Цивилизация (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный". Страница 122

— Ясно. Но Рим ведь, как я слыхал, не оказал мятежникам никакой помощи?

— Да, в этом надо отдать римлянам должное. Даже позволили нам ради такого случая набрать новых наёмников в Италии, хоть это и запрещалось нам по договору, ну и продавали нам сицилийский хлеб, хоть и по грабительским ценам. Но цены ломили сами купцы, а не римское государство, а разве мало у нас и своих собственных проходимцев?

— Так в чём же тогда претензии к Риму как к государству?

— В Сардинии и Корсике. Лишившись дешёвого сицилийского хлеба, мы очень надеялись сделать нашими основными житницами их вместо потерянной Сицилии, но как я уже сказал, их захватили взбунтовавшиеся наёмники. Это случилось в тот же год, когда был тот мятеж и у нас. Островные мятежники, когда поняли, что от Карфагена им денег не получить, предложили оба острова Риму, но в тот раз Рим отверг их предложение. Потом была наша экспедиция для подавления их мятежа и возврата островов, но мятежники её разгромили. После этого они своими грабежами и бесчинствами довели население обоих островов до бунта уже против них, и через два года после захвата мятежникам пришлось бежать с них в Италию. Мы готовили новую экспедицию для возврата островов, когда выяснилось, что мятежники снова предложили их Риму, и на этот раз римляне приняли их предложение — на том основании, что острова якобы "бесхозные"! Флотилия с нашими войсками прибывает к ним, чтобы вернуть их под нашу власть, а на обоих островах уже высадились римляне. Мы требуем вернуть их, а Рим грозит нам новой войной за военное выступление "против него"! А мы разве готовы к новой войне, не оправившись ещё от прежней и Ливийской? Всемогущий Баал! Это и есть хвалёная римская справедливость?!

— Это было решение римского Собрания или сената?

— Да какая нам разница! Это сделало римское государство! Но, ты думаешь, мы потеряли одни только острова? Рим кроме них ещё и новую грабительскую контрибуцию с нас потребовал — для возмещения расходов на новые военные приготовления! Мы и так по итогам Первой войны должны были выплатить три тысячи двести талантов за десять лет — это же триста двадцать талантов в год!

— В полтора с небольшим раза больше, чем Карфаген платит Риму сейчас?

— Так в том-то и дело! И двести-то талантов платить было крайне тяжело, пока я не пресёк злоупотребления с таможенными сборами — вы ведь застали уже это время и помните, какие страсти кипели в Городе? А тогда никто не рискнул ворошить это осиное гнездо, а платить нужно было в полтора раза больше. Город едва сводит концы с концами, и тут — ещё одна контрибуция в тысячу двести талантов! А мы же ещё и за сицилийский хлеб переплачиваем — представляете, что творилось? Вы же застали те беспорядки, когда хлеботорговцы захотели нажиться на искусственном дефиците?

— Не только застали, почтеннейший, — ухмыльнулся я.

— Да, Арунтий рассказывал мне о вашем участии, но просил помалкивать о нём. Ну, раз знаете — можете и сами себе представить, что творилось в Городе тогда. Почти то же самое, но только тогда всё это было ещё хуже. Вот за ЭТО, а вовсе не за Первую войну, мой отец и ненавидел Рим…

Юлька рассказывала нам в своё время о тонкостях римского государственного устройства. С одной стороны, Собрание граждан редко решает вопросы, не обсуждённые до того в сенате, а чаще всего голосует по предложенным ему сенатом готовым решениям, но с другой — высшим органом власти является всё-же Собрание, и его воля выше любых прежних законов и постановлений. А любой популист — тот же плебейский трибун хотя бы, которых в Риме десять штук — может созвать Собрание и по собственной инициативе, и что бы оно ни решило — сенат уже бессилен что-то изменить по сути, а может разве что только корявые формулировки причесать, да обоснуй поблаговиднее для них подобрать. Ну, если о готовящейся выходке популиста известно заранее, то можно ещё успеть с теми же плебейскими трибунами на эту тему переговорить и убедить хотя бы одного из десятка блокировать нежелательное предложение своим трибунским вето, не допустив его таким образом до голосования, и как раз этот приём сенат применит в гракховщину с помощью Октавия, коллеги Гракха по трибунской должности. Но это только если заранее известно, и есть время подготовиться, обсудить и обо всём со "своим" трибуном договориться, а вот если демарш лихого популиста происходит внезапно — ага, сюрприз — тут уже позно пить "боржоми". И скорее всего, именно это как раз и произошло в той неприглядной истории с римской аннексией Сардинии и Корсики. Вряд ли на это пошёл бы римский сенат с его традиционным пунктиком о скрупулёзном соблюдении всех заключённых договоров, но если решение приняло Собрание — что оставалось делать сенату кроме хорошей мины при плохой игре? Думаю, что и Циклоп это понимает, просто не гребёт это его, а история ведь и в натуре некрасивая. И уж конечно, не стал я напоминать ему и о его собственной роли в установлении подобных же порядков в Карфагене, которые ещё аукнутся Городу боком через сорок… нет, отставить сорок — уже через тридцать лет. Млять, а ведь если я сумею не облажаться где-нибудь с летальным исходом, и если здоровье меня не подведёт, так имею ведь вполне реальные шансы и дожить…

— А чему, кстати, эта ваша гречанка уже третий день учит моих домашних? — заинтересовался наконец-то Ганнибал.

— Плаванию под водой, почтеннейший. Разве это не полезно для здоровья?

— Ну, с этим не поспоришь, но уж очень серьёзно она их обучает.

— ТВОЯ семья не должна выглядеть бледно на фоне прочих, да и всякое может ведь пригодиться в жизни…

— Хотя слухи о моих богатствах и преувеличены, я всё-таки не настолько беден, чтобы моей семье когда-нибудь пригодилось ремесло ловцов губок. Ты ведь наслышан о моей хитрости на Крите?

— Это когда ты сдал на хранение в храм Гортины свинцовые слитки, прикрытые монетами только сверху, а всё остальное тайком спрятал в нескольких полых бронзовых статуях богов, которые выставил открыто в саду?

— На самом деле золото и серебро были только в одной из них, а в остальных — тоже свинец. Я ведь немало и поиздержался во время бегства из Сирии, а большую часть своего добра я заблаговременно обратил в драгоценные каменья, которые гораздо дороже и компактнее золота, и их я, конечно, прятал в самом доме, чтобы всегда были на всякий случай под рукой. Опаснее всего было, когда в гавань Гортины зашёл римский флот — они добивались освобождения своих соплеменников, пленённых на войне и находившихся в рабстве у критян. Но, хвала богам, та самая алчность критян, которой я и опасался, спасла меня. Римляне ведь не давали за своих освобождаемых соплеменников никакого выкупа и так рассердили этим гортинцев, что те в отместку за это скрыли от них моё присутствие. Гортинцы ведь были уверены, что все мои богатства — уже и так в их храме, а молва ещё и многократно преувеличила их размер, и возвращать их мне они, конечно, не собирались, а какую награду дало бы за мою голову командование римской эскадры, если бы даже дало её вообще? А ведь прознай римляне о моих сокровищах в гортинском храме — наверняка потребовали бы немалую их долю, если не вообще всё. В кои-то веки я благодарен этим прохвостам за их знаменитую критскую алчность! — Одноглазый расхохотался, вспоминая малозначимые для меня, но явно примечательные для него самого подробности…

— Так, а что они там так подолгу ныряют? Это не опасно?

— Нет, Хития — опытная пловчиха и не даст случиться беде. А где не справится она сама — помогут другие наши пловцы.

— Вот эти ловцы морских губок, которые работают не слишком усердно? В мои годы, да ещё и с моим единственным глазом, не очень-то видно, что они там делают…

— Взгляни вот в это, — я кивнул охране, бойцы загородили нас от топтунов царя и просто зевак своими плащами, дабы не увидели протянутой Одноглазому трубы.

— Да, в эту вещь видно гораздо лучше. Так, так! Гм… Что-то мне кажется, что мой сын больше разглядывает тело вашей гречанки, чем слушает её наставления…