Кащеева наука - Рудышина Юлия. Страница 13

Тут наш проводник приостановился, и Кузьма его догнал, пошел вровень — словно не Федюнька тут главный. Хоть бы беды не было — два домовых в избе не к добру.

— Ты не думай, хорошо жить будете, — вдруг сказал местный домовик, искоса на моего поглядывая, — я что, я привык тут сам-один хозяйничать, а ты вроде как чужак тут. Понравилось бы тебе, дедушко, коли бы я явился в твою хату? То-то же! Но тут хоромин много, дел тоже невпроворот, предлагаю так — я за господскими буду следить, а тебе отдам все постройки, где девки с хлопцами живут, в горницах да клетях их будешь лад вести, за порядком смотреть… Но хлопот много, отлынивать некогда будет. Согласен?

Приостановился, золотистыми глазенками на Кузьму моего смотрит — сразу видно, хороший хозяин в школе сказочной, куда меня дорожка привела, а коли господарь лад ведет, то и людям в таких домах хорошо живется.

Мой-то домовик сразу бороду поглаживать начал, взгляд его подобрел, на миг лишь он нахмурился — веточку сухую нашел. Выкинул ее, покряхтел для виду — поважничать надобно — и кивнул.

— Быть по-твоему, Федюнька, как Аленку разместим да накормим, так и покажешь мне свои владения, расскажешь, чего требуется…

Я улыбнулась — надо же, попервой обо мне думает, родненький.

— Айда поспешай! И вправду ведь, голодна девка у нас, да после Василисиных испытаний проспит до завтрашней зари, — отозвался рыжий и посеменил в сторону высокого терема с резными балясинами и крыльцом расписным. Я в таких хороминах отродясь не бывала до сегодня, а теперь жить в таком буду — чудеса, да и только!

Повеселевший Кузьма что-то спрашивал негромко, успевал и по сторонам глядеть, и под ноги, про меня не забывал, то и дело ловила я его заботливый взгляд. Доможил Федюнька принял его да в помощники записал — хорошо это, ладно.

— Ты, братанушка, вот еще что скажи, другие суседушки есть в теремах? Неужто один такое хозяйство вел? — поражался мой Кузьма. — И как успевал-то?

— Тяжко было, — вздохнул Федюнька, по ступенькам поднимаясь — проворно, как кошак. — Я почему возрадовался, как тебя увидел? Вот, думаю, идет помощник мне. А ты… — Он расстроенно махнул рукой, двери распахнул, скользнул внутрь по сверкающим натертым половицам.

— Ты уж прости меня, дурака, — виновато пробурчал Кузьма, оглядывая порядок, царивший в подклети, — все сверкает, блестит, ни пылинки, ни паутинки нигде. Хороший в школе хозяин, все в ладу у него.

— Ночами в подызбице не стучи, в поставцах посудой не громыхай, за печью не возись, — предупредил Федюнька строго, — лошадям гривы не путай да стонами народ не изводи, сонных не щекочи — шалости все эти Василиса не любит, мигом вылетишь на болота али в лес, а там свои хозяева, и нам там делать нечего. Скучать не придется, работы тут хватает — сам вишь, как много изб-то, подворье огроменное. Во дворе овинный нам в помощниках, дядька вредный, но справедливый, ввечеру познакомлю.

— Я драки боялся, — честно признался вдруг Кузьма и виновато на меня глянул, — ты, Аленка, не сердись, что я как лешак дикий себя повел. Тут как бывает — в одной избе двум домовым не жить…

— А у нас не одна изба, вона их сколько… — широко улыбнулся рыжий и распахнул перед нами дверь в клеть, которая с этих пор моим домом станет.

Я и охнула — просторная, светлая, с широкими окошками в две стены, с ткаными половичками яркими да сундуками расписными, с широкими лавками у стен. В такой горнице боярской и княжна могла бы жить.

— Проходи, не стой на пороге. — Федюнька первым протопал вперед. — У нас бояре да царские сынки научаются волшбе да чарам, негоже их в черной избе селить, вот и построили такие хоромины.

Я зашла, котомку свою к груди прижимая, трепетно было, боязно, словно во сне очутилась. А на столе вмиг молоко в кувшине оказалось — еще теплое, с пенкой, нашлись тут и каравай маковый, и пироги — рыбный и ягодный, и каша на меду. Я и не думала, что так голодна, пока все это не увидала. Котомку на лавку положила и, прежде чем самой за стол сесть, Кузьме да Федюньке молока отлила, пирога отломила.

— Понятливая девка твоя, уживемся, — довольно сказал местный домовик и улыбнулся широко, отчего еще больше на кота стал похож.

Хорошо здесь, уютно — травы сухие к подволоке привязаны. Мелисса, мята, полынь — горьковатый запах, но приятный. Видать, нечисть шалит, вот и метелки трав сухих тут оберегами и развешены. Я сначала не заметила, а над окошками тоже веночки — ромашка, горицвет, одолень-трава, крапива, веточки ивы, осины, березовые сухие сережки, и кажется — никогда с запахом этим травяным лето не закончится, даже зимою снежной будет пахнуть здесь лесом да лугом. Хорошо, что мой капризный домовик злиться перестал — я с радостью смотрела, как они с рыжим Федюнькой уплетают пирог, обсуждая привычные им заботы да хлопоты.

— Навьи тут не ходють? — серьезно вопрошал Кузьма, попивая молоко. — У нас всяко бывало — на мельнице, поди, жили… места там гиблые были, погост недалече.

— Того года упырь явился неупокоенный — кажуть, ученики черных колдунов постарались. У них занятия были, а двери на проклятый погост, куда их водють мертвяков воскрешать, кто-то приоткрытыми оставил. Так вот… Приполз с кладовища этот мертвяк, переполошил мне чародеек да травниц — они-то с Навью дел не имеют! Но быстро угомонили умертвие, и часу не прошло. У нас тут сильный колдун один имеется — вот он за такими вещами следкует. Кащеем Бессмертным его кличуть…

Тут Федюнька ко мне повернулся.

— Это он у меня наставником будет? — догадалась я. Как подумаю, что с Навью теперь постоянно соприкасаться придется, так и тошно становится, даже горница эта светлая не в радость.

— Ты, девка, не боись, он хоть и колдун, а все ж справедливый, иначе Василиса его бы не покликала сюда. Она, знать, обо всех печется, всех бережет. Она волшебство сохранить хочет, а что не только светлое оно, про то знаешь? То-то же, ведьмарки да чаровники темные тоже нужны миру явьему. Тьма да свет — вместе быть должно им, иначе беды великие в мир людей придут… Но ты про то все узнаешь еще, а пока отдыхай, отдыхай, красава… Завтра тяжкий день.

Под тихое бормотанье домовиков я и заснула. И впервые за долгое время мне омуты черные да дочки водяного не снились. Впервые спокойно я спала, как в детстве.

В опочивальню свою, что в горнице была расположена, я все едино с опаской заходила, хоть Федюнька, домовик местный, мне и показал хоромины — слишком все вокруг было красиво да богато. Из широких окон сосновый бор на холме виднелся — просторно, вольготно, любила я и прежде на лес смотреть, на поляны дикотравные. Чую, хорошо будет здесь жить. А сундуков сколько стоит, ларей — у меня и пожитков-то нет столько.

— Еще бы не хорошо, я как порядок наведу-то, то добре все будет… — послышался скрипучий голосок из-за столба резного, который высился посреди комнаты, изукрашенный росписью аляповатой. И тут же мой домовой вышел на свет белый. — Хозяйка, ты не забудь, этого дня тебе идти в тот терем, где Василиса собирает всех отроков, — будут наставники ваши там…

— А женка твоя где? — Я про наставников своих и думать боялась. Ну кто хороший может обучать черному чародейству? Колдовство, волхвование да заклинание умерших — вот куда меня Василиса после испытания Навью отправила. Говорила, мол, тот, кто смог царство мертвых пройти да живым вернуться, тому прямая дороженька к Кащею Бессмертному да Марье Моревне…

— К болоту пошла она, там у ней сестрица живет, не терпелось повидаться, — махнул рукой домовой куда-то в сторону. — Тебе хорошее дали место… тут под нами кладовая, чуть подале — людская. Голодной не будешь. Гарная одрина, гарная…

И улыбнулся хитро, поглядывая на узорчатый потолок — на синем фоне там цветы распускались, птицы белые летали. Вьюн обвивал окошки, да сухие метелки трав шелестели возле распахнутых настежь створок…

Я Кузьме пальцем-то погрозилась — неча, мол, и думать таскать еду.

— Иди подыши воздухом-то. — Домовой мне на плечи шаль накинул — легкую, пуховую, но я ее сняла, назад в сундук отправила, тепло еще, упарилась бы я в шали-то. Кузьма ее нашел среди той одежи, что отрокам выделялась, — заботилась Василиса, видать, о тех, кто в школу ее поступал. Много сорочек там, рубах красивых было — все из выбеленного льна, с узорами, алой нитью вьющимися, были в сундуке и поневы, и верхние рубахи, и запоны, которые чуть короче рубах да по бокам не сшиты, были там и пояса узорчатые — из тканей дивных, каменьями украшенные. Румяна, белила, краска для ресниц лежали в ларце невеликом — на это все я смотрела, нахмурясь. Не любила и не умела я всем этим пользоваться. Спрятала на дно сундука… Порадовал плащ шерстяной, темно-синего колеру, в таком и непогода не страшна. Тулупчик лисий тоже приглянулся — у меня таких мехов отродясь не бывало.