Среди эмиграции (Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920) - Слободской А.. Страница 30

Часов около 10 вечера ночлежка полна. Человек около двухсот беженцев нашли себе на ночь пристанище. Некоторые уже спят больным, галлюцинирующим сном. Другие с проклятиями и ругательствами устраиваются на нарах. Впоследствии ночлежка была переведена в другое помещение в тех же казармах. Была выделена отдельная комната, где помещалась «аристократия» опустившегося беженства. Вместо сплошных нар здесь были отдельные нарки и на ночь выдавалась тростниковая циновка. Как в том, так и в другом отделении ночлежки были свои авторитеты. В общем отделении — «Сережа-матрос». Почти четырехэтажного роста, гигант, с огромными кулачищами, вечно пьяный, — он был господином «общего» и выразителем его настроений. В «отдельной» — Штюрмер. сын царского министра Штюрмера, вечно пьяный рыжий горбун. Впоследствии от перепоя он умер в русском госпитале.

В «общем» политическими вопросами не занимались, изредка кто-нибудь, будучи в злом настроении, прокатывался по адресу тех и той…, благодаря которым они лишились человеческой жизни. И их больше всего и исключительно интересовал вопрос: «где бы завтра достать пошамать и выпить спиртяги». Зато в «отдельной» — боевое настроение с вечера до утра. «Монархизм, царь, погромщик, приедешь, будем пороть» и т. д. склонялось во всех падежах. Большинство из них жили случайными подачками — субсидиями Белого Креста и драгоманата. Этого вполне хватало на жизнь в ночлежке.

Несколько предприимчивых беженцев, во главе с инициатором, генералом Колоссовским, и в компании с греком решили организовать в Константинополе бега и скачки. До сих пор в городе ипподрома не было. Русские предложили свою инициативу и опыт, грек — капитал.

Для ипподрома был выбран обширный казарменный двор. Через три месяца двор был неузнаваем, вдоль стены были выстроены места для публики и кругом двора шла беговая дорожка.

Генерал Колоссовский, который в сущности не, был генералом, а был просто консисторским чиновником по бракоразводным делам, требовал от всех своих служащих по ипподрому, чтобы его называли «ваше превосходительство». Каким-то образом ему удалось вывести несколько беговых лошадей из Крыма. Часть лошадей им была распродана, а две были теперь поставлены на «беговую конюшню». Вскоре же на эту конюшню были приведены цыганами-барышниками еще несколько лошадей. Несколько местных зажиточных турок также обещали дать на бега своих лошадей. В общем, лошадей собирали по всему Константинополю.

В день открытия бегов по всему городу огромные афиши. У главных ворот казарм оркестр из русских беженцев. Играют, чтобы привлечь больше публики. Час дня, но публики еще слишком мало, генерал Колоссовский волнуется, бегает и разносит своих служащих. В половине третьего начинаются бега. Обещано 506 заездов, лошадей же выведено всего на три заезда. Турки подвели — не прислали ни одной лошади. Из всех 7–9 лошадей только две или три бежали, остальные изображали скачки. Турки и греки недовольны, им этот вид спорта не нравится.

Через месяц бега прекратились из-за отсутствия публики.

Неунывающий ген. Колоссовский быстро нашел выход из создавшегося положения. Он слышал, что где-то, в глубинах малой Азии, среди турок развит бой верблюдов. Быстро абонируются у местных турок шесть верблюдов самцов и одна самка. В течение недели этот разукрашенный караван верблюдов показывается в городе на всех улицах. По всему городу на стенах афиши. Целую неделю по городу ходят десятки беженцев с огромными плакатами в руках, в одиночку и длинными рядами.

День боя верблюдов. Публика преимущественно турки с женами, детьми и провизией в узелочках. Посреди двора турецкий оркестр — огромный турецкий барабан и что-то вроде русской пастушеской свирели. По всему двору стоят в одиночку верблюды самцы и в отдалении самки. Выводят первых двух верблюдов. Вожаки их отпускают и отходят в сторону. Верблюды, посмотрев друг на друга, на самку, на сидящую и стоящую кругом барьера публику, немедленно расходятся в разные стороны. Под общий хохот толпы один из них побежал к самке, где его и поймали.

В следующий раз публика уже не пошла. Ген. Колоссовский скрылся, не заплатив ничего работавшим у него десяткам двум беженцев.

В один из воскресных дней общественный комитет помощи беженцам, под председательством генерала Баратова, устроил на ипподроме «казачий праздник». Опять предварительная обработка общественного настроения, посредством плакатов и афиш; опять тот же беженский оркестр у главных ворот зазывает публику.

Этот раз публики больше. Основная масса — русские беженцы, решившиеся затратить 25 пиастров, чтобы посмотреть своих казаков.

Перед самым началом, во главе с трубачом и трехцветным флагом, выезжают человек 20 казаков. Лошади самые разнообразные, набранные на площади Таксим среди прокатных турецких лошадей. Генерал Баратов, потерявший ногу в Грузии, принимает парад. После парада начинается праздник. Перед глазами публики проходит ряд номеров казачьей ловкости верхом на лошади. Один из казаков разбился, но его быстро вынесли и отправили в русский госпиталь. Праздник, в смысле сбора, прошел удачно. Русский полковник Исаев решает повторить, но со сбором в свою пользу. В общем, опять человек до 70 беженцев в течение недели имеют работу. Расчет после окончания праздника. Но на этот раз публики значительно меньше. Полковник Исаев заплатил всем лишь половину, остальное обещал доплатить в следующее воскресенье. На третий праздник публика не пришла совсем. Полковник Исаев сбежал, но его поймали на площади Таксим и избили. Этим последним неудачным «казачьим праздником» закончились все попытки вторжения беженцев на ипподром казарм Мак-Магон.

Единственными предприятиями в казармах, имевшими под собою здоровую почву, были русско-американский гараж, где работало до 40 человек беженцев, и ветеринарный лазарет. Владельцем гаража был инженер, а владельцем лазарета — доктор. При гараже были организованы курсы шофферов, выпустившие до 200 человек беженцев шофферов, получивших: сразу же работу или в гараже, или на авто-бирже.

Помимо занятий личным трудом, часть беженцев работала по вольному найму среди местного населения и у союзников в армии. Некоторые рассеялись по окрестностям Константинополя в качестве пастухов скота, сторожей, дворников, садовников, лакеев и т. д. При этом труд их эксплоатировался самым жестоким образом. Работать заставляли по 14–16 ч. в сутки. Оплата труда колебалась от 10–15 лир в месяц. Но они были довольны, ибо имели постоянный, хотя и полуголодный, кусок хлеба и кров.

Другие были заняты на работах у союзников. У французов, почти в течение полутора лет, весь автомобильный транспорт обслуживался исключительно русскими беженцами. Только в начале 22 года они постепенно были заменены французскими солдатами. Условия труда и оплата были вполне удовлетворительны. Они считались состоящими на военной службе, получали полное довольствие солдата, обмундирование и до 40 лир жалованья. Впоследствии, часть беженцев, исключительно офицеры, находясь под постоянной угрозой голодного существования, «продавались» французам. Заключали контракт на 3 года, получали деньги, которые здесь же пропивали и уезжали в Африку в «иностранный легион». Они рассуждали просто: «лучше смерть в Африке от какого-либо дикаря в бою, чем вечная пытка и унижение из-за куска хлеба перед греками и иностранцами. Уехали бы в Россию, но боимся неизвестности».

Англичане также брали к себе на работу беженцев, но исключительно на окопные и земляные работы на позициях, против возможного наступления армии Кемаль-Паши. Брали также и на службу, но как уже и указывалось выше, исключительно полицейскими и шпионами.

Культурная работа среди беженцев была сосредоточена и проводилась исключительно американцами, через их «союз христианских молодых людей, М.С.А.». На улице Брусса, отходящей вниз от улицы Пера, ими был заарендован дом, где и была сосредоточена вся работа среди беженцев. Дом этот назывался «Русский Маяк». Обслуживался он исключительно русскими из беженцев, но опять-таки из состава «верхушки». Из состава простых смертных работали — кухарками, прачками, судомойками, истопниками и на прочей черной работе. Во главе «Русского Маяка» стоял американец, мистер Александр, по назначению из берлинского центра.