан?

Тофлер, к моему удивлению, искренне рассмеялся. У него были ровные белые зубы, а изо рта пахло корнем солодки.

– Как низко ты меня оцениваешь, Мордимер. – Он отступил на два шага, всё ещё улыбаясь. – Как ты можешь подозревать меня в столь бессмысленном поступке?

Он сел на стул и с размаху хлопнул себя по колену.

– Я взял четыре взятки, друг мой, – сказал он весело. – От монахов, от членов городского совета Христиании, от архиепископа и от тонгов. Всем обещал, что рассмотрю дело в соответствии с моей совестью и в соответствии с интересами Церкви. И все они думали, что это лишь фальшивые заверения. В своём ослеплении они полагали, что купили если и не мои убеждения, то хотя бы мои решения. А убеждения и решения твоего покорного слуги не купишь, Мордимер. – Вдруг он посерьёзнел. – Меня купил Бог, и заплатил так много, что ни один человек не сможет с Ним конкурировать.

В Академии Инквизиториума нас учат распознавать правду в голосах людей и выявлять в них фальшивые ноты. Но в Академии учат и тому, чтобы мы могли плавать в туманных морях недосказанности и полуправды, а также с полной убеждённостью врать, если только этого требуют интересы Церкви. Однако в этом случае я был уверен, что Максимилиан Тофлер искренне поделился со мной своими мыслями и чувствами.

– Архиепископ и члены совета не будут в восторге от твоего решения.

– Почему это? Ведь Шуман уедет со мной. Ты наделал слишком много шума, Мордимер, чтобы он мог остаться в Христиании. Мы найдём ему работу в Италии, или в Испании, в любом случае, где-то далеко отсюда. А де Вриус пусть себе спокойно строит свой собор.