Волшебный цветок - Гарлок Дороти. Страница 28

Резко повернув копя, Бак направил его вверх по склону холма. Каждый раз, когда ему предстояло пересечь открытое пространство, он внимательно осматривался. Бак слишком хорошо знал, как легко здесь спрятаться, затаиться. Невысокий кустарник, одежда, сливающаяся с ландшафтом, и неподвижность – вот и все, что нужно, чтобы стать невидимым.

Когда Бак находился уже довольно высоко над тропинкой, он повернул коня к лесу и стал осторожно продвигаться между деревьями, пристально вглядываясь в каждый куст, в каждый пригорок. Время было тревожное, и люди Форсайта могли сидеть в засаде за любым камнем. Он наблюдал, как ложатся тени, как ведут себя птицы, – старался не пропустить ни одного признака, указывающего на возможное присутствие врага.

Подул ветерок, шелестя листьями, и Бак почувствовал слабый, едва уловимый запах табака. Он спешился и, бесшумно ступая, направился в тенистую лесную чащу. Игра с неведомым врагом шла по-крупному, и ставкой в этой игре была жизнь. Любой неверный шаг грозил проигрышем, а жизнь у человека всего одна.

Бак прочесывал этот район ежедневно – все четыре дня, что Кристин жила у него. Он знал: рано или поздно Форсайту надоест ждать, и он пришлет на ранчо своих приспешников. Каждый вечер Баку не терпелось вернуться домой. С появлением Кристин место, служившее ему лишь ночным пристанищем, словно по мановению волшебной палочки превратилось в настоящий Дом – во всех смыслах этого слова. Бак знал, что там его всегда ждет приветливая улыбка и горячая пища. Ему нравилось сидеть вечером за чашкой кофе и наблюдать, как Кристин плавно передвигается по его дому, нравилось слушать ее милую болтовню о том, как она провела день, смотреть, как терпеливо она возится с Моссом.

Девушка не выходила у него из головы с того самого дня, как Бак впервые ее увидел. Что-то в нем самом – то ли внутренний голос, то ли странное волнение в крови, то ли какое-то шестое чувство – подсказывало: это его женщина. Баку хотелось прожить с ней всю жизнь здесь, в «Аконите», хотелось любить и защищать ее, заботиться о ней. Но он опасался, что Кристин подумает, будто ему нужна не она сама, а наследство Ярби Андерсона, – он бы и сам так решил, окажись на ее месте. А что сказала бы Кристин, если бы узнала всю правду! Бак мысленно выругался. Почему, ну почему он не рассказал ей все с самого начала? И сам же себе ответил: да потому, идиот несчастный, что она могла бы тут же потребовать, чтобы он отвез ее обратно в город.

Бак остановился в густых зарослях. Он вдруг сообразил, как опасно отвлекаться в такой момент, и попытался выбросить из головы все мысли и о Кристин, и о Ярби, и о ранчо. Сейчас он должен думать только об одном: о человеке, который хочет его убить.

Бака раздражало, что он оказался в положении дичи, преследуемой охотником. Кто бы сюда ни прокрался, враг рассчитывает сначала застрелить его, потом спуститься на ранчо и убить старика и беззащитную женщину. Однако загорелое лицо Бака, выдубленное ветром и солнцем, не выражало гнева, оставалось неподвижным и бесстрастным. Он подавил в себе гнев – нельзя, чтобы он затмил его разум и толкнул на неверный шаг.

Бак тщательно осмотрел склон, вглядываясь в каждое дерево, каждый куст, каждый валун. Было тихо, даже птицы, и те примолкли. Он уже собирался выйти из укрытия и продолжить путь, как вдруг замер. Потом отступил па шаг. Бак давным-давно научился доверять своим инстинктам. Вот и сейчас он не смог бы толком объяснить, почему медлил, – просто почувствовал: что-то не так.

В следующее мгновение раздался выстрел, и он ощутил острую боль в плече. Пуля прошла навылет и зашуршала где-то в кустах у него за спиной. Бак тотчас же рухнул на землю, перекатился по траве и услышал, как над ним просвистела еще одна пуля. Он быстро отполз в сторону и, укрывшись за стволом упавшего дерева, вытянулся вдоль него, прижимаясь к земле. Вновь раздались выстрелы. Стрелок прошил пулями кусты, в которых Бак только что стоял. Одна из пуль с противным чавкающим звуком вонзилась в ствол дерева, за которым он спрятался.

Бак вытащил из кобуры револьвер и стал ждать. Вскоре послышался дрожащий от возбуждения голос:

– Есть! Я его уложил! Если он и не мертв, то скоро подохнет. Я слышал, как квакнула последняя пуля. Все, считай, деньги у нас в кармане.

– Ланц? Это все ты стрелял?

– А кто же еще? Я же сказал ему, что отплачу! Он должен быть где-то здесь. Пойду разыщу его, нужно взять какое-нибудь доказательство для этого напыщенного хлыща, который думает, что нам грош цепа.

Ланц и толстяк.

Гнев не затмил разум Бака – он сохранял хладнокровие. Вот послышался хруст веток – это Ланц подошел ближе к его убежищу. Бак напрягся, готовясь к прыжку. Дождавшись, когда юнец подошел так близко, что стало слышно его учащенное дыхание. Бак выскочил из своего укрытия и, стреляя почти в упор, всадил в Ланца три пули подряд. Тот рухнул навзничь, потом чуть приподнялся, изрыгая проклятия, после чего, снова откинувшись на спину, испустил дух.

Ожидая в любую секунду услышать выстрел, Бак повернулся ко второму бандиту. Толстяк оцепенел. Он знал, что смотрит в лицо смерти, и понял, что его единственный шанс выжить – это бросить ружье и поднять вверх руки. Его обрюзгшее лицо приобрело неестественный бледно-желтый оттенок.

– Не стреляйте… прошу вас.

– Ничтожество! Кусок дерьма! – Бак спустил курок и всадил пулю в жирную ляжку толстяка, на дюйм ниже его детородного органа.

Толстяк завопил, сложился пополам, прикрывая руками свое мужское сокровище. Попятившись, потерял равновесие и рухнул на землю.

– Вставай, сукин сын, любитель стрелять в спину! Вставай, не то следующую пулю я всажу тебе между глаз.

Долго сдерживаемая ярость прорвалась наружу. Бак тяжело дышал. Глаза его загорелись гневом. Кровь, сочившаяся из рапы на плече, пропитала рубашку; лицо его также было забрызгано кровью – кровью Ланца.

Бандит встал на колени и кое-как поднялся на ноги.

– Подними его. – приказал Бак.

Широко расставляя ноги, толстяк вперевалку дошел до окровавленного трупа своего приятеля.

– Прежде всего сними с него ремень и сунь револьвер в кобуру. – Бак кивком головы указал на валявшееся рядом оружие. Ланц выронил его, падая. – Так, теперь давай сюда свое ружье. Теперь поднимай своего дружка.

После двух неудачных попыток толстяку наконец удалось взвалить труп на плечо и подняться на ноги.

– Тащи его к лошади, – приказал Бак.

Тот немедленно повиновался и пошатываясь побрел через заросли к лошадям. Бак шел сзади. Временами у толстяка подгибались колени, но ему удавалось выпрямиться и не свалиться на землю вместе со своей ношей.

Лошади стояли в рощице, в трехстах футах от того места, где бандиты поджидали Бака в засаде. Бак отметил про себя, что эти двое приехали к месту встречи с разных сторон, – единственная умная мысль, которой они воспользовались.

– Клади труп на мерина.

– Но это мой конь, – попытался возразить толстяк, однако, взглянув в сверкающие глаза Бака, подчинился.

– Садись в седло.

Бандит взял поводья чалой кобылицы, привязанной рядом, но Бак остановил его:

– Брось поводья, эта лошадь теперь моя.

– Ты отпускаешь меня безоружным? В этих горах полно индейцев сиу.

– Точно. Может, ты как раз повстречаешь родственников Маленькой Совы. Я отпускаю тебя, но только по одной причине: если я тебя пристрелю, то ты вместе с этой падалью будешь поганить мою землю. Так что убирайся, но не вздумай возвращаться в Биг-Тимбер. Полайся в Канаду или в Калифорнию. Если увижу тебя еще раз или хотя бы услышу, что ты околачиваешься возле моего ранчо, найду и пристрелю как собаку.

Почуяв запах крови и чувствуя на себе непривычный груз, мерин занервничал, и толстяку никак не удавалось его оседлать. Когда он наконец забрался на коня, лицо его исказилось от боли; он пронзительно закричал. Испуганное животное шарахнулось в сторону, и бандиту пришлось ухватить Ланца за пояс, чтобы тело не соскользнуло на землю.