Среди эмиграции (Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920) - Слободской А.. Страница 9

В результате проверки с парохода сняли 30–35 офицеров и торговцев, военно-обязанных. Всех отправили в комендатуру, на «фронт».

После этого маленького «инцидента», пароход вечером отошел от пристани.

Пароход слегка покачивало.

Около трубы, на палубе, расположилась группа солдат, возвращающихся из отпуска по своим частям. Они вели разговор о последних событиях на фронте и неожиданном снятии с парохода группы офицеров.

— Кажется, скоро конец, крышка нам и Деникину. Харьков сдали, за Харьковом — Ростов… Красные развивают наступление во всю… Эх, скорей бы они ударили, но ударили так, чтобы конец был. — Неожиданно заканчивает солдат-автомобилист.

— А, ты, брат, не горячись, — вмешивается постарше, крепкий бородач. — Еще неизвестно, чем все кончится. У них, брат, пехоты-то нет, а без пехоты, знамо дело, что за война… Деникин теперь объявил полную мобилизацию всех казаков. Набьют они Буденному почем зря. — Затем, помолчав немного, неожиданно добавил:

— Эх, брат, и надоело-же воевать. С 14 года. И против Корнилова ходил. Краснов мобилизовал. Потом удрал и теперь вот, опять у Деникина… Красные говорят, чтоб мы сдались, что нам ничего не сделают. А черт их душу знает. Наши то офицера рассказывают совсем другое… Если бы знать наверное, то, ей-богу, ушел.

— То-то и оно, что все рассказывают…

— С… они, — начал опять первый.

— Видал, сегодня-то этих, что с парохода к коменданту поперли. На фронт воевать ехали. Спекулировать, а не на фронт они ехали, Видал я в Ростове, как они в ресторанах воюют… Есть правда, и ничего себе, свои ребята, но раз, два и обчелся…

— Вот приеду в свою часть, поразузнаю кое-что, и… довольно. Все к чертовой матери!

Неожиданно подошедшая фигура в офицерской форме прекратила разговор.

Берега Крыма. Феодосия. Тихо и спокойно. Никаких отражений происходящих событий на фронте город не испытывает. Все, начиная от торговца-грека и кончая рыбаком, заняты своим маленьким делом. Только пришедший пароход на непродолжительное время внес некоторое оживление и то в районе пристани.

После недолгой стоянки, утром пароход отправился дальше в Ялту.

Прибыли вечером.

Середина декабря. В городе темно, дождь, грязь. Пароход торопливо разгружается. Все торопятся скорее сойти на берег и отдохнуть после двухдневного пребывания на море. Некоторые, сойдя на берег, вновь испытывают приступ морской болезни. Наконец, все угомонились и постепенно ушли в город.

Утро. Декабрьское солнце ярко и тепло греет успокаивающее море, далекие снежные вершины гор и толпы людей, оживленно снующих по набережной.

Здесь, на лицо весь цвет дооктябрьской России. Со всех ее концов графы, князья, директора, адвокаты, помещики… со своими семьями, женами, любовницами, гувернантками, прочими домочадцами и своим небольшим, но ценным багажом. Всюду шелка, золото, бриллианты. И если бы не случайные разговоры о событиях на фронте, о бегстве и не толпы около «Освага», можно было бы подумать, что это просто очередной зимний сезон былой России.

Здесь же, в толпе, цвет армии-золотая молодежь. Поручики, корнеты, ротмистры, изредка молодые полковники-гвардейцы.

Нередко можно было встретить подвыпившего английского матроса в треуголке с страусовыми перьями и в золотом придворном генеральском мундире, которые нетрудно было приобресть за бесценок в любом комиссионном магазине. Это «на память» о пребывании в России.

В общем, жизнь текла монотонно-однообразно. Слухи о событиях доходили сюда на третьи, четвертые сутки.

Главный источник — «Осваг», со своими «собственными» корреспондентами и статьями из ялтинской контрразведки.

Доходящие вести о событиях никого не волновали.

Слишком большое расстояние отделяло нас от места происшествия этих событий.

Некоторую тревогу и опасения вызвали сообщения о падении Ростова и отступлении ген. Слащева в Крым.

Сведения об этом отступлении послужили поводом к тому, что более дальнозоркие уехали в Севастополь, Феодосию и Керчь, куда заходили иностранные пароходы и откуда представлялась возможность выехать за границу. Но вскоре, вслед за приходом ген. Слащева в Крым, им был издан приказ: о запрещении выезда за границу. Выезд был обставлен таким рядом формальностей, что выехать в это время смогла лишь весьма незначительная часть собравшейся в Крыму эмиграции.

В связи с энергичными действиями и мероприятиями командования в Крыму, настроение населения Ялты немного улучшилось. В будущем оно колебалось в зависимости от хода событий на фронте.

В общем, настроение у всех было самое гнусное, в особенности это чувствовалось на улицах среди бездельничающей публики.

Разговоры: «записался… Моя очередь на поставку 78-ая, нас забыли… из Феодосии и Севастополя уже вывозят всех… Виза… Константинополь»… доходили до абсолютных абсурдов и небылиц.

В декабре 1919 г. или январе 20 г. весь город пережил небывалую панику.

Группа местных, или прибывших коммунистов однажды ночью расклеила по городу воззвание.

Проснувшимися утром властями прокламации везде были сорваны и уничтожены, но весть о том, что большевики в городе разнеслась с быстротой молнии.

Все население высыпало на набережную с целью узнать подробности «выступления большевиков» и тем самым быть в курсе «назревающих событий».

Между двумя знакомыми по этому поводу произошел следующий разговор:

— И черт меня дернул забраться в эту проклятую дыру — Ялту. Ведь это форменная ловушка. Приехали мы сюда, сидим и ждем, а чего ждем и сами хорошенько не знаем— Затем немного помолчав продолжал.

— Ведь какая наглость. Под самым носом у коменданта и почти-что у него в кабинете, развесить прокламации. Нет, батенька, теперь, или лови дельфина и на нем катись в Константинополь, или же распаковывай вещи и жди, пока придут большевики и тебя повесят.

Везде эвакуация, всех вывозят, а нас забыли. Если мы сами о себе не подумаем, и не напомним, то помяни мое слово, что нам конец…

Эта прокламация не к добру. Я читал ее собственными глазами и там ясно написано, что «бур-жу-ям наступил конец».

Страх увеличивался с каждой минутой.

Тихое пустынное море вселяло тревогу.

Следующая ночь прошла без сна и в ожидании «нападения» или «местного вооруженного восстания».

Через несколько дней комендант города, полковник Колчинский, бежал в Румынию на моторной шхуне.

В городе паника.

Неожиданно пришел пароход-гигант «Петр Великий». Пароход этот ожидался давно. Он должен был забрать тяжело больных и раненых и отправить их в Варну (Болгарию).

В середине января 20 года произошло очередное событие, и на этот раз на фронте ген. Слащева.

Пьянство, кутежи, взятки и прочие прелести тыла давно были предметом разговоров не только среди обывателей, но и на фронте.

С переходом ген. Слащева в Крым, и с переездом сюда штабов и учреждений, все это усилилось в еще большей степени. Меры, принимаемые Слащевым, помогали очень мало. Слухи говорили о растущем недовольстве на фронте, но этому мало кто придавал значение. Все были уверены в том, что ген. Слащев до выступлений не допустит.

Однако последующие события эту уверенность опровергли.

Восстание произошло.

Инициатором и вдохновителем его явился кап. Орлов.

Все, измученные и недовольные царившими «порядками» на фронте и в тылу, быстро начали объединяться вокруг брошенного лозунга: «мир и хлеб».

Правой рукой Орлова в этом выступлении был Дубинин — личность бесцветная, ничем себя не проявившая.

Кап. Орлов направился из Перекопа в Симферополь. Здесь арестовал в городе добровольческую власть и назначил новую из своих приверженцев. На вокзале арестовал в поезде штаб ген. Слащева, но затем по настоятельному требованию Севастополя — освободил.

Ген. Слащев ни в какие переговоры с Орловым вступать не желал и требовал безусловной сдачи, гарантируя всем восставшим жизнь.

Между прочим, в ряде требований кап. Орлова был пункт, которым он ставил условие смены главного командования в Крыму и назначения ген. Врангеля.