Элемента.N (СИ) - Лабрус Елена. Страница 22

            - Не произноси это имя! – взвизгнула она, - Эмма умерла! Слышишь, умерла вместе с нашей дочерью!

            - Шейн, Виктория жива, я точно знаю, - пытался успокоить своего наставника Дэн, глядя на его безумное лицо.

            - Виктория? – услышала новую для себя информацию Сара, - Ты назвал её Виктория? В честь той победы, что ты одержал над её матерью? Или надо мной?

            - В честь самого постыдного поступка, который я совершил в своей жизни, - немного пришел в себя Шейн, - Эмма, я просто пытался выжить, выжить, чтобы помочь тебе. Но я не оправдываюсь, я не имел права этого делать. Лучше бы я умер вместе с тобой. Но как ты… я не понимаю…

Старуха молчала, и эта неизвестная Эмма вместе с ней.

            - Ранк сказал, ты ушла, потому что ничего не хотела помнить и ничего не хотела знать. Да, я женился, но я никогда, никогда её не любил.

            - А меня ты когда-нибудь любил? – спросила Эмма.

            - Эмма, если я кого-нибудь и любил в своей жизни, то только тебя одну, - ответил Шейн.

            - Я не верю тебе, - сказала она жестко, - Ты врешь мне, так же, как врал Ранк.

            - Ранк использовал тебя, Эмма! – с чувством выкрикнул Шейн, - Я просил, я умолял тебя ему не верить, но разве ты меня слушала?

            - Ты позволял ему меня использовать! - не унималась она, - Это было так смело, так перспективно, так захватывающе – вы мечтали изменить этот мир! У вас в руках было оружие, способное оживлять людей, и вы упивались своим могуществом.

            Если Дэн что-то и понимал, то только то, что слышал фамилию Ранк. Феликс Ранк – был другом его девушки. И если это не очередное грёбаное совпадение, то Арсений был бесконечно прав – и Шейн и Франкин, и эта бабка, и эта непонятно откуда появившаяся Эмма – всё связано.

Шейн понуро молчал, опустив голову и прикрыв глаза.

            - Эмма, прости меня, - сказал он тихо, - Прости, я должен был запретить ему использовать тебя для наших опытов. Сейчас я понимаю, что должен был.

И Дэн видел, как из-под ресниц по его щеке покатилась слеза. Дэн чувствовал себя лишним, но он уже не мог встать и уйти, не мог и пошевелиться, боясь обнаружить свое присутствие. Он словно случайно оказался на сеансе спиритической связи и хоть мало что понимал, но почему-то переживал. За обоих.

Эмма долго молчала, молчал и Шейн.

            - Я хочу видеть Еву, - сказала она неожиданно.

            - Сара, она не знает, как тебе помочь, - попытался снова объяснить Дэн.

            - Скажи ей, что меня зовут Эмма Браун, - произнесла она и старушка на кровати судорожно вздохнула, словно её отпустило что-то, сжимавшее грудь.

            - Евдокия Николаевна, - с надеждой обратился Дэн к старушке, но реакции, как и прежде не было.

            - Эмма, -  Шейн потряс старушку за руку, на которой так и осталась жесткая манжета. Ответа тоже не последовало. Шейн аккуратно сдернул с её руки эту оставшуюся от тонометра часть и подал её Дэну:

            - Мне кажется, давление у неё как всегда, в норме.

Дэн кивнул.

            - Значит, эта девушка, Ева, может чем-то помочь моей жене? – устало спросил Шейн, поднимаясь с колен.

            - Не уверен, - пожал плечами Дэн, - Значит, эта Эмма Браун ваша жена?

            - О, друг мой, это такая длинная история, такая бесконечно длинная история, - вздохнул Шейн.

Глава 11. Потерянная любовь

В маленькой Евиной квартире еще никогда не было столько народа. На разных концах дивана сидели: Шейн, вполоборота к нему, поджав под себя ногу, Арсений, Изабеллу усадили в кресло, Дэн сидел на полу, прислонившись к стене. А Ева, комплексуя от своей безрукости, пыталась организовать на небольшом журнальном столике какие-нибудь закуски. И хоть её хором уверяли, что это ни к чему, она нарезала фрукты, хлеб, колбасу, сыр – хорошо, что она зашла в магазин! – и обрадовалась, что у нее есть четыре разных, но целых чашки, в которые она и налила всем, кроме себя чай.

Шейну во время её суеты рассказали многое о них, хоть и не всё. В-основном, то, что было так или иначе связано с его дочерью, которую умышленно не пригласили – Шейн был уверен, что не сможет говорить при ней.

            - Скажу вам честно, я понятия не имел, что эта Бирюзовая чума – не просто заболевание, а Пророческий дар, - искренне развел руками Шейн, - Да, моя мать рассказала мне что над нами довлеет какое-то древнее проклятье, но она всегда увлекалась какими-то гаданиями и верила во всю эту чепуху, а моя будущая жена жила на двадцать лет раньше меня. Я подумал, что мать просто пытается отговорить меня жить в прошлом. Мне было двадцать лет, наверно, я вообще ни о чём не думал. Я был молод, влюблен, у меня впереди была целая жизнь – определенно я был не способен о чём-то думать. Я даже не помню уже какой незначительный повод привел меня в 1963 году в тот госпиталь, где работала Эмма. Но я был сражен, покорен и взят в плен ее красотой, кротостью, скромностью. Она была для меня совершенством, и я представить себе не мог жизнь без неё. И, конечно, когда мама стала говорить о детях – я был уверен, меня это не касается. Я был уверен, что Эмма человек, а потому детей у нас не могло быть в принципе. Вторым условием было зачатье без любви – это тоже было не про меня. Не про нас.

            - Без любви? – переспросила Ева, которая сначала стояла, а потом присела на пол в крепкие объятья Дэна, который не мог её к себе не прижать.

            - Да, зачатье именно без любви и рождение только ребенка противоположного пола дает возможность вылечиться, но это всего лишь условия сделки с совестью. Самое страшное - цена! А заплатить придется здоровьем своего ребенка. И то, что Виктория больна – виноват только я. Но это всё будет потом. А до этого, в том далеком году, мне казалось, мы были абсолютно счастливы. И случилось чудо – Эмма забеременела. Чудом это, конечно, было для меня, а Эмма просто недоумевала чем это меня так поражает. Да, она была беременна, и я решил поделиться этим с другом. Тогда его еще звали Филипп. И он всегда был невероятно талантлив.

            - А как его зовут сейчас? – снова вмешалась Ева.

Изабелла посмотрела на неё укоризненно, но Ева то знала, как это важно.

            - Сейчас его зовут Анатолий, Анатолий Франкин, но это неважно, - отмахнулся Шейн.

            - На самом деле это очень важно, - неожиданно подал голос Арсений, - но не будем перебивать. В чём же заключались его таланты?

            - О, когда я познакомил его с Эммой, он сказал мне что она алисанг. Но я не чувствую этого, потому что она так называемый «неучтённый» алисанг. Она не инициирована, у неё нет «поющей метки», поэтому мы её не чувствуем. Кто-нибудь знает из вас что такое Поющая метка? – обратился Шейн к присутствующим.

            - Да, я знаю, - сказала Изабелла тихо.

            - О, ну, конечно, - приложил руку к груди Шейн, - милая Изабелла должно быть кера? И, наверно, вам известно это ещё со школьной скамьи.

            - Нет, не со школьной, - Изабелла не стала вдаваться в подробности, - Поющую метку ставят каждому новорожденному алисангу, когда вручают душу, как каждому новорожденному человеку ставят прививку от туберкулеза.

            -  Нас при рождении прививают? – удивился Дэн, но наткнулся на железобетонный взгляд Арсения и замолчал.

            - Видимо, да, - миролюбиво сказал Шейн, - и чтобы распознать алисанга без метки нужен талант. И Франкин сказал мне, что Эмма одна из нас. Это было великолепно! Это было даже лучше, чем я ожидал. Я намеревался всю жизнь прожить с человеком, не смея открыться, но если она алисанг! Картины одна радужнее другой рисовал я в своем воображении и ждал, когда она благополучно родит, чтобы признаться.

Шейн опустил глаза и замолчал. Он молчал недолго, но по движениям его рук, по тому как он то скрещивал пальцы, то подносил соединенные вместе ладони к лицу, то перехватывал руки в крепком рукопожатии друг с другом, было понятно, что все счастливые моменты в их с Эммой жизни на этом закончились.