Лесные сторожа (Повесть и рассказы) - Сергуненков Борис Николаевич. Страница 21

Я слушал начальника без пререканий и заверил его, что через два дня я оштукатурю дом — и он будет как игрушка.

— Если не сделаешь, пеняй на себя, — продолжал начальник, — ты, слава богу, не маленький, должен понимать: делу время, а потехе час.

Ночью я долго ворочался на кровати, не спал. «Что ж, я действительно виноват, — говорил я себе, — пора и честь знать. Завтра захвачу с собой еды на два дня и буду сидеть на острове, пока не кончу работу».

Весна, что мне весна! От нее только беды. Как приходит она, у меня в душе какой-то бес рождается и норовит что-нибудь выкинуть. Работал я монтером в строительном тресте. Был у меня широкий пояс с цепью, сумка, где лежали отвертки, кусачки, изоляционная лента, были когти. Лазил я на столбы и вместе с другими ребятами тянул в горах провода. Работа мне нравилась, все было хорошо, только от весеннего духа в голове у меня какая-то путаница пошла. Залезу на столб и гляжу вокруг: небо чистое, горы со всех сторон обступили, стоят, к дороге бочком повернувшись, и лезут в голову разные думы.

Стукнуло тебе 18 лет, а ты что-то упускаешь в жизни. Кончил школу, а в институт не попал, и неизвестно, когда попадешь; ребята учатся, а ты — нет, ребята с девушками ходят, а ты — нет, ребята в день получки вечеринки устраивают, а ты сторонишься. Ушел из дома, чтобы пристроить себя в жизни, а не пристроил.

В другое время года об этом не думаешь; зимой или осенью — холодно, жмешься к столбу, а он холодный, закрепишь к изолятору провод — и скорей вниз, а там бежишь, чтобы согреться, до другого столба. За день тебя, как сосульку, обдует. Вот и думаешь, что рукавицы порвались, что бригадир валенки не дает, а в сапогах какая на столбах работа, в день получки хорошо бы в деревне теплую шаль купить и обматывать ею поясницу, как делают ребята, да только матери уже второй месяц деньги не посылал.

Другое дело весной — теплынь, глядишь в горы, легкость в душу находит, и на землю спускаться неохота. Сердце тревожно стучится, тебе многое хочется увидеть и не пропустить ничего. Торопиться надо, торопиться.

Однажды я так заторопился, что прямо с шестиметровой высоты зашагал в горы: отцепил пояс, стал нагибаться, чтобы снять когти, и полетел вниз. Ногу повредил и головой сильно об столб ударился, но остался жив.

Ребята испугались, думали, я спину сломал, а потом подсмеивались, говорили, что я ангел и умею летать по воздуху.

…Утром проснулся я бодрый и уверенный в своих силах. Почему мне не быть уверенным в себе? Я не считал себя пустомелей. Какое мне дело до этих вертушек, ведь главное в жизни — работа. Я не обязан потакать их капризам. На свете много наберется бездельников, а я рабочий, простой парень, мне ни к чему получать от начальника выговоры.

…На этот раз девушка оказалась с характером.

— Твоя лодка, что ли? — спросила она презрительно.

— Моя, — ответил я.

— Лезь да шевели веслами, — сказала она.

— Но-но, не командуй, — сказал я, — у меня работа. Дом штукатурить надо.

— Ладно, не набивай себе цену, — сказала девушка, — лучше помоги, — и так сильно толкнула лодку, что я едва успел вскочить в нее.

С первых же минут я понял, какое существо послала мне судьба. Понял и то, что день мой опять пропал, а с этим днем пропал и я.

У девушки были глаза, рот, волосы, веснушки, но лучше, чтоб ничего этого не было. Говорила она со мной приказывая и смеялась каждую минуту.

Начала она с того, что стала брызгать в меня водой, а потом раскачивала лодку из стороны в сторону, и я поспешил отвести лодку в безопасное место. А затем потребовала, чтобы я дал ей грести.

Я долго сопротивлялся, но пришлось подчиниться. Мы поменялись местами, и когда я перебрался на корму, за моей спиной что-то ухнуло и полетело в воду, я решил, что упало весло, но весла торчали по борту, а девушки не было.

Через секунду она появилась на поверхности воды.

— Я тону, — сказала девушка.

— Это не так просто, — ответил я, — здесь мелко.

Девушка стояла по грудь в воде. Мокрые волосы облепили лицо, и с них капала вода.

— Нет, я тону, — сказала она, и мне показалось, будто она топнула в воде ногой. — Слезьте с лодки и помогите мне выбраться.

Я снял с себя телогрейку, кепку и полез в ледяную воду. Ноги сразу увязли в тине. Одной рукой я обнял девушку, другой тащил за собой лодку. Берег был крут и склизок, и мы кое-как влезли на него.

Я искал валежник, а девушка раздевалась. Костер разгорался медленно.

Она сказала мне:

— Отвернитесь, — и стала снимать пальто, платье, чулки.

Я снял рубашку, брюки, майку, постелил ватник — единственное, что было у нас сухое. Она сидела на ватнике, а я в одних трусиках бегал по острову и делал зарядку. Я глядел на нее не отрываясь. Я не видел никогда и, наверное, больше не увижу девушки красивей, чем эта. Спина у нее отблескивала на солнце, как мокрое весло.

Туфли мои расползлись и раскисли, а большой палец вылез наружу. Брюки были в грязи, я отскабливал грязь щеткой. Завтрак достался девушке.

Я возвращался домой в паршивом настроении. Работы я не сделал, но я был уверен, что не притронусь к ней и завтра, и послезавтра.

Рядом с нами располагался дом отдыха, а девушек в нем было столько, что мне бы пришлось их катать до конца своих дней.

Девушки приходили разные: грустные, мечтательные, капризные, веселые; одни были одеты легко, по-летнему — в платьях, в босоножках, другие в вязаных кофточках, в пальто, одна была в кирзовых сапогах. Они просили, требовали, чтоб я их катал, и я катал их, и мою лодку было видно из окон конторы.

К дому я не притронулся. Каждый вечер я крадучись пробирался домой, чтобы не встретиться с начальником.

Ночью, когда я лежал на кровати, мне слышалось, как безудержно катится Бия, как она торопливо шуршит о податливые берега; в комнату проходил запах вечерней реки и притихшего бора, где молоденькие ершистые сосенки замирали в волнении от весенней ночи. «Никому я не нужный и одинокий парень», — думалось мне.

Был май, становилось совсем тепло. Деревья зеленели, потому что одевались в листья.

Начальник вызвал меня в контору и сказал:

— Ты бездельник. Ты ничего не сделал, а еще обещался. Мне нужны рабочие, а не лодыри.

Я не глядел ему в глаза, я чувствовал себя виноватым. Он рассчитал меня и сделал соответствующую запись в трудовой книжке. Денег мне не причиталось. Я вскинул на плечо чемоданишко и пыльной дорогой зашагал в город.

А дом, река Бия, лодка с названием «Чайка» — все это осталось позади. Я шел и говорил про себя: «Хватит с тебя весен».

Настя

Осенью прошлого года мне исполнилось восемнадцать лет, и я получил повестку, в которой предлагалось через две недели явиться в военкомат с кружкой, ложкой, полотенцем и парой чистого белья. Парикмахер Петр Абрамович сказал мне: «Гуляй, парень, чуди», — и снял стрекочущей машинкой мои волосы.

Я вставал и теперь, как обычно, в семь часов утра, и в рабочем поезде ехал на завод. Поезд шел берегом моря, мимо пляжа, белых домов санатория, длинных построек рыболовецкой артели, и я, прильнув к окну, глядел на волны, на шаланды, на белый песок-ракушечник со следами ног ранних купальщиков.

Я приезжал на завод за полчаса до смены. Возле станка уже вертелся новичок Подорожников в тюбетейке, в синей рабочей спецовке — «робе», так называли мы спецовку на морской лад. Подорожников был определен мне на обучение.

В цехе начинался рабочий день. Пахло мазутом и жженой стружкой. Разбитая стеклянная крыша пропускала солнце и утренний ветер. Приходил мастер цеха Федор Палыч, старик, страдающий язвой желудка; в дальнем углу звучно открывала окошечко кладовщица Феня, темноволосая томная девушка. Мне всегда казалось, что она всем хотела нравиться и уже улыбалась новичку Подорожникову.