Шиза. История одной клички (Повесть) - Нифонтова Юлия Анатольевна. Страница 17

— А как это?

— По-разному, кнутом и пряником. Но если к нему с лаской, — и Агранович осторожно погладил коробок, — он и песенку споёт: «Если у вас нету тёщи, её не отравит сосед…» Хочешь послушать? Говори телефон.

Янка продиктовала свой домашний номер, запоминавшийся всем с первого раза (мобильник она посеяла ещё сто лет назад):

— А у тебя какой телефон?

— У меня-то? Красненький. Китаец по национальности.

Может показаться, что дорога проходит в зарослях кустарника. Янка знает — это не так. По обе стороны узкой извилистой тропинки — глубокие пропасти, а эти корявые ветки с редкой листвой — верхушки деревьев, растущих глубоко на дне. Хмурая гризайль неба кишит вороньём.

Вот уже виднеются стрельчатые силуэты башенок замка. Янка бесстрашно идёт по давно изученному пути. Смешанное чувство страха, любопытства и необъяснимого томления влечёт её сюда. Каждый раз, очутившись в этом унылом, странном месте, она забывает, что это только сон, преследующий с самого детства. Одна лишь мысль гонит по навесному мосту, к огромным дубовым воротам, в каменное готическое жерло: «Встречу ли Его? Найду ли сегодня?»

Янка вновь вспоминает, как увидела Его впервые. На самом краю нависающей над обрывом скалы чернел зыбкий силуэт. Это он — загадочный хозяин замка. Широкий плащ, словно крыло гигантского ворона, зловеще хлопал на ветру. Острый, по средневековой моде, капюшон скрывал лицо, лишь длинный, изысканный пепельный локон, случайно выбившийся на свет, нарушал траурную торжественность образа.

«Ворота сегодня широко распахнуты, отодвинуты пудовые засовы. Уже — удача! Не придётся, как в прошлый раз, долго попусту слоняться вокруг неприступного замка и возвращаться ни с чем…»

Высокие своды потолка теряются в темноте. Будто выложенные великанами из огромных каменных глыб стены мерцают в свете танцующего огня факелов. Большую часть комнаты занимает широкий подиум, с горой пёстрых ковров, постеленных друг на друга и скрученных валиком вместо подушек. Серебряные блюда, по размеру напоминающие рыцарские щиты, заполнены фруктами и ягодой, расставлены по всему гигантскому ложу. Потрескивают дрова в камине. Бурлит кальян. Тяжёлый, напоённый пьяными ароматами воздух колышется и обволакивает.

Тихий монолог хозяина замка не понятен, но проникновенный голос пробирает насквозь, заставляет звенеть потаённые струны. Вот только лица не разглядеть — всегда в тени. Украдкой, жадно смотрит Янка на струящиеся волосы цвета полярного льда, на безупречную линию профиля, и… Ух! Сердце обрывается, словно самолёт в воздушную яму.

Не дав вволю насладиться общением, он оставил её, приказав никуда не выходить. «Ну просто как Синяя Борода!» — возмутилась в душе Янка и, ещё немного повалявшись на пушистых коврах, решилась нарушить приказ.

Одинаковые узкие коридоры, тускло освещаемые факелами, бесконечно плутают по замку. Вдруг из арочного проёма бьёт в глаза непривычно яркий свет. Тихо-тихо, босиком на цыпочках крадётся Янка по холодным плитам. Трепеща от неясных предчувствий, заглядывает в гулкий, залитый светом зал. Хозяин стоит спиной перед каменным возвышением, заменяющим обеденный стол. На столе обнажённый человек. О нет, не человек, а распластанный труп с разодранной кожей, только ноги целы. Там, где кончаются рёбра — кровавый провал. Хозяин запускает руку внутрь растерзанного чрева и, вырывая куски мяса, жадно пожирает с плотоядным рычанием.

Янка в ужасе отшатнулась назад, не в силах сдержать крик. Хозяин медленно поднял голову. Янкины ноги мягко подкосились, она осела на каменный пол, её бросило в холодный пот. Агранович!!! На его красивом узком лице не читалось и тени смущения. Насмешливые янтарные глаза смотрели сквозь неё спокойно, так, как смотрят на море. По подбородку стекали тёмные бордовые ручейки.

Ах, мамочка, зачем?

Янка и Агранович договорились встретиться на следующий вечер «Под аркой». Весь день Янка считала минуты. Две пары живописи тянулись невыносимо долго. При воспоминании об Аграновиче дыхание сбивало привычный ритм, а где-то внутри живота, наверное, там, где помещается душа, начинало сладко и тревожно поднывать. Перемены, произошедшие с Янкой, одарили её притягательной женственностью, а лицо осветила тайна. Это не ускользнуло от кислого, завистливого взгляда секретарши директора Регины Зиновьевны, звавшейся в миру Резиной.

— Стрельцова, что сияете, как начищенный пятак? Голова одними женихами забита?

Ядовитые поддёвки Резины не могли испортить Янке ожидание сказки. Все в училище хорошо знали, что угрозы Резины — не более чем бессильная злоба старой девы на весь белый свет, оскорбляющий её самим фактом своего существования. Резина была прямой противоположностью самому белокуро-длинноногому понятию «секретарша», и всё же в одном она полностью оправдывала своё звание. Крылатая фраза «секретарь — лицо своего директора» подходила ей как нельзя кстати. Ну, кто ещё мог так достойно соответствовать директору училища — Виктору Ингиберовичу — Вик-Ингу, похожему больше на матёрого пирата, чем на заслуженного художника с академическим образованием? Но даже рваный шрам, пробороздивший лицо по диагонали, не уродовал его так, как невыносимо склочный характер. Своим всегда внезапным появлением Вик-Инг наводил ужас не только на студентов, но и на коллег. Молодые преподаватели дольше года в училище не задерживались. Студенты не могли запомнить лица всех часто меняющихся наставников.

Но существовала и старая гвардия — три матёрых предводителя противоборствующих течений. Каждый не раз побывал в директорском кресле. Когда один из них занимал лидирующее положение, двое других, забыв все прежние претензии друг к другу, тут же объединялись, чтобы сбросить самозванца с трона. В ход шли любые средства от мелкого вредительства и кляуз до судебных разбирательств и ругани с мордобоем. Все три «крестных отца», пожирая друг друга, как ядовитые пауки в одной банке, были удивительным образом связаны: стоило одному из них временно отойти от дел или заболеть — оставшиеся моментально теряли вкус к жизни. Они начинали чахнуть и, глядя на всё с невыразимой тоской, стремительно старели. Вик-Инг, как самый энергичный и властолюбивый диктатор, правил гораздо чаще и дольше остальных.

Проучившись совсем немного, даже самые рассеянные первокурсники понимали, что весело и хорошо в Альма-матер живётся только студентам, а преподавательский состав находится в перманентном состоянии войны. На школярах баталии отражались при итоговых просмотрах, когда одарёнными и трудолюбивыми признавались воспитанники преподавателя, находящегося в данный момент на троне, всем остальным оценки нещадно занижались, а если кто-то осмеливался быть недовольным, то очень скоро находилась объективная причина для отчисления смутьяна.

Янка до тошноты боялась Вик-Инга. Лишь заслышав шарканье его мохнатых унтов, она замирала за мольбертом, мечтая стать такой же бесцветной молью, как Нюся, и слиться с фоном. Интуитивно чувствуя жертву, Вик-Инг подходил именно к Янке. Гнетущая тень командора нависала над ней, упиваясь властью, пока один курьёзный случай не научил её справляться со страхом перед Вик-Ингом.

Всё началось с того, что студенты, вынужденные проводить в училище большую часть своей жизни, стали активно одомашнивать родную мастерскую. За ширмой был поставлен стол и две кушетки, а вслед за самодельной плиткой и электрочайником появились: посуда, скатерть, домашние тапочки и часы с кукушкой. Каждый старался украсить свой второй дом милыми, уютными мелочами. Талдыбаев привёз из деревни допотопный проигрыватель и набор старых пластинок, чудом сохранившихся со времён доблестных строителей БАМа. Виниловые раритеты веселили не только «педов», но и дружественную группу отделения дизайна, приходящую в гости к однокурсникам на дополнительные занятия после уроков. Администрация училища, закончив рабочий день, растворялась в другой реальности, предоставляя студентам вкушать радости творчества без конвоя.