Роза для Палача (СИ) - Вудворт Франциска. Страница 36

В этот момент что-то оборвалось у него внутри. Он и раньше чувствовал, что мать его не любит, но наивно старался обратить на себя внимание — рисунками, поступками. Принося ей разные мелочи, старался заслужить похвалу. Сейчас же всем детским сердцем понял, что этот человек ему чужой, и он зря пришел. Не нужна матери его помощь, и от нее он не дождется помощи никогда.

Сжав зубы, он молча сносил удары, пока не потерял сознание. Очнулся уже в своей постели, когда его осматривал семейный доктор. Он был частым гостем у них дома. С этой ночи Богдан больше никогда не подходил к матери и не заговаривал с ней без необходимости, не дарил ей рисунков и не выходил из комнаты, когда по дому разносились ее крики.

Часто от отца доставалось и ему. Вацлав был вспыльчив и скор на расправу. Переезд в закрытую школу Богдан воспринял с радостью, а еще больше ему понравились занятия боевыми искусствами и самообороной. И однажды, когда на каникулах приехал домой, блокировал удар отца.

— И что дальше? Ударишь меня? — оскалился в ответ Вацлав.

— Нет. Поднимешь еще раз на меня руку — пристрелю, — холодно ответил сын и показал незаметно вытащенный из кармана отца пистолет.

На удивление, такой ответ пришелся по душе Вацлаву.

— А ты растешь, — с одобрением произнес он.

С этого дня он больше ни разу не замахнулся на сына, ограничиваясь словесными порками. Богдан не шутил, и он это понял. И зауважал.

Богдан тряхнул головой, прогоняя давно забытые воспоминания. Рассказ Розы об избиении матери всколыхнул их, подняв муть в душе. Ее мать нашла в себе силы развестись и уйти, забрав детей, а в его мире разводы были невозможны. Неугодные женщины заканчивали свои дни в монастырях, или с ними случались несчастные случаи. Дети всегда оставались с отцами.

В дверь постучали, и в кабинет зашла секретарша.

— Документы, что вы просили.

Она продефилировала к столу и положила папки, нагнувшись так, чтобы выигрышно продемонстрировать грудь. Две лишние пуговички блузки даже расстегнула для этого.

— Может, кофе?

— Да, принеси, — согласился Богдан. Свой утренний кофе у Розы он так и не выпил, предпочел чай.

Секретарша ушла, соблазнительно покачивая аппетитными бедрами. Внешность у секретарши Савицкого была идеальная. Лицо, грудь, ноги, придраться не к чему, но эта красивая кукла не вызывала никаких эмоций. Наклони он ее через стол, она даже не пикнет протестующе и так же безропотно сделает минет. Сколько таких услужливых женщин в его жизни было — не счесть. Он не запоминал ни их лиц, ни имен.

Почему же не может выкинуть из головы рыжую занозу? Вчера он был практически уверен, что она надела на себя скверну, но пришлось признать, что в голове мутится не по этой причине. Она сама сводила его с ума. Богдан не мог объяснить себе, почему остался у нее этой ночью. Ведь мог переночевать в городской квартире Кристофа, чтобы не ехать домой. Ночью, когда она уснула, он проверил чемодан в шкафу. Вещи в нем так и лежали небрежно засунутыми, как их и побросала Роза. Панталоны покоились сверху, как будто насмехаясь над ним. Несколько мгновений он колебался — забрать их или нет, но в итоге оставил в чемодане, прикрыв другими вещами.

Забери он их, и не было бы повода для оправдания перед самим собой, почему ищет с рыжей встречи и держит под пристальным вниманием. И вместо того, чтобы покинуть дом, вернулся к ней в постель. Спящая Роза завозилась недовольно, но потом уткнулась в его плечо. Богдан обнял ее, прижимая к себе, и уснул.

Ему вспоминались первые дни знакомства с Ханом, когда сирота Зегерс перевелся к ним в школу. Тогда он завороженно слушал рассказы о его жизни в приюте. Об играх, проказах, о том, как им читали сказки. Богдан никогда ему не рассказывал, что ночами тайно мечтал стать сиротой и попасть в такой приют. Кусочки чужой жизни он примерял на себя.

Вот и общаясь с этой русской, он как будто жил другой жизнью. Умом понимал, что ей не место рядом с ним, даже случись такое, она не сможет жить по установленным в их среде правилам. Слишком свободолюбива, самодостаточна и остра на язык. И не захочет меняться. В их среде женщины не работают, максимум занимаются благотворительностью, а она живет работой и любит ее.

Утром он первый проснулся и наблюдал за ней сквозь ресницы. Как она светло улыбалась, глядя на него, как потянулась к лицу погладить, но остановилась. Не хотелось себе признаваться, насколько он ждал этого прикосновения. Испытал разочарование, когда Роза тихо выскользнула из постели и вышла из комнаты, а потом гнев, когда она представила его брату как случайного любовника. И при всем при этом пошла готовить для него завтрак! Даже его постоянная любовница, которая обходилась в круглую сумму, в те редкие случаи, когда Богдан оставался у нее, этим не утруждалась.

Невозможность просчитать поступки русской докторши выводила из себя. И этим она притягивала. Уже давно женщины для него — открытые книги, навевающие скуку. С Розой же скучать не приходилось. Она остра на язык, непредсказуема, но в то же время естественна, без фальши и притворства. Откровенная. Сильная, цельная натура. Циник внутри Богдана в ее присутствии молчал. И в глубине души родилось невольное уважение, еще тогда, когда она защищала своего больного, рискуя потерять место работы. Не ища выгоды или вознаграждения.

Ковальский отмечал, насколько она не похожа на других. Женщины любят сами себе что-то придумывать, а вот она предпочитала смотреть на вещи трезво.

«Я не вижу смысла сближаться. Признаю, между нами есть химия, но бессмысленно начинать отношения, у которых заведомо нет будущего».

С губ слетело ругательство на латыни. Их разговор на кухне дал понять то, что Богдан и так предполагал: Розе ничего от него не надо. Ни денег, ни возможностей. Она кричала под ним от удовольствия, но не собиралась продолжать отношения!

Ирония судьбы: когда-то давно по вине одной рыжей ведьмы он запер свои чувства на замок, а теперь, через много лет, другая, похожая на нее женщина смогла пробудить его интерес и постоянно выводит на эмоции. Вчера, разглядывая ее фотографии с вечеринки, Богдан меньше всего думал о работе и о том, есть ли на рыжей скверна. Выехал к ней потому, что не собирался еще раз издалека наблюдать, как ее целует другой. Стоило признаться себе: одернуть охваченных азартом подчиненных и заставить их отказаться от нападения он мог и по телефону.

— Ваш кофе.

Богдан хмуро взглянул на вернувшуюся с подносом секретаршу. Поставив перед ним чашку, она замерла. Он отметил и свежую помаду на губах, и усилившийся запах духов. Ободренная его вниманием, секретарша спросила с придыханием:

— Хотите что-нибудь еще?

— На колени.

В глазах девушки на мгновение блеснуло торжество, но она тут же стыдливо опустила ресницы и опустилась на колени. Скучно и предсказуемо.

— Я не вижу карандаша. Посмотри, нет ли его на полу, — холодно произнес он.

— Э-э-э… — На него посмотрели с недоумением, стараясь понять, что стоит за просьбой. — Хорошо.

Встав на четвереньки, секретарша принялась искать на полу карандаш, выпячивая попку.

— Нашла? — поторопил ее.

— Не вижу. Может, посмотреть с вашей стороны под столом.

«Твое привычное рабочее место?» — цинично усмехнулся Богдан про себя.

— Не стоит. Просто принеси новый.

Богдан пригубил кофе, листая принесенные документы, но ничего не видя перед собой. Приход секретарши с карандашом и ее уход он проигнорировал, не поднимая глаз. Сегодня умение сосредотачиваться на делах дало сбой.

Странные отношения с русской, которые непонятным образом затянули его и выбили из привычной колеи. Да еще Хан в Риме и готовит диверсию, идя против всего, во что они верили и жили, и все это ради своей женщины и ребенка. А он, вместо того чтобы взять трубку и позвонить, подняв всех по тревоге, бездействует.

Вчера Ковальский пытался образумить брата, но без толку. Не в его характере было бездействовать и пускать все на самотек, но — редкий случай! — решился положиться на судьбу. Будь что будет. Многолетняя дружба требовала быть сейчас рядом с Ханом, плечом к плечу, но голос разума вынуждал держаться в стороне. Так Богдан будет больше полезен и сможет помочь. Надежных людей и оружие он Зегерсу предоставил. Оставалось ждать, чем закончится безумная затея.