Пляж - Гарленд Алекс. Страница 53

Минут пять я старался не шевелиться, поддерживая ее плечи коленями. Потом, когда ее дыхание стало более прерывистым и тяжелым, я подался назад и осторожно опустил ее на простыни. Они были немного влажными от пролившейся воды, но с этим ничего нельзя было поделать.

Я вовсе не хочу оправдываться, просто я вспомнил тогда, как болел лихорадкой. Франсуаза поцеловала меня, поэтому и я поцеловал ее, также движимый привязанностью к ней. Но я бы не назвал этот поцелуй многозначительным. Он был совершенно недвусмысленным — в щеку, а не в губы.

С технической точки зрения, если здесь вообще уместны подобные слова, можно сказать, что поцелуй длился на секунду-другую дольше, чем следовало. Я помню, что обратил внимание на то, какая у нее мягкая и гладкая кожа. Посреди этой адской ночи с рвотой, стонами и дрожащим пламенем свечей я совсем не ожидал чего-то приятного. И маленький оазис возник для меня неожиданно. Я потерял бдительность и, закрыв глаза, несколько секунд не отрывал губ от ее щеки, чтобы просто отбросить все неприятные переживания.

Но когда я выпрямился и увидел, как смотрит на меня Этьен, я понял, что у него иное мнение на этот счет.

Последовало, как вы понимаете, непродолжительное молчание, а затем он спросил:

— Чем это ты здесь занимаешься?

— Ничем.

— Ты поцеловал Франсуазу.

Я пожал плечами:

— Ну и что?

— Как это «ну и что»?

— Вот так! — Если в моем голосе и сквозило раздражение, то причиной этого была одна лишь усталость, а может быть, также возня с Багзом. — Я поцеловал ее в щеку. Ты видел, как я это делал раньше, и ты видел, как она целовала меня.

— Она никогда не целовала тебя таким образом.

— В щеку?

— Так долго.

— Все обстоит не так, как ты думаешь.

Он сел на кровати:

— А что я должен думать?

Я вздохнул. Где-то в голове, на уровне глаз, снова начала пульсировать кровь. Пульсация перешла в сильную боль.

— Я очень устал, — сказал я. — Ты сильно заболел. Это отрицательно на тебе сказывается.

— Что я должен думать? — повторил он.

— Не знаю. Что-нибудь. Я поцеловал ее, потому что волнуюсь за нее и дорожу ею… Так же, впрочем, как и тобой.

Он ничего не ответил.

Я попытался обратить происходящее в шутку:

— Если я поцелую тебя, мы покончим с этой проблемой?

На этот раз молчание Этьена тянулось дольше. В конце концов он кивнул.

— Извини, Ричард, — сказал он, но его голос звучал безжизненно, и я знал, что его слова — притворство. — Ты прав. Я заболел, и это отрицательно повлияло на меня. Но теперь я сам могу присмотреть за ней. Может, в твоей помощи нуждаются другие.

— Да. Уверен, что так оно и есть. — Я встал. — Если тебе что-нибудь понадобится, позови меня.

— Хорошо.

Я оглянулся, чтобы посмотреть на Франсуазу, которая, слава богу, уже заснула. Потом я направился в сторону выхода, держась края прохода, чтобы меня не заставили выносить вместе с Моше дерьмо Багза.

Доброе утро

Я спал на расчищенной площадке. Я отправился бы спать туда, даже если бы не считал, что мне лучше держаться подальше от Этьена. Я перестал ощущать какие-либо запахи и уже слышал стоны не всех подряд, но я не выносил свечей. От них исходил такой сильный жар, что весь потолок увлажнился. Капли падали сквозь облака свечного дыма подобно мелкому дождю, и к полуночи в доме не осталось сухого места. Кроме того, в моей постели спал Грегорио. Я перенес его туда, чтобы он оказался подальше от Джессе, у которого были те же проблемы, что и у Багза.

Последнее, что я запомнил перед тем, как заснуть, был голос Сэл. Она оправилась настолько, что уже ходила и теперь звала Кити. Я мог бы сказать ей, что он на пляже, но решил не делать этого. В ее тоне было какое-то зловещее спокойствие. Так подзывает ребенка родитель, пытаясь выманить его из укрытия, чтобы задать взбучку. Через несколько минут сквозь неплотно сомкнутые веки я увидел, что она осветила меня фонарем. Она спросила, не знаю ли я, где Кити. Я не шелохнулся, и она в конце концов ушла.

Еще в ту ночь я слышал чей-то плач поблизости. Я попытался заставить себя подняться, чтобы посмотреть, кто плачет, но оказалось, что я слишком выбился из сил.

Джед разбудил меня почти в шесть тридцать. В руках он держал чашку риса и карамельку — одну из последних купленных на Пхангане.

— Доброе утро, — произнес он, сильно встряхнув меня за плечи. — Ты успел вчера поесть?

— Нет, — пробормотал я.

— Что я тебе говорил вчера вечером?

— Чтобы я поел.

— Правильно. — Он усадил меня и поставил мне на колени чашку. Единственная конфета ядовитого зеленого цвета смешно смотрелась на холмике клейких зерен. — Съешь это.

— Я еще не совсем проснулся.

— Поешь, Ричард.

Я сжал пальцами рисовый шарик и через силу принялся пережевывать его, но во рту было слишком сухо, и я с трудом проглотил рис.

— Воды, — прохрипел я.

Джед принес мне воды, и я вылил ее прямо в чашку. Еда оказалась не такой уж невкусной, точнее, у нее вообще не было вкуса.

Пока я ел, Джед что-то говорил, но я его не слушал. Я смотрел на костяного цвета рис и думал о мертвом отморозке с Пхангана. Я был уверен, что муравьи уже обглодали его. Муравьи — они работают быстро. Он, наверное, даже еще не начинал гнить. Я представил себе, как отморозок лежит на спине, — чистый скелетик, ухмыляющийся сквозь негустой покров из листьев, в редкой ряби от солнечных лучей. На самом деле я уложил его лицом вниз, на руки, но представлять затылок было неинтересно, поэтому я переосмыслил образ, чтобы он выглядел поэстетичнее. Солнечные лучи — это был еще один домысел. Насколько я помнил его «наземную» могилу, сквозь толстый слой листвы вообще не проникал свет. Мне просто понравилась мысль о том, что свет может туда проникнуть.

— Замечательно, — сказал я, отправляя в рот конфету. — Наверное, обезьяна осматривает грудную клетку.

Джед уставился на меня:

— Что?

— А может, обезьяна — это уже слишком… кич.

— Кич?

— Обезьяны.

— Ты слушал, о чем я говорю?

— Нет. — Я раздавил конфету во рту, и язык неожиданно защипало от вкуса лайма. — Я думал об отморозке с Пхангана.

— О том мертвеце, которого ты спрятал?

— Да. Думаешь, его уже нашли?

— Ну, — начал Джед, явно придя в замешательство. — Наверное, нашли, если девушка… — Тут он хлопнул себя по голове. — Господи! О чем это я? Кому какое дело до мертвого отморозка? Тебе надо было оставить его там, где он лежал, а у нас есть дела поважнее, за которые нужно приниматься прямо сейчас!

— Мне просто стало интересно. Когда-нибудь его обязательно найдут.

— Заткнись! А теперь послушай! Один из нас должен подняться на скалу, чтобы проверить, как там Зеф и Сэмми!

— А, хорошо… Но почему только один из нас?

Джед раздраженно засопел:

— Ты еще спрашиваешь почему, идиот? Кто-то ведь должен остаться здесь, чтобы присмотреть за больными. Почти все рыболовы вышли из строя. Здоровы только шведы и Кити, но Кити так и не появился.

Я кивнул:

— По-моему, это означает, что я остаюсь.

— Нет. Это значит, что остаюсь я. Я должен остаться здесь, потому что кое-что знаю о первой помощи, и ты отправишься на скалу один. Ты готов?

— Ты еще спрашиваешь! — радостно воскликнул я. — Не беспокойся!

— Хорошо. Перед тем как отправиться, разыщи Кити. У пятнадцати человек состояние вполне удовлетворительное, поэтому кто-то должен обеспечить их едой. У меня не будет времени заниматься рыбной ловлей, значит, этим придется заняться ему.

— О'кей. А что делать, если Зеф с Сэмми уже на пути сюда?

— Они сюда не направятся.

— Ну а если все-таки направятся?

Джед задумался:

— Я пытаюсь отогнать от себя такие мысли, но если что-то подобное случится, возвращайся как можно скорее и сообщи мне.

— А если на это не останется времени?