Элемента.L (СИ) - Лабрус Елена. Страница 5

На ходу одеваться было неудобно, но время поджимало, а на улице не лето, потому пришлось исхитряться. Как же быстро стемнело! За стеклянными дверями больницы Еву ждали серость зимнего вечера и толпа девиц. Что тоже, впрочем, серость, только расфуфыренная. Ах да, Серёгу ждут! И забытый на время Серёга со всеми своими мышцами тут же всплыл в памяти. И такой потянуло тоской, что презираемые секунду назад девицы вмиг стали соперницами. Но так близки и понятны были их мотивы, что невольно захотелось остаться среди них и дождаться, и ещё разок хоть глазком…

 Стоявшая ближе всех «дамочка» посмотрела на едва замешкавшуюся Еву с таким вызовом, что Ева шарахнулась от неё в сторону, как от тарантула, и, не оглядываясь, побежала в сторону вокзала. «Они реально поубивают друг друга, если этот Серёга не уедет или не женится».

Так, с мыслями о чьём-то чужом уже Серёге, она дошла до приветливых огней вокзала. На самом деле до одного огня, отбрасываемого единственным фонарём, прикрученным к стене станции. Станция теперь выполняла и роль вокзала, где покупали билеты и ждали поезда редкие пассажиры, и роль командного пункта дежурной.

 Билеты были. Место даст проводница в вагоне, так как поезд проходящий. Стоянка две минуты. Вагон дали второй, значит, идти от станции по перрону недалеко, это радует, так как на улице холодает, а перрон продувается насквозь. Отъезжающих, кроме Евы, только ещё один парнишка, видимо, студент. «К родителям, наверно, приезжал, как когда-то я к бабушке с дедушкой. Странно только, что он на станции сидит, местные обычно идут сразу к поезду, а билеты покупают заранее днём», — думала Ева.

 А парень бросил свою неподъёмную сумку (точно родители нагрузили едой) и бегает туда-сюда. Чего бегает? Входных дверей на станцию две, одна за другой и обе деревянные — ничего не видно. А подходить и следить в окно, что там делает этот тощий студент, Еве неловко.

 Ну, вот опять! Возвращается. Хлопнула первая дверь. Открылась со скрипом вторая. Ева подняла глаза. Мама дорогая, а это не студент! Это был Он! Прямо с большого экрана. Брэд Пит! Вновь помолодевший или просто побритый. Да что там с экрана, прямо с Ветхого Завета! Прекрасный, как Давид. Тот самый Давид Микеланджело, которого её соседка по парте срисовала с фотографии статуи, раскрасила и слегка приодела, да так удачно, что они вдвоём влюбились в него без памяти и плакали, как дуры, то ли над его совершенством, то ли над своими несбыточными мечтами.

И вот он здесь, этот безупречный Давид, только в брюках и кожаной куртке — так оно и понятно, зима у нас тут! И в руках у него шарфик. Цветной такой мягкий шарфик. «Что, интересно, делает мой шарфик в руках у Давида?» — завис над этим вопросом Евин мозг. К счастью, ненадолго. «Этот чёртов медбрат реально действует на меня как гипноз!» — Ева видела его третий раз за день и третий раз столбенела. Видимо, он тоже это заметил. Ему пришлось некоторое время махать у неё перед носом шарфом. Наконец, она смогла осознать, чего он от неё хочет и вздрогнула.

— Простите, задумалась! — с надеждой на то, что он поверит, соврала она.

— Простите, что напугал. Мне кажется, это ваше, — голос у него был сейчас низкий, мягкий и бархатистый, и как камертон издавал эталонную для Евы высоту звука, она могла бы слушать его бесконечно. — Вы обронили его на лестнице в больнице.

— Спасибо, я даже не заметила, что он потерялся, — сумела взять себя в руки Ева, тем более что она и правда не заметила пропажу. — А как вы узнали, что он мой?

— Ну, я видел его на вас, когда вы пришли, — он улыбнулся и опустил глаза. — А ещё он пахнет вашими духами, — он поднял на неё глаза, и впервые за все эти три встречи глаза их встретились. Ева несколько раз водила рукой по воздуху мимо, пока смогла, наконец, взять этот благословенный шарф. Не в силах отвести взгляд, всё так же вслепую она стала надевать его на шею. Если бы не запах варёной капусты, резанувший в нос от шарфа и разрушивший эту магию, она бы, кажется, простояла так всю жизнь.

— Я бы сказала, он пахнет капустой, которую готовили сегодня в вашей столовой, — сморщилась она, подняв к носу один из концов шарфа.

— Скажу вам по секрету, они готовят эту капусту каждый день, — сказал он ей доверительно, — и я ей пропах, наверно, уже насквозь, — он широко улыбнулся, и Ева готова была поклясться, что в помещении стало светлее.

За дверями был слышен какой-то шум, потом снова хлопнула первая дверь, открылась вторая, и в дверях появилась одна из расфуфыренных селянок, что дожидались Серёгу у больницы. Он тоже повернулся на звук, но, увидев девушку, словно её появление его не касалось, снова повернулся к Еве. Девица постояла, не отпуская дверь, смерила Еву с головы до ног вызывающе наглым взглядом и вышла на улицу.

— Эти девушки, они, э… ваши поклонницы?

— Ну, я вроде не Роберт Патиссон, чтобы толпы поклонниц собирать, — сказал он и снова улыбнулся. В этом Ева сейчас сильно сомневалась.

— Но да, они повсюду ходят за мной, — скромно констатировал он. — К счастью, я живу прямо в больнице, поэтому могу неделями не выходить из здания. Можно сказать, они мне не сильно докучают! — ответил он и стал поправлять на Еве шарф.

И гром небесный раздался в этот момент — надтреснутым голосом динамика дежурная по вокзалу сообщала, что скорый поезд номер 664 прибывает на второй путь.

Потом в дверь в явной спешке влетел студент с красным от холода носом и совершенно безумными от счастья глазами, взвалил на плечо свой баул и кое-как протиснулся с ним назад на улицу через двойные двери.

И тот, кого она ждала всю жизнь, сказал: «Я провожу!» — и открыл для Евы эту ненавистную дверь. Как она хотела, чтобы вторую дверь заклинило! Хорошо бы навсегда! Но он открыл и вторую дверь и вывел девушку на стужу, навстречу поезду и её, видимо, навсегда разбитому сердцу.

По небольшому перрону они дошли до места, где должен был остановиться по их подсчётам вагон номер два. «О боги! У них уже были совместные решения!» Когда снова затрещал динамик, Ева уже готова была услышать окончательный приговор: поезд прибывает, но дежурная неожиданно прохрипела что-то про осторожность. «Как своевременно! Поздно, тётя, поздно!» — Ева восприняла это предостережение исключительно на свой счёт, дежурная же предупреждала, что по первому пути будет проходить «нечётный».

Самый страшный кошмар всех Евиных поездок — ты уже стоишь на перроне, а в каком-то метре от тебя проносится товарняк. И этот товарный поезд уже был виден, светя перед собой огромными жёлтыми фарами-глазами, как насекомое из фильма ужасов. В такие моменты Ева чувствовала себя Анной Карениной. И ей казалось, что будь сейчас в её душе чуть меньше теплоты и мира, она бы, наверно, шагнула на рельсы перед поездом, поддавшись гипнозу этих безжалостных глаз. Но сегодня её самый страшный кошмар вдруг обернулся её самой большой удачей за весь день — едва жёлтые огни приблизились, парень обнял Еву, развернувшись спиной к ужасному железному насекомому. Он нежно прижимал её к себе, защищая от ветра и грохота, и Ева хотела, чтобы в этом поезде было сто тысяч вагонов. Но это был самый короткий в мире товарняк! И парень шепнул ей: «Пора!» Прильнув к его груди другим ухом — она ни за что не хотела с ней расставаться — Ева увидела свой скорый поезд номер 664, любезно предупреждающий о прибытии длинным басистым гудком. А потом они побежали за ним, потому что почтово-багажных вагонов было меньше, чем они думали, и второй вагон стремительно пронёсся мимо них, прежде чем поезд начал тормозить. И когда они добежали, студент уже затягивал туда свою огромную сумку прямо под ноги проводнице, которая хотела подойти к Еве и не могла. И Ева начала нервничать и суетиться, а её рыцарь, подсаживая её на подножку, сказал:

— Я ведь даже не представился. Я — Дэн.

— Ева, — сказала Ева машинально, благодарно улыбнувшись ему за помощь.

— До свидания, Ева, — сказал он, улыбнувшись в ответ. И так и остался стоять в темноте, улыбаясь удаляющемуся поезду.